Глава 59: Анфиса Светлана лежит в обычной государственной клинике, поэтому мне приходится немного надавить на главврача, чтобы меня к ней пустили. Он что-то бормочет о ее плохом состоянии, пытается прикрыться каким-то дурацким запретом, но я, осмелев после слов Рэйна, как будто он до сих пор стоит у меня за спиной, все равно добиваюсь своего. Говорю, что если меня не пустят к родной сестре только потому, что так решил адвокат Островского, то мне придется привлечь к этому делу правоохранительные органы и вряд ли их внимание пойдет на пользу всем нам. Особенно теперь, когда Марат, несмотря на все его миллионы и связи, оказался в изоляторе. У меня нет никаких иллюзий насчет того, что если бы не вмешательство (правда, не знаю какое) Рэйна — Островский никогда бы не попал в телевизор. Ни я, ни Светлана не были первыми женщинами, об которых он чесал кулаки. Просто раньше получалось договориться: меня просто запугать, остальные, наверняка, тоже. Но в этот раз привычная схема дала сбой. Интересно, где и как? Я накидываю на плечи мятый и не первой свежести больничный халат, иду по коридору за медсестрой. На меня, конечно, косятся: приехала жена Островского, миллионерша, которая почему-то не спешит переводить родную сестру в более подходящее и дорогое место. Даже не обращаю внимания. Светлана лежит в интенсивной терапии: большая палата с порядком потрескавшимися стенами, не самое допотопное, но и не новое оборудование. Есть еще одна койка, но она пуста. Возможно, так здесь покомандовал адвокат Марата. Чтобы Светлана не растрепала чего не нужно. Я помню ее на том празднике, с которого меня увезли под дулом пистолета. Помню роскошную, всю яркую и сверкающую, вульгарную, но несущую себя подарком мужчине. Уверенную, что ей Островский по зубам. Что она его перекусит и не поперхнется. Сейчас от той Светланы не осталось и следа. Даже намека. На синюшном распухшем лице едва видны щелки глаз с налитыми кровью веками. Нос перебинтован, голова — тоже, и торчащие в просветах волосы местами неаккуратно подстрижены. В ноздрях — пластиковая трубка подачи кислорода, правая нога на вытяжке. Уверена, что когда все эти синяки сойдут — картина будет еще более печальная. Я знаю, какая тяжелая рука у Островского. И знаю, что когда он впадает в безумие, то перестает себя контролировать. От меня, чтобы не забил насмерть, его кое-как, но оттаскивали охранники. Одного из них, который однажды рискнул втиснуться и не дать меня ударить, я больше никогда не видела. Светлану Марат бил долго. И никто за нее не вступился. Я подтягиваю к кровати стул, сажусь и даже не знаю, с чего начать. Сказать, что мне жаль? Нет, не жаль. Я предупреждала. Предложить свою помощь? После того, как из-за нее я оказалась в лапах этого чудовища? Я пока не уверена, что вообще хочу о чем-то с ней говорить. Приехала только ради того, чтобы убедиться, что она по крайней мере дышит самостоятельно. — Привет, — еле слышно бормочет Светлана. Немного шепелявит, видимо, потеряв пару зубов. С шумом, медленно, втягивает кислород поцарапанными синюшными ноздрями, и просит: — Пить… Там, на тумбе… Я наливаю в стакан немного минеральной воды без газа, вставляю трубочку и помогаю сестре обхватить ее губами. Она делает пару глотков и отводит голову. — Мать волнуется, — наконец, говорю я. — Хочешь с ней поговорить? Я включу громкую связь. — Потом, — отказывается сестра. Смотрит на меня одним еле-еле открытым и залитым кровью глазом. — Прости… пожалуйста. Было бы ложью пусть слезу и сказать, что я не обижаюсь и ей не за что просить прощения. Она знала об Островском все, и поэтому сбежала. Знала, кем ее заменят. Знала — и ничего мне не сказала, не предупредила. У нее по крайней мере всегда был выбор, которого не было у меня. — Это… Агата, — шепчет Светлана, и нервно сглатывает. — Она… столкнула Марата с лестницы. Сначала даже не понимаю, о чем речь. Агата? Паучиха, которая чуть не в зад его целует и докладывает о каждом вдохе и выдохе всего, что существует на территории дома? О чем ты? — Я понижаю голос до шепота. Корю себя за то, что пройдет еще много времени, прежде чем перестану бояться говорить об Островском так, будто за спиной до сих пор стоит его охранник и целится мне в затылок, готовый по первому же прикажу нажать на курок. — Откуда ты… все это придумала? Я жила с ним четыре года под одной крышей. И с самого первого дня, как я переступила порог его дома, Агата всегда была ушами и глазами Островского. Она всегда играла на его стороне. Он доверял ей безоговорочно во всем. Если она и стояла у него за спиной на той проклятой лестнице, то точно не для того, чтобы подтолкнуть. Она скорее бы упала, пытаясь его удержать, чем столкнула бы вниз, прекрасно зная, что в его состоянии, Марат, скорее всего, не пережил бы такой «кувырок судьбы». Светлана снова просит пить и на этот раз долго медленно втягивает воду через трубочку. Тяжело и очень громко дышит. Внутри нее словно что-то клокочет. Хочется закрыть уши и уйти. Чтобы не позволять жалости разъесть себя изнутри. Однажды, я уже была всем удобной и хорошей Анфисой, и в итоге рядом со мной не осталось людей, которые бы не пытались мной воспользоваться. Рэйн научил меня быть сильнее и жестче. Научил, что даже когда все слова сказаны, на прощанье все равно нужно поставить жирную точку. Чтобы там, на другой стороне, больше никому и в голову не пришло снова влезть в нашу жизнь грязными ногами. — Агата… она… — Светлана сглатывает, и на мгновение даже ее единственный открытый мутный глаз наполняется каким-то острым смыслом. — Она все знает. — Господи, да что она знает? — Недосказанность режет и без того истрепанные за последние недели нервы. — Ян и Лиза… не дети Островского. Глава 60: Анфиса Странно, но стоит Светлане сказать это — и я вдруг отчетливо понимаю, что на самом деле так и есть. Это как будто не уметь различать цвета, но знать, что вверху светофора — красный, а внизу — зеленый. И потом вдруг обрести способность видеть весь цветовой спектр, только для того, чтобы щелкнуть пальцами и сказать: «Ну да, именно так и выглядит красный цвет». — У Марата не может быть своих детей, — продолжает сестра. — Уже много лет. Киваю, хоть и не уверена, что она это видит. Рэйн говорил тоже самое, и доктор тоже это подтвердил. Но ведь Островский… всегда — Только… Рэйн. — По лицу Светланы пробегает тень сожаления. Кажется, она совсем не ожидала узнать, что вся их с Яном афера ничего не стоит. Взглядом снова просит попить и продолжает: — Поэтому Марат так его… ненавидит. Только Рэйн наследник. Мать Рэйна это знала — Агата знала, — пока опускаю вопрос «откуда». — Кто еще? Светлана кривит губы, но у нее так изувечено лицо, что даже плакать она уже не может. — Ян… и Лиза, — озвучиваю свою догадку, и она еле заметно кивает. Ну конечно, они всегда все знали. Всегда водили Островского на нос: обе жены, дети… и управляющая. — У Бога очень своеобразное чувство справедливости, — иронично улыбаюсь я. Марат так стремился всех вывести на чистую воду, так сходил с ума от подозрений, окружал себя бесконечными полчищами охраны, чтобы в итоге получить нож в спину от единственного человека, которому всегда доверял. — Марату не понравились тесты на отцовство вашей дочери, — хрипит, продолжая, Светлана. — Он решил, что его водят занос. И что его всегда водили за нос. Не только ты. Если бы не Агата… — … он бы всех вас вывел на чистую воду, — продолжаю за нее. И тогда наследником бы остался только Рэйн. На которого Марат и так собирался переписать все свое имущество. При таком раскладе у Яна и Лизы, и их мамаш не было ни единого шанса получить даже дырку от бублика. — Ян просто бросил меня ему, — Светлана судорожно втягивает из трубочки порцию кислорода. — Решил подстраховаться. Думал, что Островский меня… убьет, и больше никто и никогда не выдаст их «маленький семейный секрет». — А ты собиралась выдать? Даже не удивляюсь, когда Светлана еле заметно пожимает плечами, давясь болью. И вдогонку говорит, что просто хотела подстраховаться.