Родионыч посмотрел на него и криво как-то, печально улыбнулся: – Надеюсь, ты никогда не испытаешь, что такое настоящая пытка. Поверь мне – порой гораздо милосерднее убить, чем отдать дознавателям. Форсированные методы допроса входят в наш курс, но заниматься ими мы будем только теоретически и много позже. Сейчас скажу лишь вот что… Не думайте, что вы сможете вытерпеть все и погибнуть достойно, с улыбкой на устах и проклятиями в адрес своих палачей. Выкиньте из головы эту вредную романтическую дурь. Нет такого человека, которого нельзя расколоть. И если этого не случилось, – это означает не особую стойкость, а недостаточную квалификацию дознавателя в форсированных методах допроса. Конечно, ситуация у нас немного другая – я готовлю из вас не диверсантов, а сталкеров, способных чувствовать себя на поверхности, как у себя дома в гостиной перед камином, и в таком случае боевое братство поощряется… Но кто знает, как повернется жизнь?.. Информация не бывает лишней, и возможно, когда-нибудь вам пригодится все, что я тут рассказываю, все до последней крупинки… Помимо всего прочего, на занятиях по психологии полковник неустанно вбивал в головы своих воспитанников одну простую истину: вы – непобедимы. Это был один из важнейших элементов обучения – заставить человека поверить в свои силы. – На каждого мужика найдется мужик еще круче, но эта поговорка не про вас. Вы – самые крутые. Кто-то, возможно, будет иметь и другое мнение, но вас эти сведения должны интересовать лишь только в одном ракурсе: кто этот человек и как бы поскорее вдолбить ему обратное. Я не говорю о том, что вы должны постоянно стремиться доказать это всему миру, вовсе нет. Вы это знаете и этого достаточно. Но уж если кто-то имеет противоположное мнение и готов оспорить ваше – действуйте!.. Отличительная эмблема войск спецназа – летучая мышь. С одной стороны – это правильно, ведь спецназ обычно действует скрытно, под покровом ночи… Но если вы спросите меня – я скажу, что спецназу больше подходит другая эмблема – волк. Волк – это очень сильное и выносливое животное. Я не говорю о плюгавом волчишке-замухрышке, обитающем в лесах Европы или степях Азии, или о тех заморышах, что жили в неволе в зоопарках до Начала. Я говорю о матером хищнике, среднерусском степном волке, длина тела которого превышает полтора метра, а вес вплотную подходит к восьмидесяти килограммам. Такому зверю под силу в одиночку завалить лося, а уж сила и выносливость его просто феноменальны. Не зря говорят – «волка ноги кормят». Волк способен часами и днями бежать, преследуя добычу, а потом, приблизившись на достаточно близкое расстояние, сделать молниеносный рывок – и вонзить клыки в горло своей жертве. Волк – это ум, хитрость, сила и выносливость. Такими же должны стать и вы – и вы такими станете. Вы должны понять и почувствовать, что вы – матерые волки, вы – сильнее всех, выносливее всех, умнее всех. Эта мысль вкладывалась в головы воспитанников бережно, деликатно, но очень настойчиво и различными способами. Сначала это были беседы, а затем и реальные примеры. И именно уничтоженный караван, торгующий невольниками, был первым реальным делом, шагом к достижению этой неколебимой уверенности – ребята постепенно начинали верить, что каждый из них обладает реальной силой, каждый из них стоит по меньшей мере роты бойцов и каждому из них по плечу самые сложные задачи. * * * После того, как в Убежище появилось стрелковое оружие и достаточное количество боеприпасов, практическим стрельбам стала отводиться масса времени. И это были не стрельбы с бухты-барахты – пришел, улегся на землю и стреляй, жги патроны. Родионыч учил ребят основательно, по всей стрелковой науке. Сначала под его чутким руководством упорными тренировками нарабатывалась база для меткого выстрела. Воспитанник взводил курок и производил холостой выстрел, прицелившись при этом так, будто в стволе находился боевой патрон. Следом за ним – еще один. И еще. И еще. И так – до ста холостых выстрелов за одну тренировку. Это было необходимо, чтобы стрелок запомнил, куда на мишени смотрела мушка во время спуска курка. По этой отметке и он, и его воспитатель могли отметить, какова ошибка или погрешность при выстреле, учесть ее и исправить на следующих тренировках. При боевом же выстреле заметить эту погрешность было невозможно – прицельная картинка смазывалась грохотом выстрела и отдачей. Конечно, время от времени воспитанник стрелял и боевым патроном – для закрепления достигнутых результатов. Со временем в тренировки вносились изменения. Как только стрелковая устойчивость, стрелковый базис нарабатывался, холостые выстрелы уменьшались до минимума и задачи усложнялись. Добавлялась стрельба в движении, в перекатах, по статичным мишеням и по движущимся, по трем-четырем сразу, из различных положений, да таких, которым позавидовал бы и автор Камасутры. Кроме того, полковник учил ребят правильно целиться – ведь даже это, как оказалось, было целой наукой! – Если стрелок долго целится, от этого в первую очередь страдает глаз, – рассказывал он. – На момент прицеливания вам отводится пять-шесть секунд. Дальше наступает прогрессирующее утомление глаза, снижается его острота, картинка иногда даже начинает двоиться. Чтобы этого избежать, необходимо приучить себя стрелять в темпе – делать выстрел в определенный промежуток времени, ни больше, ни меньше. В этот определенный момент должна начинаться мобилизация организма, задержка дыхания, прицеливание – и выстрел. И вот когда, как у собаки Павлова, все эти составляющие срабатывают в одно и то же время, – тогда выстрел происходит автоматически. Приучайтесь делать выстрел за две секунды, отсчитывая в уме «двадцать два – двадцать два». Кроме того, всем стрелкам, в том числе и снайперам, целиться необходимо с открытым вторым глазом. Прищуривать левый глаз я вам категорически запрещаю – мышцы его напрягаются, и это передается правому, который и без того постоянно в работе. Из-за этого глаза устают еще быстрее, и острота зрения мгновенно падает. А это, как вы понимаете, тут же сказывается на результатах. Кроме того, открытый неприцельный глаз дает вам преимущество – вы видите лежащее перед вами пространство и можете вовремя заметить любую другую угрозу. Если же вы все-таки не можете целиться со вторым открытым глазом, выход прост – прикрывайте его повязкой. При этом неприцельный глаз хоть и отключается, но остается незажмуренным, что в свою очередь сохраняет бинокулярность, и светопроницаемость обоих глаз остается одинаковой. Кроме обучения стрельбе из обычных видов оружия, полковник сделал попытку обучить нескольких человек снайперскому делу. После того, как в Убежище появилось высокоточное оружие, таким занятиям стало уделяться особое внимание. В число бойцов, проходящих специализированную подготовку, попали Данил со своей ВСС, Счетчик и Славка Локатор, имеющие СВД. Попытка эта, однако, не сказать, чтоб увенчалась большим успехом: Данил и Славка постигали науку с трудом, и основной виной тому были баллистические таблицы, которые нужно было знать наизусть, но учить которые было откровенно лень. Однако не таков был китаец. Ван смог не только зазубрить их в самое кратчайшее время, но и весь его организм, казалось, был приспособлен, заточен под снайперскую науку Он с поистине азиатским терпением мог часами находиться на одном месте, сидя или лежа без движения. А потом стоило лишь цели появиться – следовал один-единственный выстрел, и цель оказывалась поражена. И это было едва ли не важнее поражения цели вообще. Ведь грамотная цель после промаха ни за что не появится на том же месте второй раз, а постарается уйти или, пользуясь укрытиями и неровностями рельефа, подойти – и атаковать. Полковник не мог нахвалиться на своего низкорослого и узкоглазого ученика: – Будь ты хоть трижды уникум, имей ты какой угодно талант к стрельбе – ты никогда не научишься стрелять метко и, что самое главное, – поражать цель с первого выстрела, если не изучишь самый важный раздел снайперского искусства – практическую баллистику, баллистические таблицы! – не единожды повторял он. – Ли вызубрил их наизусть, успешно применяет – и вот вам результат! – Ван у нас вообще уникум, – ворчал в ответ Ариец. – Всего три года в Убежище – а русский язык уже как родной… Однако вскоре Ван рассказал, чем объясняется его феноменальная меткость. Именно после его объяснений за ним и закрепился его позывной – Счетчик. – Понимаешь, Добрыня, – поделился он, когда, возвращаясь как-то со стрельбища, Данил принялся выспрашивать у китайца его профессиональные секреты, – у меня в голове словно счетчик стоит… Когда я вижу цель, я могу сказать не только точное расстояние до нее, но и скорость, с которой она передвигается. Я словно вижу самые вероятные траектории этой цели и каким-то образом уже знаю время, через которое она будет в нужной мне точке до сотой доли секунды, а значит, и знаю, куда послать пулю. Это все происходит спонтанно, автоматически. Я просто чувствую это – и все. Сказать, что Данил был поражен – значит, ничего не сказать. – Слушай, так ведь это же куча факторов! Воздух[17], гравитация, деривация, угол места цели, Кориолисова сила, патрон-оружие[18]… Это что-то невероятное… Ты, может, робот? Зачем же тогда таблицы учил? Ли пожал плечами: – Для меня это нормально… Мне более невероятными кажутся способности Локатора или твои. А таблицы мне легко дались. К тому же они здорово стрельбу облегчают – я просто опираюсь на готовые значения и только лишь слегка их корректирую под определенные обстоятельства. Единственной проблемой в обучении китайца было лишь то, что он боялся выстрела – во время нажатия на спуск жмурился и, естественно, переставал целиться. Из-за этого ствол винтовки смотрел куда угодно, но только не в цель. Да еще при этом Ли, нервничая в ожидании громкого выстрела и удара приклада в плечо, резко дергал спусковой крючок, окончательно сбивая наводку. Полковник посмеивался, говоря, что среди новичков эта болезнь довольно распространена, но успешно лечится. И он подтвердил свои слова, избавив китайца от боязни выстрела всего за несколько тренировочных выходов на полигон. – Тут ведь в чем секрет, – рассказывал он как-то спустя несколько месяцев на занятиях по психологии. – Подкладываем такому моргуну вместо боевых патронов с порохом – тренировочные, с песком. Отличия никакого – и вес тот же и шелест внутри гильзы слышен. Человек заряжает патрон, целится, жмурится, рвет спусковой крючок – а выстрела нет… Открывает глаза – и видит, что ствол смотрит черт те куда, только не туда, куда нужно. Начинает понимать: «Чё-то я не то делаю…». Но это еще не все. Потом все происходит с точностью до наоборот. Начинаем работать тренировочными патронами с песком, человек приучается, что после нажатия на курок выстрела не произойдет – и потому не моргает, а выжимает спуск плавно. Я же тем временем незаметно подкладываю боевой патрон. Выстрел, грохот – и цель поражена. И так раз за разом. Так и знаменитые финские «кукушки» тренировались, и немецкие снайпера времен Великой Отечественной, и наши снайперы-спецназовцы. Очень эффективный метод, скажу я вам, и еще более эффективного я просто не знаю. Однако, пожалуй, более всего поверить в себя ребятам помогали не беседы и психологические тренинги, не стрелковая подготовка, а игры. Их было две. Самой любимой Родионычем и самой ненавистной для его воспитанников была игра под названием «Убей животную». В роли «животной» обычно выступали две зверушки – собака или крыса. Их ловили в самодельные ловушки, причем полковник отбирал всегда только самые крупные и агрессивные экземпляры. Пойманного зверя некоторое время держали в клетке в подвале вокзала, голодом доводя до кондиции, а потом в один прекрасный день, когда у мутантов начинался сезонный гон, выпускали в отсек с человеком, причем обязательным условием являлась полная его обнаженность. Если это была собака, то разрешалось взять с собой нож или саперную лопатку, и это было еще терпимо. Но вот если в отсек выпускалась крыса, то боец обязан был убить ее голыми руками. И это была настоящая жесть… Крыса – быстрая, вертлявая, агрессивная – не находя выхода из замкнутого пространства отсека, мгновенно зверела и в бешенстве бросалась на врага. Поймать и придушить ее было чрезвычайно трудно – она изворачивалась, выскальзывала из рук, бросалась прямо в лицо, атакуя глаза, рвала длинными острыми зубами руки, пыталась добраться до горла… После боя на теле можно было насчитать не один десяток укусов, а уж о ломке от яда, попавшего в организм с зубов, и говорить не стоило. В дни таких игрищ количество пациентов у Айболита резко прибавлялось, и нередко на койках больничного отсека поголовно валялись все родионычевы воспитанники. Кроме игры в «Убей животную» полковник так же практиковал веселую игру, которую сам он называл «Карнавал вурдалаков». Проводилась она в подвале вокзального здания регулярно, и Родионыч придавал ей исключительное значение – игра эта, пусть и жестоко, но крайне эффективно приучала его воспитанников к виду крови. Игра заключалась в следующем. За день до «карнавала» на поверхности проводилась настоящая охота на мутантов. Преимущественно это были собаки и выродки, но иногда попадался и куропат, и это значило, что праздник удастся на славу. Убитые мутанты стаскивались в подвал и тут же свежевались силами трех-пяти бойцов. Кишки и прочую требуху раскидывали по полу, содранные шкуры бросали тут же, тушки подвешивали на крюки к потолку и оставляли на ночь, давая стечь крови. Единственный, кто не обдирался – это куропат. Ему распарывали брюхо, изымая содержимое, а тушу оставляли в дальнем углу. После этого рано утром тушки снимались с крюков, рубились на части и разбрасывались тут же, на полу. Все это обильно поливалось водой, включалось тусклое освещение – и подвал становился преисподней… Мерзкой, отвратительной и кровавой. И по этой преисподней, круг за кругом, по лужам крови, между длинных сизых веревок кишок, кусков мяса, шкур, гроздьев внутренних органов и прочей требухи ползали воспитанники. Гвоздь программы – куропат – оставался на последок. Бойцы, полуживые от перенесенных испытаний, давящиеся рвотными спазмами и закатывающие глаза, становились перед куропатом и полковник начинал по одному погружать их в его кровавое чрево. Продержав с минуту внутри, он распахивал шкуру и извлекал человека наружу. Некоторых в полубессознательном состоянии со свободно плавающим взглядом, а некоторых и вовсе в глубоком ступоре. Никаких реанимационных процедур не оказывалось – бойца в обмороке сгружали куда-нибудь в угол и продолжали тренировку, предоставляя ему полное право приходить в себя самостоятельно. В этом тоже был практический смысл – на поверхности мамок-нянек не будет, и справляться со своим организмом придется самому. Сразу после куропата предстояло обыскивать чучело, и это было финальным этапом занятия. Чучело изготавливалось из тела выродка. Мертвого мутанта одевали в обычный, изрядно поношенный комок, а в один из его карманов пряталась какая-нибудь мелкая вещица, зачастую – патрон от ПМ. После этого тело обильно поливалось кровью, а затем полковник лично вспарывал выродку брюхо, вытаскивая наружу липкие внутренности, и живописно раскладывал все это на теле монстра. Очередному испытуемому требовалось обыскать труп и найти патрон, который полковник мог засунуть, куда буйная фантазия подскажет. В эти игры всегда играли на голодный желудок – так их легче было перенести. Меньше бунтовал желудок, да и спазмы его были не столь мучительны. После проведенных процедур обеззараживания в подвале практически не фонило, и за полчаса игры сколь-нибудь сильного вреда здоровью радиация принести не могла. И полковник этим пользовался – его воспитанники ползали без защиты, в одних только комках, в противном случае пропадал весь воспитательный эффект. По-первости, конечно же, эмоций было выше крыши. Сашку, например, регулярно выворачивало наизнанку, Данила постоянно били адреналиновые удары, а Миха Порох до дрожи в коленях и трясущихся рук боялся лезть в брюхо куропата. Но со временем, спустя несколько месяцев, вся эта кровавая атрибутика стала восприниматься гораздо спокойнее. Мозг устал бояться, привык к этим глянцево блестящим в полутьме подвала лужам крови на полу и брызгам ее на стенах, кускам мяса и частям тел, в беспорядке валяющемся вокруг. Полковник добился своего – кровь стала восприниматься совершено спокойно, будто это была не кровь, а так… водичка. Родионыч исполнял свое обещание. Ребята постепенно становились теми, кто на поверхности чувствует себя так же свободно и спокойно, как обычный человек у себя дома за бронированной гермодверью, – матерыми сталкерами. Волками. Глава 7 «Timed Danaos…»[19] После селения на острове вновь потянулись фонящие радиацией поля, леса и перелески. Хотя здесь, между Кировом и Сыктывкаром, где отсутствовали крупные города и мегаполисы, радиационный фон был значительно ниже, – порой караван без помех шел в течение всего дня, по прямой, без единой остановки и задержки, не обходя локалки и не тычась вслепую в поисках прохода. В такие дни удавалось пройти по сто километров, и это было немало – от дорог здесь, в таежной глуши, осталось одно воспоминание, многие уже заросли молодым леском и иногда, чтобы хоть как-то расчистить путь, приходилось останавливаться и пускать вперед вооруженных топорами бойцов. К счастью, такие участки были редки и тянулись недалеко, иначе путь мог бы затянуться на неопределенно долгое время. С поселком островитян распрощались без особых проблем, дня три назад. Очевидцев происшествия не было – даже Счетчик отработал тихо, без стрельбы, воспользовавшись ножом. А к середине ночи, когда обнаружили тела в кожанках у камней, сталкеры уже дрыхли без задних ног, не вызвав чьих-либо подозрений. Сказочника оставили там же, в поселке. Ивашуров, узнав примерный маршрут каравана, очень жалел, что не сможет ехать вместе ним и дальше. – Вы если Руч, что за Сыктывкаром, будете проезжать, – заехали бы. Там, говорят, какое-то очень уж ценное снадобье варят. Я бы с вами проехал – одиночке в тех местах нынче опасно – но и тут еще дела имеются. Так что как-нибудь своим ходом доберусь. – А что за снадобье? – заинтересовался Данил, который уже испробовал на себе действие народной медицины, помазав купленной накануне мазью прощальный подарок Барыги – ножевой порез на правом боку. – Сам не знаю, но слухи ходят… Хотя, чего гадать? Можно и крюк ради такого дела сделать, поинтересоваться… Данил, конечно, сомневался, что ради склянки со снадобьем Хасан повернет караван с маршрута, но заверил Сказочника, что всенепременно заедут, если случится проходить мимо. С тем и распрощались. Так и получилось. На упоминие о снадобье Хасан лишь отмахнулся: – И без того из графика выбиваемся! Считай, лишние сутки пути… Это вам не экскурсия. Данил, впрочем, особо не настаивал. Прежде всего – дело, а уж потом все остальное. Из графика выбивались уже даже больше чем на сутки. На вечерних привалах – если удавалось найти чистую местность и расположиться с относительным комфортом – Данил видел, как, сидя с картой у костра, Хасан меряет курвиметром расстояние и хмурит брови. До комбината было еще порядочно, а времени оставалось меньше половины отпущенного срока. А что за путь впереди, в каком состоянии дороги… насколько проходимы, да и проходимы ли – как знать? И все же Данил надеялся, что они успеют. Иного просто не могло быть – ведь их возвращения с нетерпением ждало Убежище. Он надеялся, что еще дальше к северу количество локальных пятен станет исчезающе мало и караван вообще перестанет петлять в поисках проходов, – а это так необходимое им дополнительное время. Хотя и на сегодняшний день грех жаловаться. С утра как тронулись – так и идут по прямой без снижения скорости. «Километров полтораста уже сделали, – размышлял он, лежа на полке. – Хорошо если до самого вечера так… Мы б тогда эти сутки отбили да в график вошли…» Сглазил… – Внимание. Машины – стоп! – из динамика, как всегда, неожиданно раздался голос Хасана. – Экипажи кунгов один-два – на выход. Не торопимся, но и не медлим. Жду у КШМ. Остальным – внимание по всем направлениям. «Урал» последний раз тряхнуло, и он остановился, глуша двигатель. Данил чертыхнулся. – Что там на этот раз? – недовольно проворчал прикорнувший на полке Санька. – Поспать спокойно не дадут… Облачались не спеша – какой смысл летать бешеным галопом, если команды не было? Натянули демроны, противогазы, взгромоздили на себя броники, оружие, принялись потихоньку выбираться из кунга. Хасан уже ждал их около «Тигра». – В километре прямо по курсу – селение, – дождавшись, пока бойцы соберутся вокруг, сообщил он. – Разведка доложила – есть живые обитатели. Дым из труб, собачки погавкивают… Стоит вдоль дороги, так что нам его не миновать и обойти не получится – лес вокруг серьезный, с дороги не свернуть. Нужно сбегать, поглядеть. Вполне возможно, что и на ночлег встанем, если селяне не будут против. – Типа, если будут – не встанем… – из-под противогаза послышалась усмешка Урюка. – Бригада, понятное дело, сильнее, – спокойно ответил Хасан, – но лишних врагов заводить не стоит. Вдруг пригодятся… Итак. Задание первому отделению – разведка. Выяснить, что за деревушка, сколько народа, как настроены, узнать фон. Это мне особенно интересно, так как уже здесь он практически отсутствует. Похоже, опять чистая местность начинается. Данил, и правда, вдруг обратил внимание, что дозиметр почти не стрекочет – пощелкивает слегка и только. Значит, и верно – один-два рентгена.