Вынув из пояса лист со стихотворением, я перечитал первую строфу. Король человека послал на костёр, Суров был судьбы приговор. – Отец Бернар? – сказал я. – Да? – Вы знаете, где сожгли Жака де Моле? Священник удивился вопросу, но кивнул: – На Île des Juifs – на Еврейском острове. Там происходило много аутодафе. Я сверился с картой лорда Эшкомба, но на ней такого места отмечено не было. – А где он? – Его больше не существует. Раньше он находился к западу от Сите, но острова соединили вместе, когда был построен Пон-Нёф. Если пройти по этому мосту и встать перед конной статуей Генриха Четвёртого, вы окажетесь примерно на месте казни де Моле. – Спасибо, – сказал я. – Это невероятно ценные сведения. – Вы что-то выяснили? Я запнулся, не зная, что сказать. Отец Бернар рассмеялся: – Я и не ждал, что вы со мной поделитесь. Так или иначе, желаю вам всего наилучшего. Вы кажетесь порядочным человеком. Пусть лучше сокровище будет у вас, чем у Железного Короля. Он вывел нас наружу, запер Большую Башню и вернулся к себе в церковь. Дождавшись, когда священник уйдёт, я показал Тому и Салли стихотворение и поделился своей идеей. Том поразмыслил. – Начни сначала… Начни с начала… С того места, где сожгли де Моле. Похоже на правду. – Даже если мастер Бенедикт имел в виду именно это, – сказала Салли, – как нам быть дальше? Де Моле умер триста пятьдесят лет назад. Того острова больше нет. Что ты надеешься найти? – Не знаю, – ответил я. – Но если стихотворение – подсказка, там должен быть какой-то ключ к разгадке. Надо просто пойти туда и разыскать его. Глава 30 В своей жизни я поражался многим разным вещам, но никогда не думал, что меня до такой степени изумит мост. Однако Pont Neuf – Пон-Нёф – оказался воистину необычен. Он был гораздо шире любой лондонской улицы и соединял северный берег Сены с южным, слегка касаясь западной оконечности острова Сите. В отличие от любого другого большого моста на Пон-Нёфе не строили домов и торговых лавок. Здесь можно было просто стоять на краю и без помех любоваться рекой. Мы с Томом и Салли так и сделали, наблюдая, как вода течёт у нас под ногами. На поверхности Сены покачивались сотни лодок – от крошечных судёнышек с одним гребцом до огромных плоскодонных барж, гружённых зерном, которые тянули против течения десятки лошадей, меся копытами грязь на речном берегу. Даже стоять на этом мосту – и то было необычно. В любом другом месте нам пришлось бы уворачиваться от бесчисленных экипажей. Но на Пон-Нёфе по краям были устроены приподнятые платформы, называемые allées, которые предназначались только для пешеходов. Похоже, это произвело впечатление даже на Тома. Конечно, толкаться всё равно приходилось: allées были заполонены прохожими. Но и толпа здесь выглядела не так, как везде. На Пон-Нёфе крестьяне и рабочий люд ходили рядом с аристократами. Некоторые дворяне носили маски, а некоторые обходились без них. Казалось, здесь никому не было никакого дела до статусов. Пон-Нёф больше напоминал ярмарочную площадь, нежели мост. Между тем мы ведь пришли сюда не просто так. Пробившись сквозь толпу, мы оказались на середине моста и здесь нашли бронзового короля – конную статую Генриха IV, деда Людовика, который построил Пон-Нёф. Статуя стояла на выгнутой каменной платформе, окружённой оградкой из кованого железа. Бронзовый король величаво восседал на мускулистой боевой лошади. И все вокруг, казалось, относились к статуе с большим почтением… кроме Бриджит. Она слетела с небес, уселась королю на голову и принялась чистить пёрышки. – Итак, здесь сожгли Жака де Моле, – сказал я. – Что будем делать теперь? – спросил Том. Я толком не знал – и огляделся вокруг. С западной стороны открывался отличный вид на Сену. На севере виднелся Лувр. На востоке раскинулась треугольная площадь Дофина с дорогими магазинами; здесь продавали свои товары ювелиры, златокузнецы, торговцы шёлком и иже с ними. За площадью, в отдалении, вздымались башни и шпиль собора Нотр-Дам. Я немного поразмыслил. Потом вынул стихотворение и вновь прочёл первую строфу: Король человека послал на костёр, Суров был судьбы приговор. – Так… – сказал я. – Давайте воссоздадим казнь Жаке де Моле. Том, ты будешь де Моле. Встань перед статуей. Том напыжился. – Я тамплиер! – гордо возгласил он… и вдруг замер. – Погоди-ка. Ты ведь не собираешься взаправду меня поджечь? – Конечно, нет. С чего вообще такой вопрос? – Не строй из себя оскорблённую невинность. Не сказать, чтобы раньше такого не случалось, а? – Только один раз, – возразил я. – Два, – сказал он. – Ничего не дв… – Потом я вспомнил. – О… верно. – Вот видишь? – пожаловался Том, обернувшись Салли. – Будь честным до конца, – сказал я. – Тебя я не поджигал. Только твои штаны. Том скептически посмотрел на меня: – А ты в курсе, что у меня в штанах? – К сожалению. – Тогда ты отлично понимаешь: я не хочу, чтобы оно сгорело, – буркнул Том. – Я устал от этой дурацкой страны. Тут все только и метят мне между ног. Сначала шпага. Потом гадюка. Потом ещё оса… – Асписная гадюка, – поправил я. – Да какая разница! У неё были клыки. – Он ткнул пальцем в мою сторону. – Я тебя предупредил! Если ты хоть подумаешь разжечь огонь, я кину тебя в… Как называется эта река? – Сена, – сказала Салли. – Кину тебя в Сену. Теперь я начал терять терпение. – Я ведь уже сказал, что не буду! Знаешь что? Забудь об этом. Ты не будешь тамплиером. Мы лучше сожжём Салли. Она приподняла брови, но встала перед статуей. – Хорошо. – Я сделал глубокий вдох. – Ты – Жак де Моле, двадцать третий и последний магистр ордена тамплиеров. Тебя только что привязали к столбу… – Подожди. Я смотрю не в ту сторону. – Салли сместилась. – Марин сказал, что я стою лицом к востоку. – Хорошо, хорошо. Ладно, мы зажигаем костёр. – Ой! – пискнула Салли. – Огонь такой горячий! Я боюсь, он испортит мне платье. Ой-ой-ой! Том зааплодировал: – Отличное представление. Я прямо чувствую пламя. Салли сделала реверанс. А я окончательно вышел из себя: