Где-то в невообразимом месте кто-то закричал. Уайтхед услышал голос, девичий голос, но, заблудившись в глуши, он не мог разобрать источник крика. Он понятия не имел, насколько долго плакал здесь, наблюдая, как приходят и уходят про`клятые: казалось, прошла целая вечность. Голова его кружилась от учащенного дыхания, в горле хрипело от рыданий. – Мамулян… – снова взмолился он, – не оставляй меня здесь. Европеец был прав – он не хотел идти один в это ничто. Хотя он сотни раз безрезультатно умолял спасти его от этого, теперь наконец иллюзия начала отступать. Плитки, словно застенчивые белые крабы, вернулись на свое место у его ног; запах собственного несвежего пота снова нахлынул, более желанный, чем любой запах, который он когда-либо чувствовал. И теперь Европеец стоял перед ним, будто никуда не исчезал. – Может, поговорим, пилигрим? – спросил он. Уайтхед дрожал, несмотря на жару. Его зубы стучали. – Да, – сказал он. – Тихо? С достоинством и вежливо? И снова: – Да. – Тебе не понравилось то, что ты увидел. Уайтхед провел пальцами по бледному лицу, большой и указательный впились в ямки на переносице, словно пытаясь вытолкнуть увиденное прочь. – Нет, черт бы тебя побрал, – сказал он. От образов не избавиться. Ни сейчас, никогда. – Может, мы могли бы поговорить в другом месте, – предложил Европеец. – У тебя нет комнаты, где можно уединиться? – Я слышал Карис. Она кричала. Мамулян на мгновение прикрыл глаза, пытаясь уловить мысли девушки. – С ней все в порядке, – сказал он. – Не делай ей больно. Пожалуйста. Она – все, что у меня есть. – Ничего страшного не случилось. Она просто наткнулась на часть того, что сделал мой друг. Брир не только освежевал собаку, но и выпотрошил. Карис поскользнулась в грязи от внутренностей и не успела сдержать крик. Когда его отголоски стихли, она прислушалась к шагам мясника. Кто-то бежал в ее сторону. – Карис! – Это был голос Марти. – Я здесь. Он увидел, что она смотрит на ободранную голову собаки. – Кто, черт возьми, это сделал? – рявкнул он. – Он тут, – сказала она. – Он преследовал меня. Марти коснулся ее лица. – С тобой все в порядке? – Всего лишь мертвая собака, – сказала она. – Это просто шок. Когда они вернулись в дом, она вспомнила сон, от которого проснулась. По этой самой лужайке шел безликий человек – неужели теперь они идут по его следам? – и волна дерьма текла за ним. – Здесь есть кто-то еще, – сказала она с абсолютной уверенностью, – кроме убийцы собак. – Конечно. Она кивнула с каменным лицом и взяла Марти за руку. – Этот еще хуже, малыш. – У меня есть пистолет. Он в моей комнате. Они подошли к кухонной двери; брошенная собачья шкура все еще лежала рядом с ней. – Ты знаешь, кто это такие? – спросил он ее. Она покачала головой. – Он толстый, – только и смогла сказать Карис. – Выглядит нелепо. – И тот, другой. Ты его знаешь? Другой? Конечно, она знала его: он был ей так же хорошо знаком, как ее собственное лицо. За последние недели она думала о нем тысячу раз на дню; что-то подсказывало ей, что она всегда его знала. Он был Архитектором, который дефилировал в ее сне, ласкал пальцами ее шею, а сейчас пришел, чтобы выпустить поток грязи, который следовал за ним через лужайку. Было ли время, когда она не жила в тени этого человека? – О чем ты думаешь? Марти одарил ее таким милым взглядом, пытаясь придать своей смущенной физиономии героическое выражение. – Как-нибудь расскажу, – пообещала она. – Теперь мы должны достать этот чертов пистолет. Они прошли через весь дом. Внутри царило полное спокойствие. Ни кровавых шагов, ни криков. Он принес пистолет из своей комнаты. – Теперь папа, – сказал он. – Проверь, все ли с ним в порядке. Поскольку убийца собак все еще был на свободе, поиски велись незаметно и потому медленно. Уайтхеда не оказалось ни в спальне, ни в гардеробной. Ванные комнаты, библиотека, кабинет и гостиные тоже пустовали. Карис предложила сходить в сауну. Марти распахнул дверь парилки. В лицо ударила стена влажного жара, и в коридор повалил клубящийся пар. Это место определенно недавно использовали. Но парная, джакузи и солярий пусты. Быстро обыскав комнаты, он вернулся и увидел Карис, неуверенно прислонившуюся к дверному косяку. – …Мне вдруг стало плохо, – сказала она. – Будто навалилось что-то. Марти поддержал ее, когда у нее подкосились ноги. – Присядь на минутку. – Он подвел ее к скамейке. На ней лежал пистолет, покрытый каплями, словно по`том. – Со мной все в порядке, – настаивала она. – Ты иди и найди папу, а я останусь здесь. – Ты выглядишь жутко. – Спасибо, – сказала она. – А теперь, пожалуйста, уходи. Я бы предпочла блевать, когда никто не смотрит, если ты не возражаешь. – Уверена? – Иди, черт бы тебя побрал. Оставь меня в покое. Со мной все будет в порядке. – Запри за мной дверь, – подчеркнул он. – Да, сэр, – ответила она, бросив на него болезненный взгляд. Он оставил ее в парилке и подождал, пока не услышал, как задвинули засов. Это не совсем его успокоило, но все же лучше, чем ничего. Он осторожно вернулся в вестибюль и решил быстро осмотреть дом со стороны фасада. На лужайке горели фонари, и, если старик там, он его вскоре заметит. Конечно, это делало Марти легкой мишенью, но, по крайней мере, он был вооружен. Он отпер входную дверь и вышел на гравийную дорожку. Прожекторы лили вниз неослабевающий свет – белее солнечного света, но странно мертвый. Марти оглядел лужайку справа и слева. Старика нигде не было видно. Позади него, в коридоре, Брир наблюдал, как герой зашагал наружу в поисках своего хозяина. Только когда он скрылся из виду, Пожиратель Бритв выбрался из укрытия и с окровавленными руками помчался навстречу своему заветному желанию. 38 Заперев дверь на засов, Карис, пошатываясь, вернулась на скамью и сосредоточилась на том, чтобы контролировать свой мятежный организм. Она не была уверена, что вызвало тошноту, но была полна решимости справиться с ней. Когда это случится, она пойдет за Марти и поможет ему найти папу. Старик был здесь недавно, это очевидно. То, что он ушел без оружия, не предвещало ничего хорошего. Вкрадчивый голос вывел ее из задумчивости, и она подняла голову. Прямо перед ней в клубах пара виднелось пятно: нечто бледное отражалось в воздухе. Она прищурилась, пытаясь разобрать очертания. Казалось, оно имеет текстуру из белых точек. Она встала, и – отнюдь не исчезнув – иллюзия усилилась. Нити расползались, соединяя одну точку с другой, и она чуть не рассмеялась от узнавания, когда внезапно загадка прояснилась. Она смотрела на дерево, сверкающие белые венчики которого отражали солнечный или звездный свет. Подрагивая на невесть откуда взявшемся ветру, ветви роняли вихри лепестков. Они, казалось, царапали ее лицо, хотя, когда она приложила пальцы к этим местам, ничего там не нащупала. За все годы пристрастия к белому ей ни разу не пригрезился образ, который был бы так внешне добродушен и в то же время заряжен угрозой. Это древо не принадлежало ей. Она произвела это не из собственной головы. Оно принадлежало кому-то, кто был здесь до нее: Архитектору, без сомнения. Он показал это зрелище папе, и его отголоски еще звучали. Карис попыталась отвернуться и посмотреть на дверь, но ее глаза были прикованы к древу. Она не могла отвести взгляд. У нее сложилось впечатление, что цветение усиливается, словно распускаются новые бутоны. Пустота древа – его ужасная чистота – заполняла ее глаза, белизна застывала и густела. А потом где-то под этими качающимися отяжелевшими ветвями зашевелилась чья-то фигура. Женщина с горящими глазами подняла разбитую голову, обратив лицо в сторону Карис. Ее присутствие вернуло тошноту. Карис почувствовала слабость. Сейчас не время терять сознание. Только не сейчас, когда ветви ломятся от цветов, а женщина под древом выходит из укрытия и направляется к ней. Она была прекрасна, эта женщина, и привыкла к чужому восхищению. Но вмешался случай. Тело было жестоко искалечено, красота испорчена. Когда наконец она вышла из укрытия, Карис узнала ее: