— Ты уж определись, виноват он али нет! — сердито произнес преображенец. — или девка твоя сама к нему в постель прыгнула! — Да как ты смеешь вообще такое говорить! Глаша моя — девица порядочная! — Тогда к чему ты все развела? — взвился Белов. — Коли девка твоя честь блюдет, не даст она моему Ваське, и вся недолга! А ежели тебе заняться нечем, то во фрейлинскую ступай, там занятие быстро найдется, а мне на службу пора! Не дожидаясь ответа, он развернулся и скрылся в соседней комнате, хлопнув дверью. Настя зло посмотрела на закрытую дверь и направилась во фрейлинскую. Глава 10 Белов ворвался в караульную с таким перекошенным от злости лицом, что остальные офицеры предпочли молча сесть за карточный стол. Сам Григорий несколько минут кружил по комнате, сжимая и разжимая кулаки и бормоча что-то себе под нос. — Гриш, может посты проверишь, время уже! — посоветовал Васильев, которому явно надоело это мельтешение перед глазами. — А сам что? — огрызнулся тот. — Так фортуна у меня, — преображенец развернул веер карт, демонстрируя приятелю, — а ты все одно круги наматываешь, так пройдешься. — И то правда! — Григорий вышел и начал проверять посты. Солдаты при виде офицера стояли навытяжку, бодро рапортуя об отсутствии происшествий. Проверив караул у входов, Белов направился в часть парка, которая примыкала к Зверинцу. Как любого зверя, преображенца завораживала дикая красота лесов, раскинувшихся вокруг регулярного парка, в котором все растения были стрижены по последней франкской моде. Гвордеец шел, даже не замечая того, что шаг начал пружинить, точно у волка. Глаза засверкали, а в нос ударил сонм запахов: олени, недавно подходившие к забору, кто-то из придворных дам, предававшихся плотским утехам прямо на земле и тревожный запах вчерашнего зверя, заставивший Григория оскалиться и глухо зарычать. Впрочем, тот запах был едва различим, следовательно, зверь больше не приходил в парк. Дойдя до конца аллеи, преображенец безошибочно скользнул в пышные кусты. — Иван! — окликнул он. — Ваш благородие? — откликнулся солдат. Вопреки уставу, он не стал замирать перед офицером навытяжку но Белов и не настаивал. — Все спокойно? — поинтересовался он. — А как же! Тихо, как у Всевышнего за пазухой! — усмехнулся Иван, опуская пищаль прикладом на землю. — Токмо господа с барышней неподалеку изволили развлекаться. Так стонали и ахали, что всех зверей распугали! — Бывает, — усмехнулся Григорий. — Так что если зверь и был, то после таких стонов убёг, боясь, что и его снасильничают! — мстительно продолжил солдат. — Иван, ты уж который год служишь, а будто к нравам дворцовым не привык! — возмутился Белов. — Служу уж, наверное, тридцатый год, как бы не больше, а к блуду этому, Григорий Петрович, звиняйте, не привыкну! Не божье это дело — по кустам с девками прятаться и голым задом сверкать! Ибо таинство брака и зачатия священны! — Может и не было зачатия? — фыркнул преображенец. — Тогда нечего и срам разводить! Ишь, удумали, как лето да погода теплая, так вечно… — Прекрати! — резко оборвал его Григорий, внезапно вспомнив слова своей невесты. — Бубнишь, будто бабка старая! — А хоть и бабка! Деды ́ наши что завещали? Жить, по совести, а тут… срам один, прости, Господи! — и солдат набожно осенил себя крестом. — Ты что подсматривал, что ли? — вдруг сообразил Белов, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. Разговоры с этим мужиком всегда приводили преображенца в приятное расположение духа — Кто? Я? — Иван затряс головой. — Да что я, уставу не знаю? Хотя там титьки были… И солдат, прислонив пищаль к дереву, выразительно округлил руки. Григорий криво усмехнулся. — Ты оружие-то из рук не выпускай, на карауле стоишь, и на титьки особо не гляди, не ровён час, зверя пропустишь… Потом поздно будет! — Ладно вам, Григорий Петрович, когда такое было, чтоб я подводил? — Никогда, — Белов вспомнил, как несколько лет назад в битве со шведами Иван вытащил его, раненого с поля боя и потом вдвоем с Васькой выхаживали, точно ребенка. После Григорий добился перевода солдата под свое командование. — Потому тебя сюда и поставил. Очень Александру Борисовичу зверь тот нужен. Не просто так он вдруг появился и здесь кружит! — Понял, Григорий Петрович, не посрамлю! — Надеюсь, — хотя больше всего Белову хотелось, чтобы этот таинственный зверь исчез, а с ним бы и все проблемы, в последнее время сыпавшиеся на гвардейца, как из рога изобилия. От Ивана не укрылась тень, мелькнувшая в глазах молодого преображенца. Он понимающе хмыкнул и, покопавшись в ранце, достал пузатую флягу. — Вот, Григорий Петрович, держите! Вам нужнее! — по всему полку уже ходили слухи, что у Белова в судьбе что-то неладно. Васька и тот не знал, что думать, потому Иван прибег к самому на его взгляд проверенному средству. — Что это? — насторожился Григорий, уже прекрасно зная ответ.. — Хлебное3. Своячница передала. Сама делала! Читое, говорит, как слеза! И редьку держите! — солдат с готовностью протянул туесок. — С медом тертая! Аккурат настоялась! — Спасибо! — пришлось взять приношение, чтобы не обидеть солдата. — А сам-то как? — У меня еще есть! Прасковья моя — баба толковая, да и про вас знает. Наказала непременно гостинец отдать! — Ну, раз наказала… — усмехнулся Григорий, цепляя флягу к поясному ремню. — Ладно, бывай! — И вам не болеть, Григорий Петрович! — После дежурства доложи! — Будет исполнено! Белов кивнул и направился обратно, во дворец. Уже подход, я он увидел, как государыня выходит на террасу. Её сопровождал Рассумовский, по левую руку от императрицы шел маркиз Лопиталь, посол франков. Следом — немногочисленная свита, состоящая в основном из крепостных: девок в русских сарафанах да чесальщиц пяток императрицы. Шествие замыкала сказительница — её Белов неоднократно видел на торжище, где старуха рассказывала сказки. Согласно уставу, Григорий замер по стойке «смирно». Императрица заметила его, приветливо кивнула, но подзывать не стала, разговаривая с послом, который то и дело чихал и жаловался на сырую погоду и холод. — Полно вам, Лопиталь, — на безупречном франкийком произнесла Елисавета Петровна. — Вас послушать, так в вашей стране всегда хорошая погода! — Ах, ваше величество! — вздохнул посол. — При всем уважении, у себя дома я не простужался так часто! — Это все потому, что вы нашей кухней брезгуете! — рассмеялась государыня. — Ну помилуйте, какую силу могут дать эти ваши грибы, как их там, шампиньоны! То ли дело наша черная редька с медом! — Редька? — переспросил маркиз. — Что значит «редька»? — Такой овощ, он при болезни хорош, — пояснила императрица и уже по-русски обратилась к одной из девок. — Васен, а принеси-ка послу редьки нашей! — О, нет, — перепуганный маркиз выставил вперед руку. — Моя простуда не стоит вашего беспокойства! — Ах, маркиз, поверьте, в вашем случае нет средства лучше, чем стопка водки, да редька, перетертая с медом… И я настаиваю лично попотчевать вас этим! — О, ваше величество, я польщен… — посол испуганно заозирался. — Вот и славно! Василиса, ступай же и накажи, чтобы принесли мне водки да редьки тертой и непременно с медом! — распорядилась Елисавета Петровна, обращаясь к одной из баб, обряженных в русский сарафан да платок. Та вздохнула и сразу же запричитала. — Ох, государыня, матушка вы наша, водку-то сыщем, а вот редьку… её ж на меду настаивать надобно!! — И что? — холодно переспросила императрица. — Хочешь сказать, что в империи моей тебе редьки на меду не найти? Васились споро бухнулась на колени. — Нету редьки! Давешнего дня Алексей Григорьевич ею водку закушать изволили! — Ты еще и Алексея Григорьевича приплела? Ах ты! — государыня хлестнула девку по щеке. — Лизонька. Полно тебе, голубушка, — миролюбиво проговорил Рассумовский. Императрица упрямо поджала губы. Белов кашлянул и сделал шаг вперед. — Чего тебе, Белов? — холодно поинтересовалась Елисавета Петровна.