На протяжении примерно получаса Трюкачка пела песни в стиле: маленькая лошадка и ей живётся несладко. Слушая её вокал, я мысленно делал выбор между тем, чтобы перерезать ей голосовые связки или отрезать себе уши. Дело было не столько в тексте и смысле песен (это было даже забавно) сколько в мерзком надменном голосе, которым аликорн пыталась петь. Мне вспомнилось, что во время лекций об ином мире я иногда, шутки ради, коверкал свой голос под Эдварда Радзинского. На секунду я подумал, что сейчас Беатрикс решила пошутить подобным образом - это оказалось не так. Вспоминая её обычную манеру разговора, я понял, что она не притворяется. К счастью, после завершения песнопения, с её стороны последовала вполне нормальная речь насчёт её жизни до войны. Особый упор она сделала на моменте, когда ей пришлось работать на «каменной ферме» (той самой, где Мелкопипка нашла «жар-бомбу», которой зебра Ксенит подорвала «Богиню») среди земных пони. Тот эпизод её жизни запомнился ей не столько тяжёлой работой, сколько жизнью вместе с той семейкой, что владела этим симбиозом фермы и каменоломни. Как потом выяснилось, розовая министерка по имени Пинкамина Диана Пай (сокращённо – Пинки Пай) состояла в прямом родстве с этой семьёй. Из разговоров между работой Трикси узнала специфичную историю этой семьи. Дело в том, что семья Пай была излишне традиционна, и согласно этих, отличающихся от обще-эквестрийских, традиций - отец семейства был обязан воспитать сына, которому передал бы своё семейное дело. Однако главу семьи, именуемого Игнус Рок Пай будто издеваясь над его именем, преследовал злой рок. Ему никак не удавалось заставить свою особую пони (именуемую Клауди Кварц) зачать сына. Самое ироничное во всём этом было то, что проблем с зачатием не было. Проблема была в том, что вместо желаемого сына постоянно рождались дочки. Как будто этого было мало, из родившейся двойни одна кобылка настолько отличалась от родителей, что Игнус чуть было, не заподозрил свою особую пони в измене. Благо, ему хватило ума обратить внимание на то, что одна из выводка была удивительно на него похожа, и, что, живя в условиях среди камней, ему некого обвинять в своём провале. А винить себя ему было за что – он осознанно, в своём солидном возрасте, обрюхатил свою партнершу, так что нечего удивляться, что детёныш получился с отклонениями. Так что они не сильно огорчились, когда после «радужного удара» Диана окончательно сошла с ума и, покинув ферму, отправилась «нести радость и смех Эквестрии». Со слов Трикси, я бы отлично вписался в данную семейку. Внешностью, именем, да и поведением, я выгляжу как тот сын Игнуса Рок Пая, которого у него никогда не было. Также Трикси поведала о некоторых подробностях насчёт дочек этой каменной семьи. Как она заметила, лишь старшая из них была той, кому Игнус и Клауди могли доверить ферму. Она была: расчётлива, безэмоциональна, удивительно сильна (хотя и уступала своей матери – Клауди Кварц могла ударом копыта фигурно раскалывать каменные блоки), и постоянно носила одежду. Насчёт этих фактов (в особенности последнего) Трикси пошутила, что если был бы способ вернуться в прошлое, то я и Мондалина Дейзи Пай (сокращённо – Мод Пай) легко бы сдружились. Двух других сестёр розовой министерки, Трикси описала как: похожи внешне, душевно – прямые противопоставления. Самая младшая из них, именуемая Марбл Пай, по словам Трикси была робкой и застенчивой даже на фоне министерки Флаттершай. Её сложно было разговорить (Диана приучила её к тому, что она говорит за неё), но общение с ней Трикси вспоминала как самые приятные мгновения тех дней – не в похотливом смысле конечно. Марбл была единственной, кому нравились фокусы, что Трикси показывала во внерабочее время, в отличие от её грубой сестры, которая считала, что «трюки на камнях это осквернение традиций». Лаймстоун Пай, Трикси описала как одну из самых грубых пони своего времени. Лаймстоун оправдывала свою грубость строгими нравами своей семьи, что не соответствовало действительности (по мнению Трикси, остальная семья Пай – милые пони, пусть и со странностями) – лаймовая получала искреннее наслаждение, смотря на то, как сильно Трикси уставала на своей работе, как ела специфичную местную еду земных пони (в её ингредиенты входили камни). Ещё запрещала Марбл общаться с Трикси, а самой синей единорожке показывать свои фокусы. Подробность того, как Лаймстоун отреагировала на предложение Трикси использовать порох при дроблении камня, аликорн предпочла не говорить. Сказала лишь что "рёбра долго болели". Так изо дня в день проходили наши минуты общения (были ещё карточные игры на интерес, но Трикси всегда выигрывала), как будто этого было мало, аликорн всячески пыталась пробудить во мне половое влечение, используя и несловесные методы. Взаимностью я не отвечал, но для меня ситуация стала постепенно нормализовываться – на мои плоские шутки Трюкачка перестала квасить мне морду, но не перестала делать всё остальное. На публике она была тихой и спокойной, но по вечерам, когда мы были наедине в каюте: она всячески в меня тыкалась, похотливо улыбалась, не носила одежду, ходила расправив крылья, светила копилкой, делала прочие жесты демонстрирующие её желание совершить со мной половой акт. Апофеозом всего этого был случай, когда я зашёл в каюту и, не увидев в ней аликорна (она использовала заклинание невидимости), закрыл за собой дверь, думая, что хоть этот вечер пройдёт без пошлых намёков. Мечты, мечты. Как только щёлкнул замок, свет резко выключился – в кромешной тьме можно было различить лишь два светящихся глаза, после темноту озарили две неяркие вспышки телепортации. На месте второй вспышки, что находилась на месте койки, я различил лежащую на спине Трюкачку в довольно провокационной позе. Меня бы это не удивило (она и раньше так делала) если бы всё это не сопровождалось «спецэффектами». Она подсвечивала свой синий силуэт красным светом, исходившим из её рога. Как будто этого было мало, с моей стороны к ней направлялись три жёлтые светящиеся дорожки. Намёк был понятней некуда – стилизация под подсветку взлётной полосы однозначно удалась. С её стороны было довольно цинично использовать подобный намёк, однако смысл был понятен – она визуально изобразила, что моя смерть в ином мире привела меня к ней, и сейчас я не должен останавливаться на достигнутом. Оценив всё происходящее, я не придумал ничего лучше, чем сделать известный жест «рука-лицо», вот только рук у меня теперь нет, да и слово лицо в этом мире не актуально, так что жеста, изображающего шок, не получилось. Получилось, что я с размаху вдарил себе копытом в морду. Может, это и к лучшему – театр абсурда с похотливым уклоном прекратился на какое-то время, хотя глаз болел. На следующий день я решил, что нужно что-то делать. Трюкачка решила действовать по принципу «выжил сам – выживи другого», но мне вариант быть "выжитым" совсем не нравился. После некоторых раздумий я пришёл к выводу, что на борту есть одно место, где я могу спокойно обосноваться, и там меня не то что Трюкачка, вообще никто не будет беспокоить, тем более что в последние ночные часы, мне, вместо травы у дома, снился зимний лес. Основываясь на этом выводе, я направился в морозильную камеру, какого же было моё удивление, когда я обнаружил что это место занято. Открыв массивную дверь, обнаружил лежащего и дрожащего гуля зебру. Самое интересное в этой ситуации было то, что дверь морозильника предусматривала возможность открытия изнутри, а сам Сулик был в комбинезоне, жилете из драконьей кожи, и, что было для него необычно, в маске балаклаве и платке арафатке наподобие тех, что я раньше носил. — Закаляешься? Готовишься к легендарным русским морозам? – я задал вопрос, основываясь на первом выводе от увиденного, но не удержался от сарказма. — Как ты узнал? – сарказм насчёт географического происхождения морозов был проигнорирован. Похоже, полосатый был удивлен, что я сложил два и два, впрочем, неудивительно – не только мне были очевидны мои умственные способности. — Ну, это элементарно, Ватсон. — Чего? – гуль не понял отсылки. — Чего, чего. Я говорю – это элементарно. Непонятно – для чего? — Пытаюсь проверить одно утверждение, - Сулик замялся, но потом продолжил. — Я хотел тебе сказать, но позже. — Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. — Мне знакома эта поговорка. Так говорил тот эмм… призрак, что курировал проект по созданию жар-бомбы. — Давай угадаю, про «рухнуть с баобаба» тоже от него. — Разумеется, но обсудим это потом, а сейчас, будь любезен, поверни переключатель. Снизь температуру. Кодовая фраза ощутилась, как бальзам на душу, но сейчас я был свободен от её основного эффекта. Тем не менее, я не видел причины отказать – если Сулик желает промерзнуть, то это его дело. В камере и так было довольно морозно, но после переключения температура стала такой, что даже у эскимоски бидоны бы промёрзли. Тем не менее, Сулик, отчаянно дрожа, терпел морозные уколы судьбы (хотя мороз притупил его вонь), а я, глядя на него, приходил к неутешительному выводу – план перетащить сюда койку отменяется. Конечно, в отличие от полосатика и прочих копытных, я гораздо лучше переносил низкие температуры, но теперь, когда все раны зажили, холод больше не доставлял мне такого удовольствия. Даже наоборот, я чувствовал от него дискомфорт, который бы не способствовал здоровому сну, но мне грех жаловаться – другие копытные не провели бы добровольно и получаса в таких условиях, а Сулик держался лишь усилием воли. Пока он окончательно не околел, я решил ещё раз спросить насчёт причины столь странного поведения. Стуча зубами, гуль зебра сказал, что не только я и Отем могут планировать боевые операции, то, что происходит сейчас, является проверкой его (гуля) возможностей. Та операция, которую он планирует, требует действий в условиях низких температур, и Сулик планирует, что он, вместе со мной, примет в ней участие. Пока он не собирается раскрывать всех подробностей, но рассказал, что на данную идею его натолкнула моя способность к переносу низких температур. В моих способностях гуль уверен, в своих сейчас проводит проверку. Честно говоря, меня всё это позабавило. Даже не сколько то, что Сулик, будучи по природе любителем тёплого климата, начал закаляться, сколько то, что он независимо от всех задумал провести боевую операцию. Конечно, я был не настолько интеллектуален, чтобы других осуждать, но, всё же, с трудом представлял гуля зебру в роли планировщика и организатора боевых операций. Серьёзно, он в данной роли будет выглядеть хуже, чем лидеры африканских революционных движений (Сулик говорил, что до войны он даже кость в носу носил), а ведь и они не отличались тактическим умом. В советское время даже была поговорка: Был бы ум бы у Лумумбы, Был бы Чомбе ни причём бы. Вот только Сулик не знает, кто такие Патрис и Маис, да и я не должен следовать расовым стереотипам. Задумавшись об этих малоизвестных исторических личностях, я не сразу заметил, что Сулик прекратил дрожать. Поняв, что эксперимент зашёл слишком далеко, я открыл дверь и, взвалив на спину замёрзшую полосатую тушу, побежал в лазарет. Сказать, что Дестини была удивлена, это ничего не сказать, однако я пропустил подробности – Сулик не хотел, чтобы о планируемой им операции знал кто-то кроме него и меня. Лечение от переохлаждения заключалось в том, что белая единорог обложила гуля резиновыми грелками с кипятком, а когда Сулик пришёл в сознание, Дестини дала ему бутыль с радиоактивной водой. Радиация удивительно благотворно повлияла на гуля зебру, тот буквально через час уже был готов покинуть лазарет. На вопрос единорога о причине того что он заперся в морозильнике, Сулик не стал отвечать и покинул помещение. Я же уходить не спешил. Дело в том, что я был завсегдатым этого места, и дело не столько в полученных мной ранениях (они уже затянулись) сколько в просьбе Дестини предоставить мою тушку во имя науки. Науку я всегда уважал, однако мне было неприятно, когда группа копытных в белых халатах постоянно меня осматривала, брала анализы и осуществляла прочие процедуры и исследования. Честно говоря, я согласился быть подопытным только из уважения к тем, кто меня поднимал на ноги после встреч с местной фауной. Хотя, нет – не только. Ещё мне была интересна собственная физиология. Было парадоксально что, находясь в этой шкуре, я не знал некоторых её особенностей – это нужно было исправить. Вот только Дестини, поняв мои мотивы, не стеснялась использовать моё незнание для различных шуток. Шутки, в общем и целом были безобидны, но иногда несли специфичный смысл. Однажды белая единорог предложила мне провести с ней ночь «исключительно ради медицинских целей», потому что пони не обделены таким понятием как атрофия и: «если каким-либо органом долго не пользоваться, то он может отвалиться». Я бы не назвал данную попытку хорошей, но юмор оценил, несмотря на его плоскость. Сейчас же лазаретных копытных интересовало моё стоматологическое здоровье. Дело в том, что на месте промежутков от выбитых Лайфблумом зубов, уже успели вырасти новые образования, и некоторые из них отличались от того, что было ранее. Анализируя увиденное, Дестини вспомнила строение особого редкого подвида пони. Ночные пегасы (или как их обычно называли – «бэт-пони») также были клыкастыми, и хотя Дестини напрямую не изучала их строение, но уверена, что их игольчатые клыки отличались от того, что выросло на месте моих промежутков. У меня клыки были как на нижней, так и на верхней челюсти, они были не игольчатыми и, по словам Дестини, не такие длинные. Я же, понимая назначение нового приобретения, ещё раз вспомнил последний момент, когда ел мясо. Интересно – конина вкусная? Конечно, убивать и пожирать копытных я собирался лишь в своих фантазиях, но когда вокруг ходит целый табун травоядных сложно удержаться от подобных мыслей. Теперь же, когда сама природа велит мне быть всеядным, мне придется, мучиться без животного белка и протеина. Было довольно иронично, что о мясе я рассуждал данными терминами. Может, так на меня повлияла обстановка санитарного помещения, может, разговоры с персоналом лазарета, может, ещё что-то, вот только, думая о жратве, заметил одну мелкую деталь, что резко выделялась на фоне стерильности санитарного помещения. По белому полу медленно двигалась чуть менее белая точка. Когда я, подойдя, получше пригляделся, то понял, что эта точка ни что иное, как личинка мухи. Это было очень странным открытием – лазарет регулярно убирается, а воздух здесь фильтруется, а когда я указал Дестини на данную личинку та, замерев на секунду, стала делать вид что это нормально. Я же, заметив данную наигранность, потребовал объяснений. Белая единорожка очень не хотела отвечать и даже извинилась за все те намеки, но я не отступил и, напомнив, что являюсь одним из командующих, заставил Дестини раскрыть эту тайну. Узнав тайну, я прокомментировал увиденное фразой: "*Прекрасно - флора и фауна." Тайна заключалась в том, что в комнате для биологических образцов оказалось несколько трупов наёмников, что Дестини тайно вынесла из морозильника ещё до того, как мы стали избавляться от «мёртвого груза». Данный груз представлял трупы пони и грифонов, и один из трупов земной пони хранился с нарушении всех санитарных норм. Её тело успело основательно прогнить, и на месте лопнувшего брюха шевелилось бесчисленное множество личинок. На вопрос: "нахрена это всё" – единорог ответила, что всё ради науки. Дело в том, что данные личинки питаются микроорганизмами и омертвевшими останками, а так как на меня зелья и лечебные заклинания не действуют, то Дестини планировала использовать данных беспозвоночных, чтобы очищать мои будущие ранения (что они будут, она не сомневалась) и для различных исследований. Я же согласился со всеми утверждениями, однако, глядя на шевелящийся сгусток в гнилом трупе земной пони, у меня появилась мысль насчёт другого способа применения данных личинок насекомых. На секунду у меня промелькнула идея оставить проверку этого утверждения на потом, но я решил не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Подойдя к трупу вплотную, я, вытянув переднюю конечность, сунул её во внутрь гнилого тела. Вытащил переднюю ногу, я вместе с небольшим комом из шевелящихся личинок, в ауре вокруг копыта. Дестини от вида моих манипуляций замерла на месте с открытым ртом, который вскоре закрыла – похоже она поняла, что я собираюсь сделать. Решив не затягивать, я сам открыл свою пасть и сунул туда шевелящийся ком. Тщательно прожевав, я высказал своё впечатление: — Не так уж плохо, хотя – не хватает соли. Дестини не стала комментировать увиденное, только замерла неподвижно. Для неё это было мерзко и дико, впрочем - для меня тоже, но на безрыбье любой рак сгодится. По сути, личинки и раки относятся к одному и тому же классу (или роду, или ещё чему-то – совсем забыл систематику), да и в Юго-Восточной Азии употребление насекомых считается вполне обычным. Конечно, всё это мерзко, но от отсутствия альтернативы у меня уже появилась идея переоборудовать одну из соседних с моей пустующих кают в «опарышевую ферму». Пожалуй, это одна из немногих моих хороших идей (обязательно её осуществлю), но я не был бы сам собой, если бы всё не испортил одним глупым предложением: — Попробуй, - я обратился к Дестини, протягивая ей ком из личинок аналогичный тому, что сам съел. — Не так плохо как выглядит – чистый протеин. Белая единорожка отойдя от ступора, зажгла свой отросток, но, поняв, что из моей ауры она ничего не сможет взять, подошла ко мне и немного помявшись, взяла личинок что называется: с рук. Немного пожевав взятый продукт, Дестини вдруг резко замерла, выпучив глаза, а после рванула вон из помещения. Далеко она не убежала – совсем рядом послышались звуки непроизвольного промывания желудка, а после и речь белой единорожки: — Грей – ты не призрак иного мира. Ты болван! В квадрате! — Это твоё мнение. Сууубъективное, - в последний момент я решил не отвечать оскорблением на оскорбление.