Григорий проводил невесту до порога фрейлинского дома, наказал закрыть дверь и убедился, что засов громыхнул, после чего поспешил обратно в парк. Караульные у ворот при виде Белова вытянулись в струнку. Он даже не обратил на них внимания, почти бегом спускаясь по той самой аллее, по которой они с Настей недавно поднимались. Мимо проехал конный дозор. — Гришка! Белов! — окликнул его один из всадников. — Куда так спешишь? — Сашка, — гвардеец притормозил и посмотрел на друга. — Извини, не признал! Ты что ль сегодня в дозоре? — Я с Алымовым поменялся, — дозорный придержал гарцующего коня. — А ты что здесь бродишь? Опять амуры? Белов вздохнул. Сашка Левшин был одним из немногих, с кем Григорий действительно водил дружбу. Невысокий темноволосый, Левшин, выходец из Малороссии, сбежал из дому и поступил в кавалерийский полк, где и служил весьма успешно. С Григорием они познакомились в Красном кабачке, сначала предаваясь обильным возлияниям, потом отражая нападение кого-то из семеновцев. Драку разняли, все участники сего непотребства попали на гауптвахту, откуда Белов и Левшин вышли уже друзьями не разлей вода. — Почти, — врать другу не хотелось. — Тогда что? — почувствовав, что друг не договаривает, Левшин моментально насторожился. Белов поколебался, а потом признался. — Не знаю, Саш. В той части парка было что-то. Может, привиделось. Как рыбиной ледяной вдоль хребта провели. — Поехали, посмотрим? — Левшин сделал дозору знак развернуть коней. Григорий покачал головой: — Нет. Я сам схожу. — Гриш… — приятель заколебался. — Сашка, я ж преображаться буду. Всех коней вам распугаю! — фыркнул Белов. — Здесь останьтесь. Если что — позову. Левшин хотел возразить, но встретился глазами с пристальным волчьим взглядом и кивнул. Григорий усмехнулся и направился к ограде парка, за которой располагался Зверинец — охотничьи угодья императрицы. Свернув с аллеи, гвардеец юркнул в кусты, уже в прыжке он чувствовал, как вытягивается его тело, превращаясь в звериное. Этим мгновенным преображением все они были обязаны Якову Брюсу. Именно он, кудесник из Сухаревой башни в давние времена придумал обряд, позволяющий избежать долгого и болезненного превращения человека в зверя. Миг, и молодой волк вынырнул из кустов. В нос ударил сонм запахов. Теперь было прекрасно слышно, как у Самсона продолжается веселье. Белов различил голос Елисаветы Петровны и вильнул хвостом — преданность императрице была безгранична. Государыня рассмеялась, и гвардеец подавил в себе щенячий восторг кинуться к ней. Напротив, он неспешно потрусил туда, где они сидели с Настей. Голоса теперь звучали совсем тихо и почти не отвлекали. Волк повел носом, ища следы. От скамейки все еще пахло свежестью, точно родник в лесу. К свежести примешивался запах мяты и еще чего-то, заставившего зверя задрожать всем телом. Захотелось бросить все, перемахнуть через забор и приблизится к заветному крыльцу фрейлинского домика. И там… Глухое ворчание вырвалось из глотки волка. Он отряхнулся, прогоняя греховные мысли, и закружил по поляне, рыская в поисках другого запаха, так насторожившего Белова. Запах обнаружился лишь на самом краю поляны. Еле уловимый, он заставил волка вздыбить шерсть на загривке. Из пасти вырвался глухой рык. Волк уткнулся носом в траву и уверено потрусил к заливу. Следы привели на самый берег. Белов покосился на свинцово-серые воды, невысокие волны плещущиеся о камни, вздохнул. Лезть в воду свершено не хотелось, но забор, ограждавший парк от Зверинца уходил в воду. Он был составлен из тонких заточенных пик, отбивавших охоту пытаться перепрыгнуть его или же перелезть. Преображенец заколебался. Можно было вдоль забора вернуться к воротам, открыть их и пройти посуху, как вдруг он услышал несколько вскриков. Резкий солоноватый запах теплой крови ударил в ноздри, будоража зверя. Григорий, не задумываясь более ни минуты, кинулся в холодную воду залива. Из-за дождей воды прибыло и лапы едва достигали дна. В несколько прыжков Григорий обогнул ограду и, даже не отряхнувшись, устремился на запах крови. Гул в ушах нарастал. Зверь в гвардейце бесновался. Кровь. Свежая кровь. Такая теплая и ароматная… Волк скалился в предвкушении. Белову пришлось приложить все силы, сдерживая в себе хищника. Он опоздал. Тело крестьянина было брошено под раскидистым дубом, вся земля вокруг которого была залита кровью. Мужик лежал на спине, раскинув руки и уставившись безжизненными глазами в темную листву. Живот был распорот, и все внутренности выедены. Даже находясь в зверином обличье, Белов почувствовал тошноту. Его зверь бесновался, дурея от запаха крови и мертвечины. Волк был голоден. Григорию пришлось потратить несколько драгоценных минут, усмиряя самого себя. Затем он вернулся к трупу и тщательно обнюхал землю, пытаясь найти запах того зверя. Обнаружив знакомый запах, преображенец вновь помчался, прижимая длинный нос к траве. Следы привели к заливу. Григорий выругался и с тоской взглянул на белые барашки волн. Оборотень, учинивший беспредел, оказался достаточно умный. Григорий уже не сомневался, что это был волкодлак. Гвардеец знал о людях, которые пытались раскрыть тайну обряда Якова Брюса, превращая себя и своих соратников в монстров. Весь месяц находясь в человеческом обличие, эти люди в полнолуние превращались в монстров, собиравших кровавую жатву людских жизней. Рыкнув от досады, Григорий направился обратно в парк. Обогнув забор, он отряхнулся и вновь принял человеческий облик. Мокрая одежда противно липла к телу, но Белов не обращал на это внимание. Быстрым шагом он вышел на аллею и несколько раз пронзительно свистнул. В ответ раздался топот копыт. Застоявшиеся кони вылетели прямо на гвардейца. — Почему так долго? — заметив друга, Левшин осадил коня так, что тот взвился на дыбы. — Гришка, у тебя вся одежда мокрая! Купался что ли? — А это, да ерунда, время берег, — гвардеец махнул рукой, капли сорвались с руки и полетели на траву. — Беда у нас, Сашка… — Какая? — В зверинце мужика задрали… — Кто? Волки? — Волки… если бы волки… — Белов подошел и, не взирая на всхрапывающего от испуга коня, тихо зашептал другу. — Волкодлак у нас, Сашка, объявился. — Свят, свят, свят, — закрестился приятель, перекидывая повод в одну руку. — Ты уверен? — Да. Лично видел. Иди, своим докладывай, а я своим доложу. Нельзя эту пакость так выпустить! — Хорошо. Где тело указать сможешь? — Смогу. Если он его не забрал. — А мог? — А кто его знает? Ты-то знаешь, что без инициации оборот непредсказуем… — Белов вздохнул, вспоминая каких трудов стоило ему самому успокоить разбушевавшегося зверя. Глаза до сих пор то и дело застилала кровавая пелена, а в ушах шумело. Даже мокрая и холодная одежда, облепившая тело, не могла привести в чувство. — Ладно, Сашка, пойду я. Ты тоже не мешкай. Как дежурство закончишь, в кабак приходи, мне тебе многое рассказать надобно! И, не дожидаясь ответа, Белов почти бегом направился по аллее. Деревянный дом подполковника Лейб-гвардии Преображенского полка Александра Борисовича Бутурлина находился неподалеку от казарм. Дом был построен совсем недавно, как временный, но подполковник, похоже не собирался пока перестраивать его. Белов легко перемахнул через невысокий забор, рыкнул на подбежавшего сторожевого пса так, что тот, пождав хвост юркнул в будку, и вбежал на крыльцо. — Семен, открывай! — Кого это там принесло? — дверь скрипнула, на пороге показался светловолосый мужик в зеленом потертом мундире. — Григорий Петрович? Вы? Случилось что? — Дело есть. Срочное. Должи, — преображенец шагнул в сени. — Дык это… — Семен ошарашенно смотрел на мокрого гвардейца. — Александр Борисович… — Доложи, — звериные глаза ярко сверкнули. Григорий смело прошел в залу, большую комнату, окна которой выходили на обе стороны. — Или я так войду! Представив себе, что Белов исполнит сказанное, Семен с испугу перекрестился. — Обождите здесь, — мужик юркнул по коридору дальше в спальню полковника. Оттуда донеслась ругань, затем последовал удар о стену. — Ты чего? На каторгу захотел?! На завод? — по всей видимости, подполковник запустил в слугу сапогом. — Александр Борисович, это Белов! — окликнул Григорий. — Отлагательств дело не терпит! — Проходи! Белов шагнул в комнату, по пути разминувшись с вылетевшим, будто ошпаренным, Семеном. Бутурлин сидел на кровати, нахмурив свои густые брови. Ночной колпак сполз на ухо, открывая светло-русые коротко стриженные волосы. Круглые серые глаза внимательно смотрели на вошедшего офицера. — Ты чего мокрый? — спросил он у Белова. — Да так, в заливе плавал, — тот коротко пересказал случившееся. Бутурлин слушал, не перебивая. Во время рассказа подчиненного он не задал ни одного вопроса, лишь слегка опустил голову, отчего второй подбородок явно обозначился.