Бабуля часто с гордостью говорила, что из меня получился бы идеальный охотник или следопыт. Мы с ней ходили вместе за грибами; я исчезала, а она должна была угадывать, с какой стороны я появлюсь. Мне удавалось провести ее четыре раза из пяти, а уж бабушка умела слышать лес как никто. Но Кирилл, к моему удивлению, не стал углубляться в ельник. Сделав широкий полукруг, он вернулся к лагерю и вышел возле коттеджа пловчихи. Я слышала их голоса с той стороны дома, что выходила на озеро. Пыталась подкрасться ближе, но под ногами как назло зашуршал гравий. Темно-синяя машина стояла у входа, возле кустарника, усыпанного нежными розовыми бутонами. Багажник поднят, но в нем ничего, кроме обычных принадлежностей автомобилиста: канистра с омывайкой, щетки, огнетушитель, аптечка… Я спохватилась, что голоса стихли. Раз — и выключили одну из дорожек, оставив только шум деревьев. Мимо, насвистывая тихонько под нос, прошел Кирилл — я едва успела присесть за машину. Из приоткрытой двери повеяло нежным цветочным ароматом. Кирилл выглядел спокойным и удовлетворенным, как будто условился с пловчихой о чем-то приятном. «Забили время для встречи», — подумала я. Не испытала ни ревности, ни отвращения, только злое разочарование: за какую же дуру они оба меня держат! Когда шаги Кирилла стихли, я выбралась из-за машины и пошла туда, где осталась Анастасия. Гравий хрустел под ногами оглушающе громко. На середине озера снова болтались рыбаки, их лодчонка то появлялась, то исчезала в голубом просвете между кустами. Перед домом ее не оказалось. Склон в этом месте спускался уступами, и на каждой широкой земляной ступени для укрепления почвы росли можжевельники и что-то хвойное, стелющееся, с широкими разлапистыми ветками, похожее на ползучую голубую ель. Я подняла взгляд на окна, уверенная, что она наблюдает оттуда за мной, но и окна были пусты. Тогда я демонстративно уселась на склоне между двумя можжевеловыми кустами, закатала штанины, чтобы ноги загорали. Бабуля называла мою бледность аристократической. Мать говорила: «Синюшная как покойница!» Думаю, мать была ближе к истине. Я сидела и размышляла, как мне применить новое знание. Вы можете решить, что я сделала слишком далеко идущие выводы из мимолетного эпизода, но очень уж значительное у Кирилла было лицо. И в то же время умиротворенное. С таким лицом не выслушивают согласие одолжить велосипед или, не знаю, ракетки для бадминтона. Солнечный зайчик попал мне в глаз. Я зажмурилась, отклонилась в сторону, не понимая, от чего отражается солнце. Передо мной были только кусты. Слюдяная пластинка? Осколок от разбитой пивной бутылки? Я сползла ниже по склону. Не люблю загадок — от них одни неприятности. Странно я, должно быть, выглядела со стороны, пробираясь, точно перевернувшийся на спину паук, среди ползучих голубоватых побегов. Сначала я увидела ноги. Ноги в кедах, совершенно белых кедах, очень чистых — из-за их чистоты я, наверное, и подумала первым делом про манекен, ведь живой человек не может бродить по земле среди иголок и не испачкать обувь. Манекен валяется среди кустов — что здесь удивительного? Мозг еще цеплялся за это объяснение, но я уже видела и длинные ноги в голубых джинсах, тоже очень чистых, и футболку со скомкавшейся надписью, от которой можно было разобрать лишь отдельные буквы. Но я знала, что там написано. «Я ВСЕГДА ПРАВА». И чуть ниже — тэг: «#ноэтонеточно». Ноэтонеточно, сказала я себе. Запрокинутое лицо, широко открытые глаза со жгутиками красных прожилок; странно, но когда она была жива, казалась мне надменной красивой куклой, а сейчас, погибнув, стала совершенно живым человеком, просто почему-то мертвым. Я плохо объясняю. Соображала я куда лучше. Спустившись к девушке, проверила пульс — на руке и на сонной артерии. Пульса нет. На губах пена. Я достала телефон, включила фонарик, посветила ей в зрачки, хотя и не была уверена, что в этом есть какой-то смысл, раз глаза у нее открыты. Никакой реакции. Тэг отменялся. Она была не живая. Это точно. Вы хотели отгадку, Дина Владимировна? Вот вам отгадка. Неприятности случаются не из-за вопросов, а из-за ответов. На расстоянии ладони от светловолосой головы валялись солнечные очки «авиаторы». Они очень шли Насте, и я с трудом удержалась от идиотского желания надеть их ей, чтобы закрыть покрасневшие белки глаз и чтобы она снова стала красивая, как была. Под ногой у меня обломанная ветка щетинилась сухими желтыми иглами. Я поползла наверх, заметая, как веником, следы ладоней и обуви. Добравшись до площадки, сунула ветку под густой можжевельник. Рыбаки так и сидели в лодчонке, точно фигурки над голубым циферблатом, появляющиеся в урочный час. Все выглядело как обычно. Сверху разглядеть тело было невозможно, а очки я перевернула стеклами вниз перед тем, как убраться оттуда. Я ушла в лес, села под огромной сосной и стала думать. Мой бойфренд убил девушку. У меня больше язык не поворачивался называть ее пловчихой. Он задушил ее и скатил тело вниз по склону, где его закрывали кусты. Но машина с открытым багажником осталась на месте, как и все ее вещи. Уборщица придет готовить коттедж к приезду новых клиентов, забеспокоится, обойдет его вокруг и обнаружит Настю. На что он рассчитывал? Зачем он ее убил? Теперь ясно, что он привез меня сюда не просто так, из внезапно возникшей острой симпатии — ха-ха! — а для отвода глаз. Кем Настя ему приходится? Сестрой? Или девушкой, с которой он расстался? «Жена!» — осенило меня. Бывшая, с которой они что-то не поделили: квартиру, ребенка или бизнес. Он приехал сюда за ней следом, взяв в компанию молодую дурочку, чтобы Настя не слишком забеспокоилась, и все это время они делали вид, что не знакомы. У них были чертовски плохие отношения, раз за эти дни ни тот, ни другая себя не выдали. Перед отъездом Насти он все-таки убедил ее что-то обсудить. И убил — легко и быстро, в двух шагах от меня, пока я сидела за машиной и представляла, как они кувыркаются в постели. Что мне делать? Любой нормальный человек сказал бы: сообщить о своей находке. Ненавижу нормальных людей! Ограниченных, как белые мыши, своим ничтожно малым опытом в стеклянной банке благополучного существования — ни шагу ни вправо, ни влево; всегда имеющих наготове правильные ответы, которые они суют тебе под нос, как десятирублевую монету нищему, с таким видом, словно осчастливили его тысячной купюрой. Правда в том, что как только здесь появится следователь, меня возьмут вместе с Кириллом. Плевать все хотели на мой лепет о непричастности. Пробьют богатую биографию Дины Чернавиной — и добро пожаловать в знакомый мир! Убила с любовником его бывшую жену, рассчитывая на долю от продажи загородного дома или что там у них. Над головой тоскливо прокричала птица, словно лишилась и птенцов, и гнезда. Некуда мне деться с Озерного хутора. Бежать — без машины, без денег? Меня будут разыскивать как соучастницу. Черт бы побрал Настю! Позволила себя убить как последняя курица! Беда в том, что я не могла позволить ей гнить на склоне. Нормальные люди были правы. Я встала. Пора идти на базу. Вот же бедняги — еще и им не хватало такой рекламы! Сбегая вниз по тропе, я в последнюю секунду вновь свернула к Настиному коттеджу. У меня возникла идея: я сделаю вид, будто обнаружила тело только что. Завизжу так, чтобы услышали рыбаки и родители Стеши с Егором на дальнем берегу — вон они, сидят в своих креслах-качалках, неподвижные, как восковые фигуры. Нужно только придумать повод, объясняющий, зачем я отправилась к Настиному дому. Может быть, что-то случайно забросила в заросли? Ключи? Да, хорошая мысль. Я начала мысленно проговаривать свою фальшивую историю — и остановилась как вкопанная. Распахнутая прежде дверь коттеджа была плотно закрыта. Машина исчезла. Что за фокусы? Быстро обойдя коттедж, я сбежала вниз, цепляясь за колючие ветки можжевельника. Тела не было. Ни тела, ни «авиаторов». Я очень спокойно и неторопливо огляделась, проверяя, на том ли месте нахожусь. Ветки вокруг не были примяты. Ни углублений на земле, ни следов… Ничего, совершенно ничего не говорило о том, что час назад здесь убили человека. В книжках герои, столкнувшиеся с чем-то необъяснимым, начинают подозревать себя в психическом расстройстве. Никогда этого не понимала. Или ты уверен, что находишься в своем уме, или нет. С моими мозгами все было в порядке. Здесь лежало тело. Теперь оно исчезло. Пока я мучилась угрызениями совести, кто-то унес его и замаскировал следы. Под можжевельником обнаружилась моя засохшая желтая ветка. Один из рыбаков в лодке встал и смотрел в мою сторону; я помахала ему веткой, широко оскалившись, и он взмахнул в ответ своей панамой. Шторы были задернуты. Я точно помнила, что когда была здесь в первый раз, на меня смотрели глубокие провалы окон. После этого запертая дверь уже не могла меня удивить. Коттедж выглядел покинутым. Когда я вернулась, Кирилл на кухне гремел посудой. — Мясо свежее привезли! — крикнул он, высунувшись на секунду в коридор. — Индюшатину! Ты заметила, что в Карелии индюшатина страшно популярна? Кстати, если тебя интересует, из нее получится бефстроганов. Юхимовна предлагала котлеты, но мне они надоели. А тебе? — И мне, — сказала я и улыбнулась. Кирилл поцеловал меня в лоб. — Чем занималась? Я думал, ты будешь дрыхнуть до полудня. — Порисовала немного, прогулялась, познакомилась с обитателями восьмого коттеджа. — Как они, вменяемые? Я пожала плечами. — В таких местах вменяемым считается тот, кто не мешает жить соседу. Кирилл засмеялся. — Кстати о соседях! — Я переместилась так, чтобы видеть его лицо. — Настя уехала, что ли? Я зашла к ней попросить утюг, а все закрыто. — Понятия не имею. Нет, он не изменился в лице. И стук ножа по разделочной доске остался таким же равномерным, как был. Я поймала его дружелюбный открытый взгляд, сказала, что поваляюсь с книжкой, и сбежала. Мне нужно было хорошенько подумать.