Еще раз. И еще. Она повела плечами, вскинула руки, вцепляясь в рукав кожаной куртки: — Да пусти ты меня! Хватит играть со мной в свои идиотские игры! Раза чуть слышно зарычал, тряхнул ее, одним движением разворачивая лицом к себе, едва не усаживая на стол. Крепкие пальцы вздернули вверх ослабевшие руки, сжимая запястья. Вэл испуганно вздрогнула, встречая в опасной близости от себя полыхающие внутренним огнем глаза. Так близко его лицо с пересекающим переносицу шрамом, черные узкие глаза, смотрящие прямо в израненную, источенную душу. Она приоткрыла губы, ощущая движение воздуха от дыхания Раза. В груди противно, неприятно, почти болезненно заныло. — Будь покорной лапочкой и получишь все, что пожелаешь, слышишь? — Раза вновь тряхнул ее, заставляя смотреть прямо в затопившие темнотой радужки. — Вэл, у тебя нет другого выхода, не будет ли лучше покориться? — Да о чем ты, мать твою? Трясло нещадно. Дрожь била слабое тело, волнами гоняя по рукам лихорадку. Вэл, кусая изжеванные губы, нервно сглотнула, испуганными глазами с осевшими на ресницах слезами несмело заглядывая в лицо Раза. Тот разжал пальцы, отпуская ее и отступая на шаг назад. Она задержала дыхание, обессиленно роняя руки и вцепляясь вспотевшими ладонями в край столешницы. — Будешь моей любовницей — и получишь свой дом, — ровно, словно озвучивая ничего не значащие вещи, произнес Раза. — Свой, Вэл. А еще стабильность и деньги. Подумай. Я предлагаю тебе все, чего у тебя никогда не было. Тихий обреченный стон сорвался с губ. Она медленно опустила голову, темные каштановые пряди упали на лицо. Ее трясло в лихорадке, тело совершенно не слушалось, не желая успокаиваться. Кровь зашумела в ушах протяжным гулом. Безысходность повисла густым сиропом, обволакивая и забирая в свои душные объятия. С трудом, ценой невероятных усилий Вэл, смотря невидящим взглядом в дорогой ковер под ногами, заставила свой голос звучать почти нормально: — Ты… предлагаешь мне деньги за близость с тобой? Серьезно? — Горький смешок сорвался с губ. — Ты? Мне? — Да, — кратко, без единой эмоции в голосе ответил Раза. Это было так смешно и так одновременно больно. Докатились. Упали в самую пропасть. Оба. И кто из них первый позволил этому случиться? Любовь превратилась в ничто, рассыпавшись в пыль, унесенная ветром. Осталось лишь желание безудержной звериной страсти, нужное… кому? Вэл мало что понимала из происходящего, но одно знала точно — Раза нуждался в ней. Что это значило, какой силы была его привязанность к слабому человеку, почему она вообще была — ответов не существовало. И Вэл не нашла ничего лучше, чем спросить прямо: — Зачем тебе это, Ра? Раза стоял, выпрямившись, в двух шагах от притихшей, не смевшей поднять глаза девушки. Краем глаза она видела его длинные ноги и кожу черных, плотно зашнурованных сапог. — Только не подумай лишнего, пожалуйста. Ты мне действительно нравишься, нравится твое тело, нравятся твои испуганные глаза. — Раза помолчал, а затем добавил равнодушно, с нескрываемой желчью: — Нравится унижать тебя, знаешь, есть в этом что-то возбуждающее. Вэл молчала, внимательно слушая, цепляясь за край стола вспотевшими пальцами. Невидящий взгляд был направлен вниз, волосы, взлохмаченные и спутанные, падали на потемневшие, подернутые пеленой слез глаза. Хотелось кричать. Орать во все горло, криком вырвав из груди пустоту, наполнив бездушную оболочку жизнью. Но она молчала, внимая привычно-равнодушному, спокойному, обретшему свою силу голосу Раза. — Ты так уверена в себе, как ребенок. Явилась с легендами о том, какая сильная ты стала. Убийца. Так наивно звучит. Ты думаешь, будто что-то значишь для меня. Это очень мило — видеть в тебе такую слепую уверенность. И я подумал, а почему бы и нет? Почему бы не спать с тобой и не платить тебе за это, как… — злая ухмылка ударила словно кнутом, и, прежде чем Раза закончил, Вэл знала, что он скажет, — шлюхе. Твоя мать была шлюхой, насколько я помню? Поправь, если я не прав. Ты не хотела быть моей Второй, ну так будь шлюхой. Тебе это ближе. Как забавно. А думалось, что больнее уже не бывает. Ошибалась. Бывает. Оказывается, боль могла дробиться, увеличиваясь в размерах, заполняя до краев. Вэл и не представляла, что бывает так плохо, но вот — наглядное доказательство. Кричать уже не хотелось — хотелось выть. Сдерживаться помогал инстинктивный страх, что она просто не вынесет собственную истерику, не повредится умом, не превратится в окончательно поехавшую. — Ты будешь приходить сюда и делать то, что я тебе скажу, будешь послушной девочкой. Будешь тем, кем тебя считает весь город — моей игрушкой. Я буду трахать тебя тогда, когда мне это будет удобно, и так, как я сочту нужным. За это ты получишь все, что пожелаешь. В разумных пределах, конечно. Мне кажется, это больше, чем ты заслуживаешь. — Раза двинулся вперед, протягивая руку, дотрагиваясь пальцами до подбородка девушки и поднимая ее лицо. — В конце концов, должна же ты чего-нибудь добиться в жизни, грозная наемница, а? Твоя мать тобой бы гордилась, уверен. Она не доросла до таких высот, какие я предлагаю тебе. Что скажешь? Вэл моргнула и несмело улыбнулась. — Иди ты. Глаза Раза чуть расширились, несколько ударов сердца он молчал, удерживая Вэл за подбородок, а затем криво улыбнулся знакомой хищной улыбкой: — То есть ты не согласна? — Нет. — Голубые, почти синие глаза без страха смотрели в лицо Раза. — Хорошо, — кивнул он, — я знал, что ты так скажешь. Я дам тебе время подумать, смириться со своим положением и оценить преимущества, которые я тебе предлагаю. А пока можешь идти. И не забудь… — Раза помедлил, продолжая улыбаться, — взять с собой виноград. Он же здесь только для тебя, мой грозный Кролик. ГЛАВА 16 Холодало. Ветер поднимался, шелестел занавесками в забывчиво приоткрытых окнах, редко, порывисто хлопал деревянными ставнями. Вэл одиноко следовала за ветром и высокой фигурой, еле различимой в опустившихся на город сумерках, держась на приличном расстоянии, скрываясь в тени домов, невидимая и незаметная в сгущающейся темноте. Привычно, понятно и легко. Дэни была против, сетуя на плохой вкус Вэл, но та настояла на своем, купив себе новый короткий плащ до середины бедра из плотной темной, почти черной ткани, подбитый тончайшим мехом, — осень медленно, но верно вступала в свои права. Решающим в выборе был даже не цвет и не искусный мех, а глубокий капюшон, который надежно скрывал лицо. Прячась от чужих глаз, Вэл чувствовала себя увереннее. Свой старый кожаный плащ она с легкими нотками сожаления убрала в шкаф до лучших времен. Ее постоянно узнавали, таращились, не отводя удивленных или презрительных взглядов. Двусмысленно кивали, переглядывались. И посылали вслед колкие злые слова, долетавшие до уха злым шепотом. Не трогали — и на том спасибо. Боялись, видимо, навлечь на себя гнев наместника. Вэл тоже боялась, поэтому уже с неделю избегала любых возможных встреч с Раза. Будучи в ратуше, она старалась не выходить из архива, забираясь в самые дальние его уголки, точно это могло сделать ее невидимой. Не могло, к сожалению. Но иногда, присев на очередную, покрытую пылью коробку, опустив плечи и закрыв веки, она представляла себя свободной, далекой от этого города. И становилось чуть легче. Никогда ее уединение не длилось долго — низкий голос Бриты, дурацкое обращение «принцесса!», эхом разносящееся под потолком архива, заставляло тяжело вздыхать, вставать и вспоминать об окружающей реальности. Вечером было проще: Вэл выяснила, что после обеда Раза обычно отправлялся в управу и уже не возвращался в ратушу. А если и возвращался, то запирался у себя в кабинете и не выходил до самого утра. Ее смущало то, что он часто ночует вдалеке от дома неизменно один. Ни Амия, ни кто-либо еще не приходил к нему на ночь — он даже отпускал стражу, не желая, чтобы кто-то маячил у дверей. Не хотелось думать о нем. Не хотелось испытывать противное покусывающее волнение, поселившееся между ребрами. И совсем не хотелось признаваться себе, что чувство заботы верно и неуклонно росло, возрождаясь из пепла прошлого. Вопреки всему. Шагая по темным улицам, не сводя взгляда с маячившей далеко впереди фигуры, пряча лицо в тени капюшона, Вэл с неприязнью к самой себе стиснула челюсти. Она не знала, что должна была сказать, заглядывая в черные глаза. Выбора у нее не было: Раза в любом случае получил бы ее, так или иначе. Иллюзия свободной воли была сладка, но за сладостью таилась привычная горечь. Не сегодня, так завтра, но она должна была дать ответ — Раза не будет ждать бесконечно. От этого сводило кишки. Следовало быть покорной и, как следствие, превратиться в игрушку, щедро усыпанную дарами. Наигравшись, Раза, должно быть, отпустит ее, и, возможно, именно тогда Вэл станет по-настоящему свободна. А может быть, Раза не отпустит. Или, что более вероятно, он просто не наиграется. Вэл не понимала, откуда у нее такие мысли, но они не уходили, пуская корни глубоко внутри, цепляясь намертво, как она ни пыталась гнать их прочь. Нет, стоило забыть о жизни, свободной от черного баргеста. Забыть, закопать, похоронить в сырую землю. Необъяснимая дрожь каждый раз прокатывалась по плечам от воспоминаний о том, как Раза держал ее в своих руках, вдыхая запах волос. Вэл не до конца понимала произошедшего. Она поднимала из прошлого давние образы, сравнивала, пытаясь осознать, раскусить загадку, как сладкий плод, но когда наконец подбиралась к самой сердцевине, то истина ускользала от нее шустрой змейкой. Прежде Раза часто нежно, на грани с трогательной лаской, касался ее пальцами, обводил контуры, не стесняясь, требовательно забирая принадлежащее себе. Он любил вжиматься лицом в растрепанные волосы, проводить языком по соленой от пота коже, слизывать каплю крови из прокусанной губы.