– Маша. Все. Еще вопросы? – Как ты вообще узнала, куда я отправляюсь? – Сереж, ну это же просто, – вот, спрашивается, как она, несмотря на десять лет разницы в возрасте, ухитряется иногда разговаривать с ним, как с маленьким. – Ты, когда уезжаешь куда-то, всегда мне говоришь. А тут сплавил меня к бабушке, а сам смыться захотел. Мне мама по телефону рассказала, что у тебя командировка. Ну, я два и два сложила. Влезла в базу данных аэропорта, узнала, на каком самолете ты летишь. Я на нем же была, ты меня не видел просто. – Почему, интересно, – пробормотал Лисицын себе под нос. Вопрос был не праздный – отвести ему взгляд было не так-то просто. Один из плюсов его магической специализации. Впрочем, Машка же об этом знала. – Платье. Я его ношу редко, ты не привык. Еще парик. Я думала, из-за этой пакли волосы обрезать придется, еле справилась. Очки. Бутафорские, с простыми стеклами. Тяжелее всего было следить за тобой и на глаза не попасться, но я справилась. Ну а дальше дело техники. Уже в московском аэропорту, когда вы собирались лететь сюда, я отвела глаза паре недоумков, да и залезла в этот ящик. Получается, на взлом печати у нее ушли считанные минуты. Лисицын уважительно хмыкнул, а Кобрин внезапно расхохотался: – Ну что, сделали тебя, как младенца, а? – Да уж… – не признаваться же, что сестре это удается с достойной лучшего применения регулярностью. – И что теперь с ней делать? Выпороть? – Но ведь я правда молодец? – с умильным выражением лица поинтересовалась девушка. – Молодец, молодец… Талантище! – Вот! Ты в кои-то веки признал мои достоинства… – Больше всего, – печально сказал Лисицын, – мне сейчас охота настучать тебе по бестолковке. Чтоб, значит, поняла, наконец, как брата до инфаркта доводить, бестолочь… Договорить ему не дал звонкий смех Трумэна. Капитан даже не смеялся, ржал на грани истерики, так, что в уголках глаз его выступили слезы. – Прости, – выдавил он сквозь позывы смеха. – Ты неправильно формулируешь. Эта девчонка не бестолочь, она умнее любого из наших умников. Просто она еще по малолетству дура. – Сам дурак, – окрысилась Машка. – И уши у тебя квадратные. – Теперь я понимаю, откуда у тебя такой паршивый характер, – громким, чтобы все слышали, шепотом провозгласил Кобрин. – С такой сестрой не то что всех вокруг до инфаркта доведешь – сам на стенку полезешь. – Нет, это я на нее плохо влияю. Пока не выросла, такая спокойная была девочка! – Самокритикой балуемся? – влезла Машка. – Есть малость… – Не стоит. Грустить вредно для здоровья. – Так, Пушкин дописался, Гагарин долетался. А ты у меня сейчас договоришься. – И что? Ремнем учить можно, только пока ребенок помещается поперек кровати, а я из этого уже выросла. Сергей промолчал, ему надо было пару минут, чтобы обдумать ситуацию. Кобрин, не любивший оставаться на вторых ролях, тут же влез. На свою беду. – Девушка, мы не встречались в прежней жизни? – Нет. Хотя козлы мне и там попадались. Булькающий звук, который издал в ответ дипломат, был непередаваем. В углу давился смехом американец. Лисицын ограничился хмыканьем: – Это она еще спокойная. Но ты аккуратнее. А то ляпнешь какую-нибудь хрень, и получится, как с нашим прапором в учебке. – В смысле? – Понимаешь, со мной вместе призывался один парнишка, интеллигентный-интеллигентный. Филолог, аспирант. Что-то с диссертацией у него не срослось – и попал он к нам. Так вот, буквально в первый же день прапорщик сказал: «Был у меня в роте один хрен…» А этот умник его поправил: «Не в роте, а во рту». Так потом неделю ходил с подбитым глазом. Это я к чему. Поверь, за ней… – Сергей кивнул в сторону усмехающейся сестры, – не заржавеет вломить ничуть не хуже. Трумэн, чье владение русским было далеко от совершенства, филологических тонкостей не понял, а вот Кобрин разом загрустил. Машка, слышавшая эту байку уже не в первый раз, деловито хмыкнула и потерла кулак. Лисицын выдержал театральную паузу и махнул рукой: – Ладно, господа, хватит заниматься ерундой. Давайте подумаем, как ее назад отправить. – Э-э, я не поеду… – Да куда ж ты, милая, денешься? Или ты думаешь, тебя кто-то с нами отпустит? Ты даже не знаешь, куда мы… – Знаю, – перебила его сестра. – Уши у меня есть, а разговаривали вы в полный голос. Это да, уши у нее на месте. И слух эльфийский, то есть абсолютный. Даже удивительно, что вместо фортепьяно она в свободное время лабает на гитаре, а год назад Сергей буквально со скандалом запретил ей играть в какой-то подвальной рок-группе. – Тогда тем более должна понимать, что никто тебя туда не пустит. – А кто мне запретит? У меня тамошнее гражданство с рождения, и никто его не отменял. – А то, что там власть за это время раз восемь сменилась, и никого, кроме орков, считай, не осталось, ты подумала? Они таких, как ты, очень любят. Или жареными, или во все щели. А бывает, и то, и другое… – К сожалению, она права, даже если не права, – вмешался Трумэн. Все удивленно повернулись к нему. – Говорят, русский язык загадочный, – осторожно заметил Сергей. – А вот я тебя не понимаю… – Мы на английской базе. Если о твоей сестре узнают… В общем, я даже не представляю, какие могут быть последствия и чем все обернется. Ее необходимо вывезти отсюда, причем тайно. А значит, она полетит с нами, другого варианта нет. Только, Мария, тебе придется добираться до места в том же ящике. Потерпишь? – Долго терпела. Справлюсь. – А вот там уже можно будет думать о том, как тебя домой сплавить, – мстительно добавил Кобрин. – Я договорюсь в посольстве… – Нет! – Да, – ответили все трое в один голос. – Но я… – тут она повернулась к брату, и глаза ее предательски заблестели от слез. Безотказное средство, только не сейчас. – Сережа, ну…. Мне что, так и расти тепличным цветочком? – На подвиги тянет? – холодно поинтересовался Лисицын. – А если да – тогда что? Вызов в ее голосе звучал явственно. Не хватило ей смирения, чтобы продолжать изображать расстроенную грубыми мужланами девочку. Теперь перед Лисицыным сидела прежняя Машка, прохиндейка и язва. Восстановление ее душевного равновесия, конечно, радовало. А вот все остальное – нет. – Знаешь, сестренка, – проникновенно сказал он. – Ты у нас, конечно, почти взрослый человек, сформировавшаяся личность со своим мнением по поводу и без, но послушай один раз старшего брата. Не стоит тебе лезть в это дерьмо. Хватит с нас того, что я навоевался по полной. Кроме дырок в шкуре я с этих пострелушек ничего не привез. И если тебя подстрелит какой-нибудь урод с интеллектом ниже среднего, кому от этого будет хорошо? Тебе? Мне? Или, может, бабушке да матери? Все, заканчивай с ерундой. Можешь думать, что хочешь, но я против. Пауза, возникшая после его слов, затянулась, и Лисицын тут же ей воспользовался. – Все, дискуссия окончена. У нас впереди ужин, чего-нибудь тебе принесем. В коридор тебе выходить нельзя, так что ночуешь здесь. Виталий, если что, – тут он поднес к носу дипломата свой внушающий уважение кулак. – Имей в виду, я не шучу. Кобрин сглотнул, поморщился и кивнул. Сергей мысленно усмехнулся: вот так-то лучше. Во всяком случае, безопаснее для всех – Машка, случись что, его просто искалечит. Может даже, и убьет – в конце концов, Лисицын сам ее учил. А им потом разгребай проблемы. Сейчас же не рискнет, будет вести себя, как джентльмен. А то ишь, глаза сальными сделались. Извращенец… Вылет был назначен на раннее утро, по местному времени еще и шести не было. Хорошо еще, в отличие от гражданских аэропортов, не требовалось прибывать заранее и долго, маясь от недосыпа, стоять в очереди на регистрацию. Просто за полчаса до отлета все те же грузчики в военной форме загрузили их вещи в кузова пары здоровенных пикапов и отправили к самолету, а за людьми подогнали две машины – шикарный минивэн за комсоставом и микроавтобус попроще. В эту машину, призванную служить транспортным средством для рядовых членов экспедиции, Сергей и забрался. Поприветствовав Сэма и остальных парней, он плюхнулся на сиденье и с чувством, не скрывая желания подремать еще минут эдак триста, зевнул. Судя по тому, как двое или трое непроизвольно повторили это действо, собравшиеся разделяли его желание. Увы, водитель, невысокий шустрый орк, каковых в Британию в свое время понаехало из колоний немало, воспринял происходящее по-своему. Возможно даже, из лучших побуждений, решил, так сказать, подбодрить пассажиров. Но когда на весь салон громыхнул и вмазал по ушам низкопробный рэп, все, даже Сэм, которому эта какофония, можно сказать, была родной и близкой, дружно подпрыгнули на месте. И смолчали – видать, толерантность им привили крепко. Лисицын вздохнул, привстал и тронул водителя за плечо: – Как вы добились такого звука? – Я поставил в багажник сабвуфер. – А, понимаю – любите, когда что-то большое долбит сзади. До повелителя баранки смысл фразы дошел не сразу. Но уж когда дошло… Он начал медленно вставать из-за руля, сжимая кулаки. Получалось не очень – все ж тут не полноценный автобус. Лисицын усмехнулся во все тридцать два зуба: – Сядь и рули, чучело. И выруби свое дерьмо, пока я твою магнитолу тебя ж сожрать не заставил. И добавил пару слов на великом и могучем. Подействовало – водитель скрипнул зубами и шлепнулся толстым задом обратно на сиденье. Музыка стихла. Вот так, связываться с русским дураков нет. Они ж все отмороженные в хлам. Орк рулил – неплохо, к слову, – а Лисицын думал о превратностях сознания. Британцы – сильные и опасные враги, привыкшие бить исподтишка и чужими руками, но при нужде не боящиеся сойтись в открытом бою лицом к лицу с любым врагом. Их империю не зря называли Владычицей морей – они и впрямь были непобедимы. И даже не благодаря своей храбрости или какому-то запредельному профессионализму, хотя моряки они, конечно, были отменные. Но у других они были вроде бы не хуже – и люди, и корабли, а вот результаты не радовали. На самом же деле все просто. Секретом непобедимости британцев была искренняя, почти детская вера в собственную исключительность. Нет, как раз победить их было можно. Не раз и не два им навешивали люлей, иногда условных, как в Ютландском сражении, когда немцы победили по очкам. Иногда реальных, как адмирал Шеер, уничтоживший эскадру Кэрдока, на краткий миг стал единственной силой на крупном участке океана. Иногда и глобальных – голландцы, помнится, уничтожили британский флот, их боевые корабли гуляли по Темзе, как по своему заднему двору. И что? Все британцы, от адмирала до юнги и от короля до последнего крестьянина, считали это всего лишь временными трудностями, не воспринимая как поражение. Ну, получили – так «у короля много», а значит, надо просто впрячься и приложить усилия. Такая вот национальная психология, вполне себе работающая. Голландцев перебороли тихой сапой, Шеера раздавили, послав против него корабли классом выше… После Ютланда вообще смешно – «победившие» немцы засели в своих портах, отгородившись минными полями и боясь лишний раз высунуть нос, а «проигравшие» островитяне ходили куда хотели и не боялись новой драки. Все это было… А сейчас британцы выродились. Именно так, иначе и не скажешь. Самоуверенность и бесстрашие, раньше обеспечивавшие немалую долю побед, ушли. Да, они по-прежнему не трусы, но все больше среди них таких вот орков, гоблинов и прочих огров, которые или живут на пособие, или занимаются непыльной работенкой, выжимая с нее коренных островитян. И тронь такого – засудят. Причем к ногтю их прижать несложно, Лисицын только что это сделал. Но нет уже того стержня, который раньше позволял воспринимать подобное как само собой разумеющееся. Осколки былого величия, вот что теперь Британия. Империя, над которой никогда не заходит солнце, вновь сократившаяся до размеров не самого большого острова. А главное, все закономерно. Крупные страны, как бы сильны они ни казались издали, практически никогда не бывают монолитными. Слишком много людей, племен, идей… Внешнюю агрессию большинство таких стран выдерживает достаточно уверенно, главное, чтобы у руля сидели не идиоты. А вот изнутри они распадаются с завидной регулярностью, и если появляются исключения, это значит всего лишь, что их время еще не пришло. От философских мыслей его отвлек скрип тормозов – приехали. Дверь с легким шелестом отъехала в сторону, и пассажиры, провожаемые недружелюбными взглядами шофера, начали по одному выбираться на бетонные плиты аэродрома, с интересом разглядывая транспортное средство, которое должно было везти их дальше.