Карис села за туалетный столик и почувствовала, как дрожь пробежала по ее телу от трепещущего живота. Может, доза некачественная? Раньше у нее не было проблем: хмурый, купленный Лютером у поставщиков в Стратфорде, всегда был самого высокого качества: папа мог себе это позволить. Возвращайся и ложись, велела она себе. Даже если не можешь заснуть, ложись. Но кровать, когда она встала и повернулась, чтобы вернуться к ней, отодвинулась, а содержимое комнаты убежало в угол, словно было нарисовано на полотне и вырвано у нее невидимой рукой. Затем чьи-то пальцы, казалось, снова очутились на ее шее, на этот раз настойчивее, будто проникая в нее. Она протянула руку и энергично потерла затылок, громко проклиная Лютера за то, что он принес дурное зелье: скорее всего, он покупал героин с примесями вместо чистого и прикарманивал разницу. Гнев на несколько мгновений очистил голову, или ей так показалось, потому что больше ничего не произошло. Она уверенно подошла к кровати, ориентируясь на ходу и положив руку на обои с цветочным узором. Все стало налаживаться само собой: комната снова обрела правильную перспективу. Вздохнув с облегчением, Карис легла, не откидывая одеяло, и закрыла глаза. Что-то заплясало на внутренней стороне ее век. Формы появлялись, рассеивались и преобразовывались. Ни одна из них не имела ни малейшего смысла: это были брызги и пятна, граффити сумасшедшего. Она наблюдала за ними мысленным взором, загипнотизированная их плавными превращениями, едва сознавая под воздействием чар, что невидимые пальцы снова нащупали ее шею и проникают в ее суть со всей утонченной эффективностью хорошего массажиста. Затем – сон. Она не слышала, как залаяли собаки, а Марти слышал. Сначала раздался одинокий лай, где-то к юго-востоку от дома, но сигнал тревоги почти сразу был подхвачен залпом других голосов. Он пьяно встал из-за выключенного телевизора и вернулся к окну. Поднялся ветер. Вероятно, он снес какую-то сухую ветку, и это потревожило собак. Он заметил в дальнем углу поместья несколько мертвых вязов, которые надо срубить; вероятно, один из них был виновником. И все же лучше проверить. Он прошел на кухню и включил видеоэкраны, переключаясь с одной камеры на другую вдоль периметра забора. Смотреть было не на что. Однако, когда он переключился на камеры к востоку от леса, картинка исчезла. Вместо освещенной прожекторами травы – белый шум. Всего из строя вышли три камеры. – Вот дерьмо, – сказал он. Если упало дерево – а это становилось все более вероятным вариантом, раз отключились камеры, – ему придется заниматься расчисткой. Но странно, что сигнализация не сработала. Любое падение, которое вывело из строя три камеры, должно быть, нарушило систему ограждения, однако ни один звонок не прозвучал, ни одна сирена не взвыла. Он снял куртку с крючка у задней двери, взял фонарик и вышел на улицу. Огоньки ограды мерцали на периферии его зрения; быстро осмотрев их, он не увидел ни одного пропуска и направился в сторону собачьего лая. Несмотря на ветер, стояла теплая ночь – первое уверенное весеннее тепло. Он был рад отправиться на прогулку, даже если это дурацкая миссия. Может, и не дерево вовсе, а проблемы с проводкой. Нет ничего непогрешимого. Дом остался позади, свет в окнах померк. Теперь вокруг простиралась тьма. Между огнями забора и светом в особняке – двести ярдов ничейной земли, где Марти оказался в полном одиночестве: он шел, спотыкаясь; луч фонарика без особой пользы озарял землю в нескольких шагах впереди. В лесу время от времени завывал ветер; в остальном царила тишина. В конце концов он добрался до забора, откуда, как ему показалось, доносился собачий лай. Все фонари в обоих направлениях работали: не было видимых признаков беспокойства. Несмотря на обнадеживающую правильность сцены, что-то в ней, в ночи и нежном ветре, казалось странным. Может, темнота не была такой уж безобидной, а тепло в воздухе не совсем естественно для этого времени года. В животе у него что-то дернулось, а мочевой пузырь отяжелел от пива. Досадно, что собак не видно и не слышно. Либо он ошибся в оценке их положения, либо они двинулись с места, преследуя кого-то. Или, пришла абсурдная мысль, кто-то преследовал их. Лампы на столбах ограды покачали головами в капюшонах от свежих порывов ветра; от неровного света сцена пьяно закружилась. Он решил, что не может идти дальше, не облегчив ноющий мочевой пузырь. Выключил фонарик, сунул его в карман и расстегнул молнию, повернувшись спиной к забору и свету. Мочиться в траву было большим облегчением; физическое удовлетворение заставило его вскрикнуть. По ходу дела позади него замерцал свет. Сначала он подумал, что это игра ветра. Но нет, фонари действительно тускнели. Как только они исчезли, по периметру справа от него снова залаяли собаки, в их голосах слышались гнев и паника. Марти не мог перестать мочиться, как только начал, и в течение нескольких ценных секунд проклинал отсутствие контроля над мочевым пузырем. Закончив, он застегнул молнию и побежал в направлении шума. Когда он уходил, фонари снова загорелись, неуверенно, внутри них при этом что-то жужжало. Но они были расставлены слишком редко вдоль линии забора, чтобы прибавить уверенности. Между ними простирались темные пятна, так что один шаг из каждых десяти Марти совершал в полной ясности, а остальные девять – во мраке. Несмотря на страх, сжимающий внутренности, он бежал изо всех сил, забор мелькал мимо. Свет – тьма, свет – тьма… Впереди развернулась живая картина. Незваный гость стоял на дальней стороне светового бассейна, порожденного одним из фонарей. Собаки были повсюду, они хватали его за пятки и грудь, кусали и рвали. Мужчина все еще стоял прямо, расставив ноги, пока они крутились вокруг. Теперь Марти понял, как близок он был к тому, чтобы стать свидетелем бойни. Собаки пришли в неистовство, набрасываясь на незваного гостя со всей яростью, на какую были способны. Любопытно, что, несмотря на злобу атаки, их хвосты были зажаты между ног, а низкое рычание, когда они кружили в поисках бреши в обороне, – совершенно точно испуганным. Иов, как он видел, даже не пытался наброситься, а крался по периметру, сощурив глаза до щелочек и наблюдая за героизмом остальных. Марти стал называть их по именам, используя сильные простые команды, которым его научила Лилиан. – Стоять! Саул! Стоять! Дидона! Собаки были безукоризненно обучены: он видел, как они проделывали эти упражнения дюжину раз. И теперь, несмотря на силу гнева, отпустили жертву, услышав приказ. Они неохотно отступили назад, прижав уши, обнажив зубы и не сводя глаз с человека. Марти решительно направился к незваному гостю, который остался стоять в кольце настороженных собак, шатаясь и истекая кровью. У него не было видимого оружия; на самом деле он больше походил на бродягу, чем на потенциального убийцу. Его простая темная куртка была порвана в дюжине мест от нападения, и там, где виднелась кожа, блестела кровь. – Держите их… подальше от меня, – проговорил он голосом, в котором звучала боль. Все его тело покрылось укусами. В некоторых местах, особенно на ногах, были оторваны куски плоти. Средний палец левой руки прокушен насквозь во втором суставе и висел на сухожилии. Кровь брызнула на траву. Марти поразило, что этот человек держится на ногах. Собаки все еще кружили вокруг, готовые возобновить атаку, стоит дать приказ; один или две из них нетерпеливо посмотрели на Марти. Им хотелось прикончить раненую жертву. Но бродяга не подал им ни малейшего знака о страхе. Он смотрел только на Марти, и его глаза были как острия булавок на мертвенно-белом фоне. – Не двигайся, – сказал Марти, – если хочешь остаться в живых. Если ты попытаешься убежать, они собьют тебя с ног. Ты меня понимаешь? Я не так уж хорошо их контролирую. Пришелец не ответил, просто смотрел. Марти знал, что он испытывает сильнейшие мучения. Он даже не был молодым человеком. Его неровная щетина казалась скорее седой, чем черной. Под дряблой и восковой плотью сурово проступали кости черепа, черты лица казались старыми и усталыми, в них даже ощущалось нечто трагическое. Страдания незнакомца были заметны лишь по жирному блеску кожи и неподвижности лицевых мышц. Его взгляд был спокойным, как глаз урагана, и таил в себе ту же угрозу. – Как ты сюда попал? – спросил Марти. – Уберите их, – сказал мужчина. Он говорил так, словно ждал, что ему будут повиноваться. – Пойдем со мной в дом. Тот покачал головой, не желая обсуждать такую возможность. – Уберите их, – повторил он. Марти уступил авторитету собеседника, хотя и не знал почему. Он позвал собак по именам. Они повиновались, глядя на него с укоризной и не желая отдавать свою добычу. – А теперь вернемся в дом, – сказал Марти. – Нет необходимости. – Ты истечешь кровью, боже мой. – Ненавижу собак, – сказал мужчина, по-прежнему не сводя глаз с Марти. – Мы оба ненавидим. У Марти не было времени обдумать сказанное этим человеком; он просто хотел избежать новой вспышки насилия. Потеря крови, несомненно, ослабила незваного гостя. Если он упадет, Марти не был уверен, что сможет помешать собакам пойти на убийство. Они держались у его ног, раздраженно поглядывая; их горячее дыхание обжигало. – Если не пойдешь сам, поведу силой. – Нет. – Пришелец поднял раненую руку на уровень груди и посмотрел на нее сверху вниз. – Я не нуждаюсь в вашей доброте, благодарю вас, – сказал он. Он прикусил сухожилие искалеченного пальца, как швея – нитку. Откушенные фаланги упали в траву. Затем он сжал сочащуюся кровью руку в кулак и спрятал в изорванной куртке. – Господи всемогущий, – сказал Марти. Внезапно огни вдоль забора снова замигали. Только на этот раз они погасли все сразу. В кромешной тьме Саул заскулил. Марти, узнавший голос пса, разделял его опасения. – Что происходит, мальчик? – спросил он собаку, моля Бога, чтобы та ответила. Затем темнота рассеялась; что-то осветило сцену, но это было не электричество и не звездный свет. Источником был незваный гость. Он начал слабо гореть. Свет капал с кончиков его пальцев и сочился из кровавых дыр в куртке, окутал его голову мерцающим серым ореолом, который не поглощал ни плоти, ни костей. Свет лился изо рта, глаз и ноздрей. Теперь он начал принимать очертания, или казалось, что принимает. Все это было похоже на галлюцинации. Из потока света возникли призраки. Марти мельком увидел собак, потом – женщину, потом – лицо – все, но, вероятно, ничего из этого; шквал призраков, которые преображались, прежде чем застыть. И из центра мгновенного явления на Марти смотрели глаза незваного гостя: ясные и холодные. Затем без какого-либо намека представление приняло иной вид. По лицу творца иллюзий скользнуло страдальческое выражение; из его глаз, будто слюна, потекла кровавая тьма и погасила пляшущие в тумане образы, оставив лишь ярких огненных червей, очерчивающих линии его черепа. Потом и они погасли; иллюзорные образы исчезли так же внезапно, как появились; остался только израненный человек у гудящего забора. Фонари снова загорелись, их свет был настолько банальным, что высасывал последние остатки магии. Марти смотрел на бледную плоть, пустые глаза, абсолютно унылый облик фигуры перед ним – и не верил увиденному. – Скажите Джозефу, – проговорил незваный гость. …все это какой-то фокус… – Сказать ему что? – Что я был здесь. …но если это просто обман, почему он не шагнул вперед и не схватил этого человека? – Кто ты такой? – спросил Марти. – Просто скажите ему. Марти кивнул; в нем не осталось мужества. – А потом идите домой. – Домой? – Прочь отсюда, – сказал незваный гость. – От греха подальше. Он отвернулся от Марти и собак. В этот момент огни дрогнули и погасли на несколько десятков ярдов в обоих направлениях. Когда они опять вспыхнули, фокусника уже не было. 27 – И это все, что он сказал? Как всегда, Уайтхед держался спиной к Марти, поэтому оценить его реакцию на рассказ о событиях этой ночи было невозможно. Марти предложил тщательно подправленное описание того, что произошло на самом деле. Он рассказал Уайтхеду, что слышал собак, о погоне и коротком разговоре с незваным гостем. То, что он пропустил, было частью, которую он не мог объяснить: образы, которые человек, казалось, вызвал из своего тела. Этого он не пытался ни описать, ни даже сообщить. Просто сказал старику, что огни вдоль забора погасли и что под покровом темноты злоумышленник скрылся. Неубедительный финал встречи, но у него не было сил улучшить свою историю. Его разум, все еще жонглирующий видениями прошлой ночи, слишком сомневался в объективной истине, чтобы думать о более изощренной лжи. Он не спал уже больше суток. Провел бо`льшую часть ночи, проверяя периметр и прочесывая забор на наличие места, где проник злоумышленник. Но никакого разрыва в проволоке не обнаружил. Либо мужчина проскользнул на территорию, когда ворота открылись для машины одного из гостей, что вполне правдоподобно, либо он перелез через забор, не обращая внимания на электрический разряд, который поразил бы большинство людей насмерть. После увиденных трюков, на которые был способен незваный гость, Марти не стал сбрасывать со счетов второй сценарий. В конце концов, этот же самый человек вывел из строя сигнализацию и каким-то образом выкачал энергию из огней вдоль забора. Как он совершил все, оставалось гадать. Конечно, через несколько минут после исчезновения незнакомца система снова заработала в полную силу: включилась сигнализация и камеры вдоль всей границы. Тщательно проверив изгороди, Марти вернулся в дом и сел на кухне, чтобы восстановить каждую деталь пережитого. Около четырех утра он услышал, как званый ужин закончился: смех, хлопанье автомобильных дверей. Он не собирался сообщать о проникновении немедленно: рассудил, что нет смысла портить вечер Уайтхеду. Он просто сидел и слушал шум людей в другом конце дома. Их голоса были невнятными, будто он находился под землей, а они – наверху. И пока он слушал, опустошенный после выброса адреналина, перед ним мелькали воспоминания о человеке у забора. Он ничего не сказал об этом Уайтхеду. Только самое простое описание событий и те несколько слов: «Скажите ему, что я был здесь». Этого достаточно. – Он сильно пострадал? – спросил Уайтхед, не отворачиваясь от окна. – Он потерял палец, как я уже сказал. И у него было сильное кровотечение. – По-твоему, ему было больно? Марти помедлил, прежде чем ответить. Боль – не то слово, которое он хотел употребить; не боль, как он ее понимал. Но если использовать другое слово, например, «мука», – что-то, намекающее на бездны за ледяными глазами, – он рисковал вторгнуться туда, куда не был готов идти, особенно с Уайтхедом. Он был уверен, что, если хоть раз позволит старику почувствовать двойственность, придется обнажить оружие. Поэтому он ответил: – Да. Ему было очень больно.