— Да-а-а, дела-а-а… Мы дружно отвернулись к окну, и какое-то время наблюдали как вдалеке, по проспекту проносятся автомобили, проплывают освещенные аквариумы троллейбусов, и пешеходы, оскальзываясь на подмерзшей воде, торопятся домой. Призрак несчастного юноши, виновного только в родстве, повис между нами и, болтая белыми пятками, торчащими из штанин пижамы тюремной больницы, заслонил наши лица. Я всегда считалась впечатлительной девушкой с хорошим воображением. — Что было дальше? — мой вопрос прогремел, как горошина в детской погремушке. — А дальше пришли четыре письма под копирку. Каждому, кого Самоед считал причастным… — Подождите, почему четыре? Если я правильно поняла ваш рассказ… Кирилл не дал договорить: — Четвертое письмо пришло капитану, отправившему парнишку в камеру к уголовникам. — Вот как. И что там было написано? — Самоед приговорил всех четверых к казни через расстрел. — Оправданный пафос, — буркнула я. — С его точки зрения. Но наш-то отец тоже был ни причем. — Но его не насиловали в камере, — не удержалась я. — Да, не насиловали, — мрачно согласился Кирилл. — И трое из четырех уже поплатились. — Через расстрел? — Если бы, — буркнул Туполев. — Только одного из заказчиков, того, что шел первым в списке, Самоед застрелил выстрелом в лоб. С капитаном и вторым заказчиком он поступил хуже. Подождал пока проникнуться, как следует, и послал по пуле каждому в позвоночник. Точно в нужное место, думаю, он специально для этого анатомию изучал. Теперь капитан и заказчик не совсем растения, но уже и не люди. Головы еще соображают, но пищу они получают внутривенно и возвращают ее в подгузники. — Кирилла снова передернуло: — Брат попросил меня добить его… если получит такое же ранение… — Чего же только не бывает на свете, — выдохнула я. — Да. В каждого из списка приговоренных Самоед стрелял по одному в год. Сейчас очередь Назара. — Киллер намеренно тянул? Играл на нервах? — Не знаю. После первого и единственного убийства все усилили охрану. Но от снайперской пули нет защиты. А Самоед высококлассный специалист. После второго выстрела в капитана, Назар уехал заграницу и не возвращается уже три года. Второй из заказчиков попался в прошлом году. — Может быть он того… не осторожен был? — Как же, — фыркнул Кирилл, — до сортира в бронежилете ходил. Двойника завел. — И как же все произошло? — На выходе после инаугурации губернатора. Он не мог туда не придти, киллер это знал. — Что-то такое я вспоминаю, — пробормотала я. — Что-то такое писали в газетах, но я не очень поняла намеки журналистов. — Кому надо, тот понял, — буркнул Туполев, — Назар теперь смертник. — А вы не пробовали разыскать этого Самоеда и попробовать откупиться, что ли? Ведь не ваша семья начала вендетту, вашего отца убили первым. — Пробовали. Но не нашли. И вряд ли Самоеду нужны деньги. — Но ведь они начали первыми! Самоед и его хозяева! — Голову киллера потребовал именно Назар, — терпеливо произнес Кирилл, — и теперь он приговорен. — Не совсем справедливо, — заметила я. — парнишку конечно очень жаль, но ведь вы говорили, что Назар просил только припугнуть. Это капитан перестарался. — Киллера не интересуют нюансы. Он приговорил всех четверых. — И что вы теперь будете делать? — А мы уже делаем, — усмехнулся Кирилл. — Назар руководит делами из виртуального офиса. — Как это? — Через Интернет. Вообще-то это уже принятая мировая практика. Секретарша у себя дома принимает сообщения, бухгалтера, клерки, юристы работают так же. Сейчас этим никого не удивишь. — Первый раз о таком слышу, — призналась я. — Это очень удобно, — Кирилл пожал плечами, — нет расходов на содержание офиса и легче подобрать специалистов. — А дома, в этом городе? — Домашними делами занимаюсь я. Но на этом городе наш бизнес не заканчивается… — Кирилл, вдруг, оборвал себя на полуслове, с громким стуком бухнулся коленями на пол, и, схватив мою руку горячими ладонями, прижал ее к груди: — Софья! Вы можете мне помочь!? — Чем же? — удивилась я. — Мне нужен ноутбук. Мой. В нем вся информация… — Подождите, подождите, — отстранилась я. — Какой ноутбук?! Я поняла, что ваш, но где я-то могу его взять?! — Сходите за ним! — Куда?! — Домой! Он в прихожей, как войдете, сразу налево у вешалки. Я вошел, поставил кейс у двери и услышал в гостиной… ну, в общем, не раздеваясь, вошел в комнату, дальше вы все знаете. — Не-е-ет, я не могу, — я выдернула свою руку, она была влажной, обтерла ее о брюки и повторила: — Я не могу. — Почему?! Это мой дом, мой кейс! Вот ключ. — Да, не могу же, я вам сказала! — Но почему?! Почему?! — Да не могу, и все тут. — Я умоляю, — протянул Кирилл, и, перехватив меня за локти, тряхнул. — Это же так просто! Вот ключ. Дома никого нет. Прислуга придет только послезавтра. — Меня охрана к вам не пустит. — Пустит. Я позвоню маме в больницу, она перезвонит охранникам на вахту и скажет, что прислала медсестру за вещами. Наши квартиры на одной площадке. Вы откроете дверь, как отключить сигнализацию я вам скажу. Это же так просто! — Нет. — Но почему?!?! Прошло несколько минут, а я так и не ответила. Я не знала, как потактичнее объяснить безумному от ужаса человеку, что моя жизнь только-только начала опять налаживаться, что рисковать и впутываться в историю с криминальной подоплекой я никак не могу. Мне не хочется, не можется и не получиться никак. Я устала, я живу на подводной лодке в автономном режиме и только в исключительных случаях спасаю терпящих бедствие моряков. Моя задача — накормить, напоить и обогреть. На дальнейшее человеколюбие Софьи Ивановой не распространяется. Я самаритянка, а не гладиатор. Я боюсь тигров и острых предметов, я ведаю страх, печали и упреки. Моя субмарина из яичной скорлупы и в любую минуту может дать течь. Не ждите от меня Поступков. Я просто женщина, а не Александр Матросов. — Кирилл, выслушайте меня, пожалуйста. — Мой гость сидел опустив голову и на обращение никак не отреагировал. Он окаменел и упал внутрь себя. — Я кое-что хочу вам объяснить. Я не ханжа, не упертая правдоискательница, мне двадцать четыре года и за этот время я не встретила ни одного человека хоть в чем-то не противоречившего закону. Достаточно вспомнить правила дорожного движения. Все ловчат, все преступают. Я торгую просроченными конфетами и могу продать бутылку пива подростку. — Кирилл поднял голову и посмотрел на меня. — Не потому, что беспокоюсь за товарооборот товарища Тушкоева, а потому, что не продай я им эту несчастную бутылку пива, они, то есть девчонки, если решили ее выпить, все равно выпьют. Подойдут к любому мужику и попросят «дядя, купи пива». Не к женщине, женщина их скорее всего отчитает, а конкретно к мужчине, в котором еще эдакую слабость к малолеткам заметят. И что произойдет дальше? Я втягивала Кирилла в дискуссию и ждала ответа. — Что? — наконец спросил он. — Не знаю. Мужчина может просто купить им бутылку «Жигулевского», а может сказать: «Девчонки! Зачем вам это пойло? Пойдемте, со мной угощу „Миллером“». Или шампанским, или мартини, или ликером. А может и водки купить, типа, слабо, девчушки? Смотри сюда, — я отодвинула занавесочку за своей спиной, — это две бутылки слегка просроченного пива. Можешь считать меня ненормальной, но это для подобных случаев. Отравиться не отравятся, но понос проберет однозначно. Как думаешь, на следующий день им захочется повторить опыт? Туполев слабо улыбнулся: — А не боишься, что отравятся? — Нет. Точно знаю, что обойдется гадким привкусом и жидким стулом. Какое-то время пива им больше не захочется. И на педофила девчонки не наткнуться. — А конфеты? Я хитро улыбнулась: — А я больше двух штук в одни руки не отпускаю, говорю — кончились. И вообще, у дорогих конфет срок годности с запасом. Тем более что килограммами их не покупают. Кирилл распрямился и оперся спиной на стену палатки: — Зачем ты мне все это рассказываешь? — Хочу показать, как легко убедить самого себя в правомерности любого гадкого поступка. Главное подвести базу, оправдание всегда найдется. — Ты продаешь малолеткам пиво из сострадания или все же понимаешь, что поступаешь бессовестно?