– Может, как-нибудь в другой раз. – Он пробормотал клише, словно чувствуя на языке яд. – Да, – ответила она, довольная тем, что в ее голосе прозвучала примирительная нотка, хотя и неубедительная. – Но сначала позвони мне. – Провожать не надо. 23 Он бродил около часа, уворачиваясь от толп школьников, которые возвращались домой, затевая по пути драки и задирая носы. Даже здесь были признаки весны. Природа едва ли могла быть щедрой в таких стесненных обстоятельствах, но она делала, что могла. В крошечных палисадниках и в оконных ящиках цвели цветы; несколько молодых деревьев, переживших вандализм, выпустили милые зеленые листья. Если они переживут несколько сезонов холода и злобы, то вырастут достаточно большими, чтобы птицы могли в них гнездиться. Ничего экзотического: в лучшем случае драчливые скворцы. Но деревья будут давать тень в разгар лета и насест для луны, которую можно будет заметить, выглянув из окна спальни однажды ночью. Он обнаружил, что полон таких неуместных мыслей – луна и скворцы, – как впервые влюбленный юноша. Возвращение было ошибкой; это жестокость по отношению к себе, причинившая боль и Чармейн. Бесполезно возвращаться и извиняться, это лишь усугубит ситуацию. Он позвонит ей, как она и предлагала, и пригласит на прощальный ужин. Тогда он скажет ей – или, может, соврет, – что готов расстаться навсегда и надеется видеть ее время от времени, и они попрощаются цивилизованно, без вражды, и она вернется к той жизни, которую сама для себя строит, а он вернется к своей. К Уайтхеду, к Карис. Да, к Карис. Вдруг слезы нахлынули на него, как ярость, разрывая на куски. Он стоял посреди незнакомой улицы, ослепленный ими. Школьники толкали его, когда пробегали мимо, некоторые оборачивались, а другие, видя его страдания, обзывали на ходу. Это нелепо, сказал он себе, но непристойности не остановят поток слез. Поэтому он брел, прижав руки к лицу; зашел в переулок и оставался там, пока приступ не закончился. Какая-то его часть чувствовала себя отстраненной от всплеска эмоций. Она посмотрела, эта нетронутая часть, на его рыдающее «я» и покачала головой, презирая его слабость и смятение. Он терпеть не мог, когда мужчины плачут, это смущало. Но какой толк отрицать правду? Потерянность – вот что Марти чувствовал, он потерян и напуган. За это стоило поплакать. Когда слезы иссякли, Марти почувствовал себя лучше, но его трясло. Он вытер лицо и стоял в глубине переулка, пока не пришел в себя. Было четыре сорок. Он уже побывал в Холборне и забрал клубнику; это его главное задание по приезде в город. Теперь, когда с делом покончено и он повидался с Чармейн, остаток ночи раскинулся перед ним в ожидании удовольствий. Но Марти утратил бо`льшую часть энтузиазма по поводу ночных приключений. Через некоторое время пабы откроются, и он сможет выпить пару стаканчиков виски. Это поможет избавиться от судорог в животе. Может, снова разожжет его аппетит, но он сомневался в этом. Чтобы занять время до открытия пабов, он побрел в торговый район, появившийся за два года до того, как Марти угодил в тюрягу: бездушный лабиринт белых плиток, пластмассовых пальм и кричащих магазинов класса люкс. Теперь, спустя десять лет после постройки, он выглядел почти готовым к сносу. Испещрен граффити, пассажи и лестницы грязные, многие магазины закрыты, другие настолько лишены очарования или клиентуры, что единственным вариантом для владельцев стало все сжечь однажды ночью, получить страховку и удрать. Он отыскал маленький газетный киоск, где сидел одинокий пакистанец, купил пачку сигарет и вернулся тем же маршрутом в «Затмение». Паб едва успел открыться и почти пустовал. Парочка скинхедов играла в дартс; в лаунж-баре кто-то праздновал: нестройный хор «с днем рождения, дорогая Морин» проплыл мимо. Телевизор был включен, шли вечерние новости, но из-за шума празднующих он почти ничего не слышал, да его это и не интересовало. Взяв в баре виски, он сел и принялся курить сигарету из купленной пачки. Марти чувствовал себя опустошенным. Спиртное, вместо того чтобы зажечь в нем искру, еще сильнее налило конечности свинцом. Его мысли блуждали. Свободные ассоциации причудливо комбинировали образы. Карис, он и Бадди Холли. Эта песня, «True Love Ways», играла в голубятне, пока он танцевал с девушкой на холодном воздухе. Когда он вытряхнул фантазии из головы, у барной стойки объявились новые посетители: группа молодых людей производила достаточно шума, в основном громогласного смеха, чтобы заглушить звук телевизора и празднование дня рождения. Один из них явно был центром веселья – долговязый, подвижный малый с улыбкой, достаточно широкой, чтобы играть на ней Шопена. Марти потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он знает этого клоуна: Флинн. Из всех людей, с которыми он мог столкнуться на этой территории, Флинн был чуть ли не последним. Марти привстал, когда взгляд Флинна – почти магическое совпадение – скользнул по комнате и упал на него. Марти замер, как актер, забывший свою следующую реплику, не в силах ни двинуться вперед, ни отступить. Он не был уверен, что готов принять дозу Флинна. Затем лицо комика озарилось узнаванием, и отступать было поздно. – Господи Иисусе, мать твою, – сказал Флинн. Ухмылка исчезла, на мгновение сменившись выражением полного замешательства, а затем вернулась, засияв пуще прежнего. – Посмотрите, кто у нас тут? Он шел к Марти, приветственно раскинув руки, под хорошо скроенным пиджаком виднелась самая вычурная рубашка, которую когда-либо создавало человечество. – Черт возьми! Марти! Марти! Они наполовину обнялись, наполовину пожали друг другу руки. Это было трудное воссоединение, но Флинн с деловитостью коммивояжера старался преодолеть все трещины. – Подумать только… Из всех людей. Из всех людей! – Привет, Флинн. Марти почувствовал себя бедным родственником перед этой машиной, фонтанирующей радостью – сплошь остроты и яркие цвета. Улыбка сияла на лице Флинна как прибитая, и он уже вел Марти к барной стойке, представляя собравшихся (Марти расслышал половину имен, но никого не узнал), а потом настал черед двойного бренди для всех, чтобы отпраздновать его возвращение домой. – Не знал, что ты так скоро выйдешь, – сказал Флинн, поднимая тост за свою жертву. – Выпьем за хорошее поведение. Остальные члены группы даже не попытались прервать словесный поток учителя, вместо этого стали переговариваться меж собой, оставив Марти на милость Флинна. Он почти не изменился. Стиль одежды, конечно, другой: он был одет, как всегда, согласно прошлогодней моде; а еще начал терять волосы, которые довольно быстро редели. В остальном он остался тем же остроумным жуликом, как раньше, и не преминул выложить сверкающую коллекцию измышлений на рассмотрение Марти. Его участие в музыкальном бизнесе, связи в Лос-Анджелесе, планы открыть студию звукозаписи по соседству… – Я много думал о тебе, – сказал он. – Задавался вопросом, как у тебя дела. Я собирался навестить тебя, но не думал, что ты поблагодаришь меня за это. – Он был прав. – Кроме того, меня тут вечно нет, понимаешь? Так скажи мне, старина, как поживаешь? – Я пришел повидать Чармейн. – О! – Он, кажется, почти забыл, кто она такая. – Она в порядке? – Так себе. А у тебя, судя по рассказу, все хорошо. – У меня, знаете ли, были неприятности, но у кого их нет? Но со мной все в норме, ты же знаешь. – Он понизил голос до едва слышного шепота. – В наши дни большие деньги связаны с наркотой. Не с травкой, а с серьезными веществами. В основном, я занимаюсь кокаином; иногда хмурым. Я не люблю иметь с ним дело, но… у меня дорогие пристрастия. Он скорчил гримасу «до чего докатился этот мир», повернулся к бармену, чтобы заказать еще выпивки, а затем продолжил изливать безостановочный поток замечаний, напыщенных и близких к непристойным. После первоначального сопротивления Марти обнаружил, что поддается ему. Перед напором этой изобретательности было так же трудно устоять, как и прежде. Лишь изредка он останавливался, чтобы задать вопрос слушателям, и Марти это вполне устраивало. Он мало что хотел рассказать. Так было всегда. Флинн – грубый мальчишка, быстрый и ловкий; Марти – тихий, со всеми сомнениями. Как альтер эго друг друга. Снова оказавшись рядом с Флинном, Марти почувствовал большое облегчение. Вечер пролетел быстро. Люди присоединялись к Флинну, пили с ним и уходили после того, как придворный шут их некоторое время развлекал. Среди толпы выпивох было несколько знакомых Марти и несколько неприятных встреч, но все оказалось проще, чем он ожидал, благодаря дружелюбию Флинна. Около десяти пятнадцати он вышел на четверть часа – «Просто надо уладить одно маленькое дельце…» – и вернулся с пачкой денег во внутреннем кармане, которые тут же начал тратить. – Что тебе нужно, – сказал он Марти, когда они оба достаточно напились, – так это хорошая женщина. Нет, – он хихикнул, – нет, нет, нет. Что тебе нужно, так это плохая женщина. Марти кивнул, чувствуя, как его голова болтается на шее. – Две в одной, – сказал он. – Давай найдем нам даму, а? Так мы и сделаем? – Сойдет. – Я имею в виду, что тебе нужна компания, дружище, и мне тоже. Я чуток подрабатываю на этом поле в свободное время, знаешь? Есть несколько свободных дам. Мы тебя обслужим как следует. Марти был слишком пьян, чтобы спорить. Кроме того, мысль о женщине – купленной или соблазненной, какая, к черту, разница? – была лучшей идеей, которую он слышал за долгое время. Флинн ушел, позвонил по телефону и вернулся с хитрым видом. – Никаких проблем, – сказал он. – Никаких проблем вообще. Еще по стаканчику – и в путь. Как ягненок Марти последовал его примеру. Они выпили еще по стаканчику, затем, пошатываясь, вышли из «Затмения» и направились к машине Флинна, «Вольво», знававшей лучшие времена. Через пять минут они подъехали к дому посреди частных владений. Дверь открыла симпатичная чернокожая. – Урсула, это мой друг Марти. Марти, поздоровайся с Урсулой. – Привет, Урсула. – Где бокалы, милая? Папа купил бутылку. Они выпили еще немного вместе, а затем поднялись наверх; только тогда Марти понял, что Флинн не собирается уходить. Намечался ménage à trois, как в старые добрые времена. Его первоначальное беспокойство исчезло, когда девушка начала раздеваться для них. Выпивка избавила его от скованности, и он сел на кровать, поощряя ее раздевание, смутно сознавая, что Флинн, вероятно, так же развлекается его очевидным желанием, как и девушкой. Пусть смотрит, подумал Марти, это его вечеринка. В маленькой, плохо освещенной спальне тело Урсулы казалось вылепленным из черного масла. Между ее полных грудей поблескивал маленький золотой крестик. Кожа тоже блестела, каждая пора была отмечена крошечной капелькой пота. Флинн начал раздеваться, Марти последовал его примеру – стягивая джинсы, он споткнулся, потому что не сводил глаз с девушки, которая села на кровати и прижала руки к паху. За этим последовала быстрая реабилитация в ремесле секса. Как пловец, вернувшийся в воду после долгих лет отсутствия, он вскоре вспомнил о гребках и в течение следующих двух часов собирал воспоминания пригоршнями, на пото́м: то, как перевел взгляд с веселого лица Урсулы на Флинна и увидел, что тот сосет пальцы на ее ногах; то, как Урсула ворковала, словно черная голубка, над его эрекцией, прежде чем проглотить ее до корня; то, как Флинн облизывал руки и ухмылялся, облизывал и ухмылялся. И, наконец, они поделили Урсулу на двоих; Флинн пристроился сзади, воплощая то, что, по его словам, делал с женщинами еще в одиннадцать лет. Потом они вместе задремали. Где-то в середине ночи Марти пошевелился и увидел, как Флинн одевается и тихо уходит. Вероятно, домой, где бы ни был дом в эти дни и ночи. 24 Он проснулся незадолго до рассвета, на несколько секунд потеряв ориентацию, пока не услышал рядом ровное дыхание Урсулы. Он попрощался с ней, когда она задремала, и поймал такси, чтобы вернуться к своей машине. В восемь тридцать он уже был в Приюте. В конце концов его настигнет усталость и похмелье, но он хорошо знал свои телесные часы: до того, как долг будет выплачен, оставалось еще некоторое время. Перл убирала на кухне после завтрака. Они обменялись несколькими любезностями, и он сел за стол, чтобы выпить одну за другой три чашки черного кофе. Во рту был отвратительный привкус, а духи Урсулы, которые накануне вечером пахли амброзией, сегодня утром оказались чересчур сладкими. Запах прилип к его рукам и волосам. – Славная ночка? – спросила Перл. Он молча кивнул. – Тебе бы лучше хорошенько позавтракать, а то я сегодня не смогу накормить тебя обедом. – Почему нет? – Слишком занята званым ужином. – Какой еще званый ужин? – Билл тебе все расскажет. Он хочет тебя видеть. Он в библиотеке. Той выглядел усталым, но не таким больным, как при их последней встрече. Может, за это время он сходил к врачу или взял отпуск. – Вы хотели поговорить со мной? – Да, Марти, да. Хорошую ночь провел в городе? – Отличную. Спасибо, что сделали это возможным. – Это не я устроил, а Джо. Тебя все любят, Марти. Лилиан говорит, что даже собаки к тебе привязались. Той подошел к столу, открыл портсигар и выбрал сигарету. Марти никогда раньше не видел, чтобы он курил. – Сегодня ты не встретишься с мистером Уайтхедом, вечером будет небольшая вечеринка… – Да, Перл мне сказала. – Ничего особенного. Мистер Уайтхед время от времени устраивает ужины для избранных. Дело в том, что он любит частные собрания, поэтому в твоих услугах не будет нужды. Это обрадовало Марти. По крайней мере, он мог пойти прилечь и немного поспать.