– Слушайте слово Мурайи! – воскликнул он, поднимая чашу. Звон колокола, как удар грома, снова разнесся по всему залу. Остальные жрецы принялись шептать молитвы. Они воздели руки к небу, разжав пальцы, и их ладони засветились. Закрыв глаза, Верховный Жрец отпил из чаши, а когда он снова опустил кубок и распахнул глаза, они засияли чистым белым светом. – Приближается день, когда моему любимому королевству Фархир понадобится новое руководство, – странным чужеродным голосом произнес он. – Вы, дети мои, мой народ, должны выбрать между теми, кого я посчитала достойными. Десять юных альб со всех уголков страны последовали моему зову. Десять задач будут поставлены перед ними. Десять задач, которые проверят их знания, отвагу и мудрость. Выйди вперед, Риэлла Федерглянц. Ропот всколыхнул толпу, и взгляды всех присутствовавших обратились на хорошенькую альбу. Неужели мы сейчас и впрямь слышали слова Мурайи? Я никогда не была особенно благочестивой. По правде говоря, я сомневалась, что нашу богиню интересует, обращаю я к ней свои молитвы или нет. Однако определенные собственные представления о ней у меня были. В то, что Мурайя – осязаемое существо, обладающее телом и голосом, я не верила. Я считала, что она – это нечто вездесущее, сама жизнь, пульсирующая во всем, что росло и процветало. Но никак не искаженный голос, что говорил с нами через трясущегося от старости жреца. Могло ли быть совпадением то, что для выполнения первого задания из всех Претенденток была избрана жрица Ордена Серых? Похоже, что Майла, во всяком случае, не обрадовалась, не удостоившись такой чести. Риэлла встала перед Верховным Жрецом, преклонила колени и опустила голову, что я по незнанию совсем недавно проделала перед королевой. – Риэлла, – произнес жрец, – испокон веков возможность войти в Серебряный лес была привилегией королев Фархира. Лишь перед ними могут предстать самые благородные создания леса. Твоя задача – доказать, что ты достойна этой чести. Поймай в священных охотничьих угодьях белого оленя и принеси своей королеве его рога. Ропот вокруг меня стал громче, и я знала почему. Белые олени вот уже целое десятилетие считались вымершими. – Я принимаю вызов и принесу нашей королеве эти рога, – твердо сказала Риэлла. – Встань! – призвал ее Верховный Жрец, и пока она поднималась, силы, казалось, покидали старика. Он покачнулся, и его веки затрепетали. Когда он снова поднял их, глаза обрели свой нормальный оттенок. Остальные жрецы опустили руки, а дворянство зааплодировало. – Превосходно! – обрадованно воскликнул высокородный альб рядом со мной. – Давненько мы не выбирались на охоту. Заметив мой взгляд, он сморщил нос, а затем предпочел удалиться от меня на некоторое расстояние. Новый удар колокола – и зал опять затих. Подруги окружили Риэллу, оттеснив ее в сторону, а жрецы, покинув пьедестал трона, направлялись к выходу. Ряды за ними сомкнулись, и я заметила, как несколько гостей тоже вышли из комнаты. Как раз этого я и хотела. Мне нужно было выбраться из тесноты и подышать свежим воздухом. Я торопливо пробиралась сквозь толпу. Никто не удостаивал меня вниманием – все были заняты Риэллой, и поэтому я без труда добралась до двустворчатой двери, когда Атура преградил мне путь. – Куда так спешишь? – спросил он. – Подальше отсюда, – ответила я, протискиваясь мимо него. – Подожди! – Он протянул руку, удерживая меня. Я посмотрела на пальцы Атуры, которые легко обхватили мое плечо, а затем перевела свой полный гнева взгляд на него самого. Но едва наши взгляды встретились, меня словно оглушило. Жар, пылающий в его глазах, обжег меня. Внезапно я оказалась мотыльком, беззащитным, порхающим вокруг смертоносного пламени. Было что-то опасное в его взгляде – я заметила это еще при нашей первой встрече. Он завораживал меня и притягивал так сильно, что это было даже неприлично. Неужели в его жилах и впрямь текла кровь ночных альб? Может, в этом и была причина того, что я чувствовала такое влечение к нему? Прошло несколько секунд, прежде чем я, придя в себя, с трудом, но смогла отстраниться от него. – Никогда больше не прикасайся ко мне так, – предостерегла я Атуру. Сердце учащенно билось, а я чувствовала себя так, словно выпила лишнего. То, что один лишь его взгляд сделал меня почти беспомощной, мне совсем не понравилось. Ничего подобного со мной раньше не случалось. И я не хотела, чтобы это повторилось. Атура нахмурился, словно ему импонировало, что я не готова мириться со всем подряд. – Подожди еще немного, – попросил он. – Ты обнаружишь, что есть альбы, которые жаждут перемен. Этой переменой можешь стать ты, и – самое позднее – тогда, когда ты выполнишь свою задачу, это поймут все. Я обещаю тебе. Тебе просто нужно быть смелой и не позволить паре насмешек увести тебя от цели. По всей видимости, Атура не подозревал, что я подслушала его разговор с незнакомцем, и знал, что среди присутствующих были те, кто возлагал на меня надежды. Прежде всего сам Атура. Ради нового, лучшего Фархира он рисковал своей жизнью. Как могла я хотя бы не попытаться выполнить поставленную передо мной задачу? Даже если мне больше всего на свете хотелось как можно скорее оставить все это позади. Мне здесь не место, и мы вдвоем это знали. – Возвращайся к Майле, – посоветовала я ему. – Уверена, она тебя уже ищет. – Шира, не сдавайся, – проговорил он. Его слова показались мне почти мольбой. Я не хотела представлять себе, каково это в его положении – скрывать, кто ты есть на самом деле. Каждую секунду своей жизни он был окружен врагами. Каждое неверное слово могло оказаться последним. Он носил маску, и я поступала так же. – Я и не собираюсь, – сказала я, вызвав у него улыбку. Я смотрела на него дольше, чем мне хотелось. В каком-то смысле я могла понять, почему Майла так висла на нем. Обаяние Атуры обладало притяжением, сопротивляться которому было нелегко. Изгибы его губ и пронизывающий взгляд скрывали тайны, которые очень хотелось разгадать. Тайны, о природе которых никто не подозревал. К счастью для нас двоих. С трудом освободившись от чар, которыми Атура окутал меня, я оставила его и вышла из зала. Никого, казалось, это не волновало. Но, возможно, Атура был прав. Может быть, мне просто нужно было доказать им всем, что я на что-то способна. А может быть, мне нужно было доказать это самой себе. Глава 9 Лисандр Лисандр не знал, от холода или от лихорадки, но он никак не мог унять дрожь. Порез на его руке горел, но заживал, похоже, хорошо. Зато боль и горячая пульсация в ноге, которой он наступил на осколки, все больше усиливались. Жар уже пополз от ступни вверх, и на лбу у юноши выступили бисеринки пота. Он примостился в углу клетки, касаясь спиной холодной, влажной каменной стены, и уставился в пустоту. Он никак не понимал, как все могло зайти так далеко. Король Набран был вспыльчивым человеком, но это наказание превзошло все предыдущие. Неужели он действительно верил, что сможет таким образом добиться от своего сына послушания? Воняло гнилью, плесенью и испражнениями. И как будто всего этого было недостаточно, чтобы мучить его, непрекращающееся мерное падение капель с потолка никак не давало ему уснуть. Оно словно вреза́лось ему в подкорку и поистине сводило с ума. Но даже если бы ничего этого не было – и если бы ему не приходилось терпеть крики, кашель и звяканье цепей других заключенных, – он был достаточно умен, чтобы не спать. Лисандр не доверял своим сокамерникам. Скольким из них было известно, кто он такой? Скольких в темницу приказал бросить он сам? Окруженный ворами, убийцами и растлителями, он не знал, достаточно ли коротки были цепи заключенных, чтобы удержать их на должном расстоянии от него. Миг невнимательности мог стоить ему жизни. Взгляд Лисандра блуждал по лицам мужчин по другую сторону камеры. Под засохшей коркой грязи и спутанными волосами отчетливо выделялись белки их глаз. Как и он сам, они наблюдали за ним. Пока что заключенные держались на расстоянии, но только и ждали, когда сознание покинет его. И вот этого хотел отец? Неужели собственный сын был так противен королю, что он мог оставить его подыхать в темнице? Зная, что подонки под сводами подвалов только и ждут, чтобы добраться до него? Они же разорвут юношу на куски, едва представится такая возможность. Лисандр читал это в их взглядах. Это был всего лишь вопрос времени. Он ненадолго прикрыл глаза. Они горели от его собственного пота, лишая возможности видеть ясно. Лисандр с трудом поднял руку, намереваясь потереть веки, когда какой-то громкий шум заставил его встревоженно поднять голову. Все его тело внезапно напряглось, а сердце забилось быстрее. Он торопливо вертел головой по сторонам, пока до него не дошло, что была открыта соседняя камера. И только. Его сокамерники принялись хохотать, громко и злобно. Поведение Лисандра, казалось, забавляло их, и вот, наконец, один из заключенных встал и подошел к нему. Так, значит, время пришло? Значит, они только и выжидали, когда голод и недосыпание ослабят юношу настолько, что он станет для них легкой жертвой? При этом они понятия не имели, с кем связываются. Чтобы сломать его, нужно что-то большее, чем какие-то несколько дней в подземелье. Бородатый мужчина, казалось, и не подозревал об этом. Он ухмылялся так широко, что Лисандр мог видеть его гнилые зубы. По крайней мере, те немногие, что у него еще оставались. Заключенный был одет лишь в потрепанную набедренную повязку; его руки и ноги напоминали ветки мертвого сухого дерева, а искривленная осанка говорила о том, что мужчина уже долгое время находился в неволе. Он вяло тянул за собой цепь, обвивавшуюся вокруг щиколоток, и вдруг резко бросился вперед. Лисандр тут же вскочил на ноги, готовый встретить нападение, но заключенный его, как оказалось, только симулировал. С поднятыми руками, сдерживаемый туго натянутой цепью, он стоял на расстоянии добрых двух метров от Лисандра. Он громко загоготал, и остальные заключенные присоединились к этому необузданному хохоту. – Тихо там! – гаркнул стражник, ударяя по прутьям решетки. Мужчина бросил на Лисандра уничижительный взгляд, а затем снова пошаркал к стене, где примостился рядом с кучкой других преступников. Разочарованный в себе, Лисандр в ярости опустился на пол. То, что этот мужик обманул его и сделал посмешищем для всех этих людей, вынести было намного труднее, чем вонь, голод или жажду. Теперь, по крайней мере, он знал, что здешние цепи недостаточно длинны. Возможно, если кто-то из них подойдет и ляжет, вытянувшись на полу, то доберется до него, но и тогда принц сможет встать и увернуться. Потому что в отличие от остальных заключенных Лисандр не был прикован к стене. Быть может, именно это, а не то, что им было известно, кто он такой, и было причиной их недовольства. В юноше, одетом в одни только брюки, ничто не выдавало наследного принца Амберана. Лисандр прислонил затылок к стене и уставился в потолок. Его дыхание стало прерывистым; сердце в груди взбунтовалось. И это только потому, что он ненадолго поднялся на ноги. Сколько пройдет времени, прежде чем сознание окончательно покинет его? Вряд ли собственный отец собирался оставить Лисандра подыхать здесь. Вероятнее всего, король думал, что несколько дней без еды, воды и всех прочих удобств научат принца быть послушным слугой короны. На то, что он сдохнет от жалкой царапины прежде, чем успеет научиться чему-то на своих ошибках, никто, наверное, не рассчитывал. Лисандр перевел взгляд на дверь камеры. Вызволят ли его стражники из заточения, если он позовет их и станет уверять, что усвоил урок? Был ли он настолько горд и упрям, что предпочел бы умереть, чем подчиниться воле отца? Тот факт, что юноша просто смотрел на решетку, не говоря ни слова, означал, что он либо слишком ослаб, либо действительно настолько упрям. Принц и сам точно не знал, какой из этих двух вариантов более верен. Прошло еще несколько показавшихся бесконечными часов, когда снова послышался скрип ржавых петель. На этот раз Лисандр не выказал страха. Он весь словно погрузился в равномерное падение капель прелой воды и даже не поднял взгляда. И только когда над юношей нависла тень, он посмотрел вверх. – Дерьмово выглядишь, – заметил Винсент. – Ты тоже, – хриплым голосом парировал Лисандр. Смех, вырвавшийся из его груди, закончился приступом кашля. Винсент присел, оглядел юношу с ног до головы, и, несмотря на то что каменное выражение на лице наставника принца осталось неизменным, он, казалось, немного встревожился. – Почему ты ничего не сказал? – Чего не сказал? – ответил Лисандр. – Вы же этого хотели. Ты и мой отец. Вы хотели, чтобы я сидел и мариновался в этом подвале. – Но не чтобы ты здесь умер. – Он грубо схватил руку Лисандра и осмотрел рану. Затем потрогал его лоб. Он понятия не имел, как далеко готов был зайти Лисандр ради Амелии. Юноша легко выдержит несколько дней заключения, если потом снова сможет увидеть ее. – Я люблю ее, – сказал он, глядя Винсенту прямо в глаза. – Ничего подобного, – возразил тот. – Ты даже не знаешь, что это значит. Тебе просто нравится так жить. Проживать один день за другим, без всяких обязанностей и целей. То, что ты снова и снова бросаешься с головой в очередную интрижку, – всего лишь попытка уклониться от ответственности. Лисандр бессильно покачал головой. Все было не так. Амелия Димасс была особенной. Его тянуло к ней с самого первого дня. Когда девушка смотрела на него – его колени подкашивались, а когда ее не было рядом с ним – он чувствовал себя потерянным. Винсент не мог этого понять, да и король определенно не мог. Неужели Набран действительно верил, что сможет изгнать из сына эти чувства? Да он лучше сгниет в темнице, чем бросит Амелию. Винсент заметил порез на ноге Лисандра. – Еще несколько дней, и ты потеряешь ногу, – пригрозил он. – Неужели ты действительно готов рискнуть этим только для того, чтобы бросить вызов своему отцу? Ты в самом деле настолько глуп и упрям? – Я лучше умру, чем буду участвовать в его властных играх, – решительно и твердо ответил Лисандр. – Ты думаешь, это то, чего он хочет? Ты думаешь, он делает все это, чтобы только измучить тебя? Достойный преемник – вот кто ему нужен. Принц, способный нести бремя короны. Взгляни на себя. Ты далек от этого. И в том, что несколько дней, проведенных здесь, внизу, научат тебя смирению, я полностью с ним согласен. – Смирению? Мой отец всего лишь хочет, чтобы кто-то танцевал под его дудку. Как это делал Лайнос. – Едва Лисандр произнес эти слова, как тут же пожалел о них. Последнее, чего он хотел, – это плохо отзываться о собственном брате. Это из-за истощения, голода и лихорадки он зашел так далеко. – Лайнос был героем, – напомнил ему Винсент.