Но пока жители деревни лихорадочно выдумывали новые теории (теорию Зияющего Провала, теорию Летающего Людоеда), дети в Гавальдоне заметили кое-что подозрительное. Когда они разглядывали десятки плакатов «Пропал ребёнок», развешенных по площади, лица исчезнувших мальчиков и девочек казались им на удивление знакомыми. А потом они открыли свои книги сказок и нашли похищенных там. Джек, которого забрали сто лет назад, вообще не постарел. Вот он – с такими же взъерошенными волосами, розовыми ямочками на щеках и кривой улыбочкой, которую так обожали все девушки Гавальдона. Только теперь у него на заднем дворе рос бобовый стебель, и у него была слабость к волшебным бобам. А Ангус, остроухий, веснушчатый хулиган, который пропал вместе с Джеком, превратился в остроухого, веснушчатого великана, сидевшего на верхушке бобового стебля. Мальчишки попали в сказку. Но когда дети изложили свою теорию Книги Сказок, взрослые ответили как типичные взрослые. Они потрепали детишек по головам и вернулись к зияющим провалам и летающим людоедам. Но потом дети показали им новые знакомые лица. Милая Аня, которую забрали пятьдесят лет назад, сидела на освещённых луной камнях, став Русалочкой, а жестокая Эстра превратилась в коварную морскую ведьму. Филип, примерный сын священника, вырос и стал Храбрым портняжкой, а заносчивая Гула пугала детей в образе Лесной ведьмы. Десятки похищенных детей обрели новую жизнь в мире сказок. Один становился добрым, другой – злым. Книги продавались в книжной лавке мистера Довиля, затхлом магазинчике, приткнувшемся между пекарней «Сдоба с маслом» и пабом «Маринованный хряк». Оставался, впрочем, вопрос: откуда старик Довиль берёт эти сказки? Раз в год он приходил с утра в лавку и обнаруживал внутри коробку с книгами. Четыре новеньких сказки, по одному экземпляру каждой. Тогда мистер Довиль вешал на дверь лавки табличку «Закрыто до дальнейших объявлений» и запирался в задней комнате. Там он день за днём прилежно переписывал новые сказки от руки – по книжке на каждого ребёнка в Гавальдоне. А что касается таинственных оригиналов – они в один прекрасный день появлялись в витрине магазина, возвещая о том, что мистер Довиль наконец-то закончил свою утомительную работу. Он открывал двери, и перед ними тут же выстраивалась очередь длиной в три мили, змеившаяся по площади, вниз по холмам, вокруг озера, – очередь из детишек, которым не терпелось почитать новые сказки, и родителей, отчаянно надеявшихся увидеть своих пропавших детей в книгах. Не стоит и говорить, что у Совета Старейшин появилось немало вопросов к мистеру Довилю. Когда его спросили, кто присылает книги, мистер Довиль ответил, что даже не представляет. На вопрос, как давно он получает эти книги, мистер Довиль сказал, что сколько себя помнит, столько и получает. Наконец, когда его спросили, не удивляет ли его подобное магическое появление книг, мистер Довиль ответил: «А откуда ещё браться сказкам?» А потом старейшины заметили в книгах мистера Довиля ещё кое-что необычное. Все деревни в них в точности напоминали Гавальдон. Такие же домики с яркими карнизами на берегу озера. Такие же фиолетовые и зелёные тюльпаны вдоль узких дорожек. Такие же алые кареты, лавки на опушке леса, жёлтая школа и покосившаяся часовая башня, только нарисованные в виде фантазии в стране мечты. Назначение у этих книжных деревенек было только одно: в них начиналась и заканчивалась сказка. А всё действие между началом и концом происходило в тёмном, бескрайнем лесу, окружавшем деревню. Именно тогда все поняли, что Гавальдон тоже окружён тёмным, бескрайним лесом. Когда дети только-только начали исчезать, жители деревни отправились на штурм леса, но их останавливали бури, наводнения, циклоны и падающие деревья. Когда им всё же удалось преодолеть все препятствия, они нашли какой-то городок, прятавшийся за деревьями, но, ворвавшись в него, чтобы отомстить, обнаружили, что снова попали в Гавальдон. Собственно, в каком месте жители деревни ни пытались бы войти в лес, выходили они из него там же. Лес, похоже, вообще не собирался возвращать им детей. И однажды они узнали, почему. Мистер Довиль распаковал коробку с книгами, которую прислали ему в том году, и заметил на складке коробки большое пятно. Коснувшись его пальцем, он обнаружил, что на пятне ещё не высохли чёрнила. Он пригляделся поближе и увидел, что это печать со сложным гербом, состоящим из изображений чёрного и белого лебедей. На гербе были написаны три буквы: Ш.Д.З Ему не пришлось гадать, что же означают эти буквы. На ленте под гербом была расшифровка. Маленькие чёрные слова, которые дали жителям деревни понять, куда же пропадали их дети: ШКОЛА ДОБРА И ЗЛА Похищения продолжились, но теперь вор получил имя. Его прозвали Директором школы. В одиннадцатом часу Софи сняла последний замок с окна и приоткрыла ставни. Она видела в окне опушку леса, где её отец, Стефан, стоял вместе с остальными стражами границы. Но вместо того, чтобы тревожиться, как остальные, он улыбался, положив руку на плечо вдовушке Оно́ре. Софи скорчила гримасу. Что отец нашёл в этой женщине, она не представляла. Её мама была безупречной, словно сказочная королева. А вот у Оноры была маленькая голова, круглое тело, а в целом она напоминала индюшку. Отец что-то весело зашептал вдове на ухо, и у Софи вспыхнули щёки. Если бы забирали двух маленьких сыновей Оноры, он бы был серьёзнее, чем сама смерть. Да, конечно, Стефан запер её в доме на закате, поцеловал, и вообще вёл себя, как полагается любящему отцу. Но Софи знала правду. Она каждый день видела эту правду на его лице. Отец не любил её. Всё потому, что она не мальчик. Потому, что она не напоминает ему его самого. А теперь он хочет жениться на этой уродине. Через пять лет после смерти мамы никто уже не сочтёт это непочтительным или бессердечным. Просто обменяются обетами на алтаре, и у него будет два сына, новая семья, он начнёт жизнь заново. Но чтобы Старейшины это разрешили, для начала нужно согласие его дочери. Он несколько раз пытался завести об этом разговор, но Софи либо меняла тему, либо начинала особенно мелко нарезать огурцы, либо улыбалась так же, как в разговорах с Редли. Больше отец Онору не упоминал. «Пусть этот трус женится на ней, когда меня заберут», – подумала Софи, хмурясь. Лишь когда её похитят, он начнёт по-настоящему ценить её. Лишь когда она покинет дом, он поймёт, что её никем не заменить. Когда она пропадёт, он наконец поймёт, что не породил сына, нет. Он стал отцом принцессы. Софи аккуратно разложила на подоконнике имбирные пряники-сердечки для Директора школы. Впервые в жизни она приготовила их с сахаром и сливочным маслом. В конце концов, эти пряники – особенные. Они свидетельствуют о том, что Софи готова уйти добровольно. Она улеглась на мягкую подушку, закрыла глаза и начала считать секунды до полуночи, стараясь забыть о вдовах, отцах и убогом Гавальдоне. Как только голова Софи пропала из окна, Агата сунула имбирные сердечки себе в рот. «Никого, кроме крыс, эти штуки не привлекут», – подумала она; крошки от торопливо пережёванного пряника сыпались на её чёрные башмаки. Зевнув, она пошла своей дорогой. Городские часы показывали четверть одиннадцатого. Расставшись с Софи после прогулки, Агата отправилась было домой, но ей вдруг представилось, как Софи убегает в лес в поисках этой школы Дураков и Чокнутых и натыкается на клыки кабана. Так что Агата вернулась в сад к Софи, спряталась за деревом и стала слушать, как Софи открывает окно (напевая дурацкую песенку про принцев), пакует вещи (напевая что-то про свадебные колокольчики), наносит макияж и надевает лучшее платье («Все любят принцесс в розовом»?!) и наконец (наконец!) ложится в постель. Агата растоптала последние крошки подошвой и поплелась к кладбищу. Теперь Софи в безопасности и проснётся завтра, чувствуя себя полной дурой. Впрочем, Агата не станет ей это припоминать. Софи будет нуждаться в ней больше, чем когда-либо, и Агата её не оставит. Здесь, в этом безопасном, замкнутом мирке, они создадут собственный рай. Поднимаясь по склону, Агата заметила тёмный участок в цепочке факелов на границе леса. Судя по всему, стражники, которых выставили охранять кладбище, решили, что там никого защищать не надо. Сколько Агата себя помнила, у неё был настоящий талант распугивать людей. Дети убегали от неё, словно от нетопыря. Взрослые прижимались к стенам, когда она проходила мимо, боясь, что она их проклянет. Даже смотрители кладбища на холме давали стрекача, завидев её. С каждым новым годом шёпот в городе становился всё громче: «ведьма», «злодейка», «школа Зла», – и в конце концов она стала искать любые поводы, лишь бы не выходить на улицу. Сначала по несколько дней, потом по несколько месяцев, и в конце концов она стала сидеть в кладбищенском доме безвылазно, словно привидение. Поначалу ей было чем себя развлечь. Она сочиняла стихи (лучшими были «Жизнь отвратительна» и «Рай – это кладбище»), рисовала портреты Потрошителя, которые пугали мышей даже сильнее, чем настоящий кот, и даже попыталась написать книгу сказок под названием «Жили они долго и ужастливо», в которых милые и красивые дети умирали ужасной смертью. Но ей некому было всё это показать, пока к ней в дверь не постучалась Софи. Когда она поднялась по скрипучим ступенькам крыльца, а Потрошитель облизал ей ноги, внутри слышалось пение: Две башни высоко уходят в небеса, Вокруг – непроходимые леса, Их покрывает платьем подвенечным Тумана колдовского пелена… Агата закатила глаза и открыла дверь. Мама, стоя к ней спиной, весело напевала, складывая в большой чемодан чёрные мантии, мётлы и остроконечные ведьминские шляпы. Две башни, две сестры, что связаны навечно, Как день и ночь, как осень и весна. Одна приют для тех, кто чист душой, Для чёрных сердцем – место во второй. Бессмысленно задумывать побег, Из этой школы не уйти вовек, Тропа отсюда есть всего одна — Тебя сквозь сказку поведёт она. – Собираешься в отпуск в экзотические страны? – спросила Агата. – Насколько мне известно, из Гавальдона невозможно выбраться, если у тебя нет крыльев. Калисса обернулась. – Думаешь, трёх мантий достаточно? – спросила она, моргнув выпуклыми глазами. Её волосы были такими же чёрными и сальными, как и у дочери. Агата даже вздрогнула, поняв, насколько же они похожи. – Они совершенно одинаковые, – пробормотала девочка. – Зачем тебе три? – На случай, если одну придётся одолжить подруге, дорогая. – Они для меня? – Я положила две шляпы на случай, если одна порвётся, метлу – на случай, если тамошние мётлы воняют, а ещё несколько флаконов с собачьими языками, ящерицыными хвостами и лягушачьими лапками. Кто знает, сколько уже лет их запасам! Агата уже знала ответ, но всё равно спросила: – Мама, для чего мне мантии, шляпы и лягушачьи лапки? – Для церемонии приветствия новой ведьмы, конечно! – воскликнула Калисса. – Ты же не хочешь выглядеть так, будто случайно оказалась в школе Зла? Агата скинула башмаки. – Давай забудем о том, что даже городской врач верит во всю эту чушь. Почему тебе так трудно понять, что я счастлива здесь? У меня есть всё, что мне нужно. Кровать, кот, подруга. – Ну, тебе стоит брать с подруги пример, дорогая. Она, по крайней мере, хочет чего-то от жизни, – сказала Калисса, застёгивая чемодан. – Сама подумай, Агата, есть ли судьба лучше, чем стать сказочной ведьмой? Я мечтала попасть в школу Зла! А Директор школы вместо меня забрал этого идиота Свена, которого перехитрила принцесса в «Непутёвом людоеде». По-моему, его даже подожгли. Я не удивлена. Этот мальчишка даже шнурки завязать не мог. Уверена, что если бы Директор школы решил повторить похищение ещё раз, то выбрал бы меня. Агата спряталась под одеялом. – Ну, в городе все считают тебя ведьмой, так что, можно сказать, твоё желание исполнилось. Калисса резко развернулась. – Моё желание состоит в том, чтобы ты отсюда ушла, – прошипела она, её глаза были чёрными, словно угольки. – Это место сделало тебя слабой, ленивой и боязливой. Я, по крайней мере, чего-то здесь добилась. А ты просто тоскуешь и гниёшь здесь, пока не приходит Софи, чтобы выгулять тебя, как собачку. Агата поражённо уставилась на неё. Калисса широко улыбнулась и продолжила собирать вещи. – Но приглядывай за своей подружкой, дорогая. Школа Добра с виду похожа на гирлянду из роз, но её ждёт немало сюрпризов. А теперь ложись спать. Директор школы скоро придёт, и если ты уснёшь, то немало облегчишь ему работу. Агата натянула одеяло на голову.