– Дело в том, что я не хочу привлекать внимание отца. – Я тем более. И это мягко сказано. Ничем не могу помочь, молодой человек. Я вам уже сказал: NEP – это великолепный проект, который… – Который помогает спасти планету. Я знаю этот слоган. Хорошего вечера. Извините за беспокойство. Орион положил телефон на тумбочку и со вздохом упал на кровать. Какое разочарование! Кажется, этот тип до обморока боится его отца… Он ничего не найдёт. Вся информация заблокирована. Время шло, и Орион уже начинал сомневаться в том, что и в самом деле видел пятно краски на обшивке КК-523. Может, это был просто отблеск света от иллюминаторов? Или след от столкновения с метеоритом? Полный сомнений и смутной тревоги, он задремал… Звонок телефона заставил его подскочить на кровати. – Господин Де Бур? – с надеждой спросил он. – Нет. Это профессор Ван Дуйк. – Профессор?! Но… – У меня мало времени, – прервал Ван Дуйк. – Через полминуты после соединения они могут засечь звонок. Но сейчас нас пока никто не слышит. Де Бур – мой друг. Он знал, что какое-то время я был твоим учителем. И он позвонил мне, чтобы спросить, заслуживаешь ли ты доверия. – И что вы ответили? – Если тебе нужна информация о NEP, выходящая за рамки официальной, свяжись с Нейлом Харрисом. Повторяю: Нейл Харрис. Бар «Последний шанс», у входа в Зону Затопления. Скажи, что ты от его старого друга Эйнштейна. Он поговорит с тобой. Орион потрясённо молчал. – Ты всё понял? – Э… да. Нейл Харрис. «Последний шанс». От Эйнштейна. – Точно. – Спасибо… Слишком поздно. Ван Дуйк уже отключился. Орион посмотрел на часы. Девять вечера. Что хорошо, когда живёшь в таком огромном доме, так это то, что всегда есть возможность улизнуть незаметно. Даже если родители вдруг тебя хватятся, они ещё долго будут думать, что ты, должно быть, где-то в другом конце поместья. Возле гаража он столкнулся с Оскаром, который садился в служебную машину, чтобы ехать домой. – Не подбросишь? – попросил Орион. Оскар укоризненно покачал головой. – Думаю, ваши родители не обрадуются, что я помог вам покинуть дом в столь поздний час… – Они ничего не узнают, Оскар, клянусь. Пожалуйста, это очень важно. – Дело касается девушки? – Шофёр посмотрел на него уже с большим пониманием. – Нет. Ну, то есть да, но косвенно… Оскар позволил себе слегка улыбнуться, но тут же снова принял непроницаемый вид. – Ты ведь не к Миранде собираешься? – К Миранде?! – рассмеялся Орион. – К этой кукле? Конечно, нет! – Тогда садись… Они проехали несколько сотен метров, и молодой человек обратился к шофёру с новой просьбой. – Я знаю, что это уже совсем наглость, но нет ли у тебя какой-нибудь одежды? Хочу переодеться во что-то более… незаметное. Оскар на полсекунды оторвал взгляд от дороги, а потом со смехом ответил: – Наверное, будет чуть великовато. Возьми там, на заднем сиденье. 20. Исис Мой младший брат – это ужасное, лживое, неутомимое существо, неспособное убирать за собой и посвятившее свою жизнь тому, чтобы портить мою. Но… это мой брат. И когда я думаю о нём больше пяти секунд, то невольно начинаю улыбаться. Я его люблю, чего уж там… Странное чувство. Будто упаковываешь в чемодан свою жизнь. Да, нам пришлось приобрести несколько. Как вы понимаете, раньше мы никогда не путешествовали, поэтому и не нуждались в них. Пока не выиграли билеты на Новую Землю. На барахолке отец обменял наш телевизор на четыре потрёпанных чемодана. Это вызвало у меня противоречивые эмоции. С одной стороны, телевизор – единственная ценная вещь, которой мы обладали. С другой – рекламный буклет, который нам прислали, обещал, что в каюте космического ковчега у нас будет новый, в два раза больше прежнего. Как ещё живая рыба мечется в зобу проглотившей её чайки, так и я судорожно пытаюсь выбрать то, что возьму с собой. Нам сказали не везти много одежды. На борту всем выдадут новые комбинезоны. С раннего детства я привыкла беречь те немногие вещи, которые у меня были, как зеницу ока. Смириться с мыслью, что я должна оставить часть из них, очень трудно, практически невозможно. Пока я медленно делю своё скудное имущество на две неравные части, в голове чередой проносятся воспоминания о счастливых эпизодах с Флинном, в которые периодически, как молнии, врываются картинки дня, проведённого с Орионом в Зоне Затопления. Десять лет безмятежной дружбы против нескольких часов напряжённого общения. Но образ Ориона кажется гораздо отчётливее, живее… Усилием воли пытаюсь не дать захлестнуть себя этому ностальгическому цунами. Но оно сильнее. Как волны неуклонно вырастают в час прилива, так и всё, что мне предстоит потерять, с каждой секундой видится ярче. Чувство невосполнимой утраты грозит затопить меня с головой. Вдруг из другого угла комнаты раздаются рыдания. Это Зак. Мама попросила его, чтобы он сам упаковал свой багаж. Теперь он плачет. Я подхожу поближе. – Что случилось, Зак? – Моя шина, – всхлипывает он. – Мама сказала, что я не смогу взять её с собой… Я поворачиваюсь к источнику его горя. Старая шина, подобранная на помойке. Зак целыми днями гоняет её палкой по улицам. Потрескавшийся кусок резины, должно быть, уже раз двести совершил турне по всей Зоне Затопления. Моя первая реакция – сказать, что глупо так убиваться из-за какой-то грязной шины. Но потом я ставлю себя на его место. Как трудно занять себя, когда у тебя нет ничего и когда ты не ходишь в школу… Для Зака этот мусор – нечто вроде любимой игрушки. И он так же вправе оплакивать её, как я – разлуку с друзьями. Я нежно обнимаю его и глажу по голове. И если вы посмеётесь над этим, то я заставлю вас съесть тухлые водоросли! Да, Зак – страшный зануда, чьё излюбленное занятие (после шины) – доводить меня. И всё-таки он мой брат… И ему сейчас плохо. Как и мне. И вот я пою ему колыбельную, которую мать пела мне, когда я была маленькой. Я чувствую, что он постепенно расслабляется. Его дыхание становится более спокойным, рыдания стихают. – Скажи, Исис, мы будем там счастливы? Я смотрю на него и силюсь улыбнуться. У Зака глаза такого же цвета, как у меня, – ярко-зелёного. Он красивый мальчик, мой младший братишка… – Да, – отвечаю я. – Ты видел, какой довольный вид у тёти Лили на её видео? Мы будем долго путешествовать на борту великолепного корабля, а потом у нас будет собственная ферма, куча еды и всякие новые игры… – Какие игры? – Ты сможешь бегать по лесу, лазить по деревьям, плавать в речке… – Но речки – это опасно! Они все загрязнены! – На Новой Земле – нет, Зак. Там природа ещё не отравлена. – А деревья большие? – спрашивает он, и его глаза подёргиваются мечтательной дымкой. Я понимаю, что сейчас он рисует в воображении наше будущее место обитания. – Огромные. Такие высокие, что даже верхушек не видно. – Вау! Это будет невероятно круто! В дверях появляется мать. Она благодарно улыбается мне. Интересно, давно ли она слушает, о чём мы говорим? И догадывается ли, что я не верю ни единому своему слову? Для меня путешествие на Новую Землю – это, скорее, маленькая смерть. Конец пятнадцати годам тяжёлой работы, которая позволила сделать мою жизнь если не прекрасной, то хотя бы выносимой. Нужно будет всё начинать с начала, с нуля. Я много думала о случившемся и, как ни крути, всё равно воспринимаю эту «удачу» как самую большую несправедливость в своей жизни. Слеза скатывается у меня по щеке. Но слова остаются внутри. Не хватало ещё напугать Зака… 21. Орион Прежде чем толкнуть дверь бара «Последний шанс», Орион сделал глубокий вдох. Он никогда не бывал в подобных заведениях и представлял себе тысячу сценариев. Как в кино: он входит, и тут же воцаряется мёртвая тишина и десятки недружелюбных лиц поворачиваются к нему, сверля злобными взглядами… Сердце Ориона бешено колотилось, когда он открыл дверь. Первым впечатлением стали мощные децибелы, обрушившиеся на его барабанные перепонки. Тишина в баре «Последний шанс» ему точно не грозила. Он начал робко пробираться внутрь, постепенно понимая, что никто не обращает на него ни малейшего внимания, несмотря на явное замешательство, выдававшее в нём чужака, и одежду на два размера больше. Брюки Оскара то и дело сползали вниз, и Ориону пришлось подпоясаться шнурком – тот ещё видок, если честно! Особенно когда вокруг – банда сумасшедших гуляк! В баре «Последний шанс» танцевали более-менее везде, даже на столах. Картофельный самогон лился рекой. Ничего общего с коньяком сорокалетней выдержки, который пил Паркер-старший… В помещении стояла удушающая жара, в ноздри бил запах пота, смешанный с ещё какими-то малоприятными испарениями.