– Нет уж, никуда я не пойду! – выкрикнул он сквозь стиснутые зубы и вдруг толкнул меня. Я споткнулась. Схватив за запястья, он грубо притянул меня к себе. – Аарон… – У меня перехватило дыхание. – Нет! Он потащил меня в тенистый крошечный скверик между двумя домами. Ну, как скверик – занесенный снегом пятачок с парой деревьев, росших у самой улицы. Подтаявший снег сковала корочка льда, по которому скользили мои туфли, пока Аарон тащил меня за толстый ствол ближайшего дерева. Дышал он тяжело, со свистом, изо рта валил пар, застилая его горящие голубые глаза. Лицо его стало диким, как у буйнопомешанного. – Ты должна дать мне шанс. Ты обязана, – бормотал он, обдавая мое ухо жарким дыханием. А потом прижался лицом к моему лицу. Его рот елозил вслепую, пока не отыскал мои губы. Он впился в них поцелуем, да так, что я ощутила сквозь его губы твердость его зубов. Я пыталась отдернуть голову, но он облапил меня по-медвежьи и прижимался ртом к моим губам, заставляя меня целовать его. Вдруг он с силой отшвырнул меня. Потеряв равновесие, я поскользнулась на каблуках и упала навзничь на скованную льдом землю. Не успела я пошевелиться, как Аарон уже взгромоздился сверху. Он крепко держал меня за руки, обхватив ляжками мои бока. Наконец он опустил голову и принялся осыпать мои щеки жадными поцелуями. – Нет! Пожалуйста! – завопила я. – Аарон, слезь! Слезь с меня!!! 2 Он не останавливался. Оседлав меня, он прижимал мои руки к земле. Его губы, горячие, жесткие, мусолили мне лицо. Я знала, что у меня не хватит физических сил его сбросить. А еще я знала – надо что-то делать. Выбора не осталось. Придется пустить в ход мои «приемчики». Я зажмурилась, хорошенько сосредоточилась и стала мысленно проговаривать слова. Через пару мгновений его яростные, отчаянные поцелуи прекратились. Я открыла глаза. Аарон выпрямился, распахнув глаза от изумления. И ужаса. Отпустив мои запястья, он потянулся к своему горлу. Из его рта вырвалось болезненное бульканье. А еще через мгновение он издал животный хрип, осознав, что не может дышать. Его глаза вылезли из орбит. Лицо побагровело. – Ай-ай-ай, Аарон, – сказала я. – Никак язык проглотил? Эк тебя угораздило! Аарон сполз с меня. Он поднялся на колени, отчаянно шлепая себя ладонями по горлу. Снова издал этот отвратительный хрип, будто пытался втянуть хоть немного воздуха. Его глаза вытаращились на меня с немой мольбой. Они просили меня сделать что-нибудь, как-то помочь ему. Но я слишком наслаждалась моментом, чтобы прерывать его мучения. – Так тебе и надо, и ты это знаешь. – Я поднялась на ноги и встала над ним, наблюдая, как его лицо становится фиолетовым, как он давится и хрипит. Его руки бестолково болтались из стороны в сторону. Он застонал, сдавленно квакнул. Я увидела его толстый розовый язык, свернувшийся узлом в распахнутом рту. – Бе-е-едненький, – протянула я с притворным сочувствием. – Ужасно, наверное. Что, в зобу дыханье сперло? Он замотал головой. Все его тело билось в конвульсиях. Сдернув перчатку, он запустил пальцы в разинутый рот, отчаянно пытаясь вытащить язык на место. Но тот забился глубоко в глотку, наглухо перекрыв трахею. Аарон терял силы. Его хрипы звучали все слабее. Лицо стало синее ясного неба. Он с мольбой протягивал ко мне руки. – Ладно, ладно, – сжалилась я. – Вытащить твой язык обратно? Он кивнул. Голова его поникла. Он задыхался. – Руку подними, – велела я. – Подними правую руку и дай клятву, что никогда больше не прикоснешься ко мне. Подождала несколько секунд. Наконец Аарон нашел-таки в себе силы поднять руку. А потом застонал и зрачки его закатились. Неужели я слишком долго тянула? Наклонившись, я запустила пальцы ему в рот и вытащила язык на положенное ему место. Аарон не шевелился. Я ждала. Через несколько секунд его грудь заколыхалась. Открыв глаза, он принялся с шумом втягивать в себя воздух. Лицо его мало-помалу принимало нормальный цвет. Взгляд был устремлен вперед, на ствол дерева. Аарон заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. И все время растирал горло. Я стояла над ним, застегивая пальто и наслаждаясь страхом в его глазах. Да, Аарон Дули, драгоценный племянничек Мартина Дули, боялся меня. Я бы рассмеялась, не будь так зла. Наконец его дыхание окончательно восстановилось. Не вставая с колен, он поднял на меня глаза, и его лицо исказилось от ярости. – Ведьма! – прошептал он, тыча в меня трясущимся пальцем. – Ведьма! Ты – ведьма! Тут уж я не выдержала. Расхохоталась ему прямо в лицо, как, наверное, и положено порядочной ведьме. А потом развернулась, напоследок осыпав Аарона снегом из-под каблучков, и со всех ног помчалась домой. 3 Я влетела в квартиру как раз вовремя, чтобы тут же отбыть на церемонию открытия. Родители и кузены уже успели надеть пальто и стояли у дверей в полной боевой. Мама выразительно посмотрела на меня, после чего перевела взгляд на наручные часы. – Бет, как можно опаздывать в такой важный для твоего отца день? – Я скажу вам, почему я опоздала! – крикнула я. – У самого дома хватает меня Аарон Дули, тащит в закуток, валит на землю и давай лапать. Ну ничего, я ему один из своих приемчиков показала. Он у меня живо язык проглотил. Думаю, это научит его хорошим манерам. Но из-за этого я опоздала. Неужели я так и сказала маме? Нет, конечно. Во-первых, они с отцом о моих приемчиках ни сном ни духом. А во-вторых, зачем омрачать такой важный день? Все-таки большой праздник. Расскажи я им, как Аарон меня домогался, папа бы взбесился и начал кулаками махать, а мама бы расплакалась – в итоге весь день коту под хвост. Словом, я решила держать рот на замке. Пожав плечами, я сказала: – Извините. Задержали в прачечной. Я бежала всю дорогу. Маму объяснение вроде бы устроило. Подойдя к зеркалу, она поправила голову лисьей горжетки, обернутой вокруг шеи. Я обняла своих кузенов, Дэвида и Марианну. Питер, их четырехлетний сынишка, прятался у Марианны за спиной, обнимая мать за ногу, и здороваться со мною не стал. Он ужасно застенчивый. – А где тетушка Ханна? – спросила я. – Заберем по дороге, – отозвался отец. Он нахлобучил на свою лысеющую голову мягкую фетровую шляпу – по-видимому новую, раньше я у него такой не замечала. Из-за ленты на тулье торчало красно-черное перо, а поля были шире, чем на тех шляпах, что папа обычно носит. Всем шляпам шляпа! Он надел свой единственный однобортный костюм, черный и сверкающий (пожалуй, даже чересчур), с широкими лацканами. Я ему всегда говорила, что в таком виде он вылитый гангстер из кино. Ну, знаете, Аль Капоне там и прочая подобная братия. Папе это, похоже, чрезвычайно льстило. Мама тоже принарядилась – на ней было платье из алого атласа, которое она надевает на вечеринки, крестины и, разумеется, Рождество. Она была дивно хороша со своими темными волосами, собранными в высокую прическу, которую удерживала красивая диадема со стразами. Сегодня знаменательный день – все это понимали. Набившись в фургон мистера Шоу, мы болтали наперебой. – Машина почти новенькая, – сообщил отец, втискиваясь за руль в своем громоздком пальто. – Модель 1948 года. – Он был так горд, будто она наша. – «Паккард Коммодор». Очень вместительная. Я уселась между мамой и папой, и мы тронулись в путь, благо ехать было недалеко. Конюшня находилась у Ривер-Роуд, на пологом склоне, что спускается к реке Конононка – минут пятнадцать езды. Сидевший на заднем сиденье кузен Дэвид ржал по-лошадиному, пытаясь рассмешить Питера. Но надутый как всегда, Питер никак не хотел проникнуться общим весельем. – Утихни, – бросил он своему отцу. – Ты позволяешь ему так с собой разговаривать? – удивился папа. Он свято верит, что все родители должны быть строгими. (Сам-то он – редкостный добряк.) – Твоему дяде Анжело не нравится, как ты со мной разговариваешь, – сказал Дэвид сынишке. – Утихни, – повторил Питер. Дэвид снова заржал. – Знаешь, что я сделаю? Куплю конька и назову его Питер. – Нет! – возмутился Питер. – Почему нет? – поддразнивал его Дэвид. – Будут у меня два Питера – Питер-мальчик и Питер-конь. – Нет! Не хочу-у! – заныл Питер. Дэвид не унимался: – Вот купим лошадку, и твой дядя Анжело будет ухаживать за ней бесплатно, да, Анжело?