— А вдруг? Я ведь за нее отвечаю. — Ты няня, а не тюремщик. Как ты могла ее остановить — привязать к кровати? — Ты прав… О господи, — вырвалось вдруг у меня, — как я устала, Джек! Ничего не соображаю, да еще рука зверски болит, стоит к чему-то прикоснуться. — Что с рукой? — Порезалась. Я не хотела вдаваться в подробности, но невольно передернулась от одного только воспоминания о злобно ухмыляющемся кукольном личике. — Дай-ка взглянуть, — нахмурился Джек. Он бережно взял мою руку, повернул к свету и осторожно сжал опухший палец. — Гм… ничего хорошего. Ты обрабатывала ранку? — Нет, просто заклеила пластырем. — Надо было антисептиком обработать. — Ты думаешь? — Порез глубокий, — кивнул Джек, — и палец опух. Похоже на инфекцию. Пойду посмотрю, что есть у них в аптечке. Он встал, со скрипом отодвинув стул, и прошел в буфетную к медицинскому шкафчику. Я не нашла там ничего вроде антисептика или медицинского спирта, только упаковку пластырей со Свинкой Пеппой и несколько флаконов детского парацетамола. — Ничего нет, — подал голос Джек, — кроме шести вкусов «Калпола». Пойдем ко мне, у меня есть нормальная аптечка. — Нет. — Я вновь поморщилась от боли. — Я не могу бросить детей. — Ты их не бросаешь, — терпеливо сказал Джек. — Тут всего лишь через двор пройти. Можешь взять с собой радионяню. Летом Сандра с Биллом все вечера просиживают в саду. Если что-то услышишь, через минуту вернешься. — Ну ладно, — неохотно согласилась я. В голове шумело от вина, мысли разбегались в разные стороны. Можно было попросить его принести антисептик сюда, но меня одолевало любопытство. Очень хотелось пойти с Джеком, посмотреть, как он живет. А если уж совсем честно, мистер Рэксем, я хотела хоть ненадолго выбраться из этого дома. Если ты действительно считала, что детям угрожает опасность, то как могла их оставить? — возмущенно спрашивала меня впоследствии женщина из полиции. Я пыталась объяснить. Дети не видели и не слышали ничего подозрительного. Все зло было направлено исключительно на меня. Шаги слышала я одна. Ужасные надписи читала я. Только я просыпалась по ночам от звонков в дверь и зверского холода. Никто ничего такого не видел и не слышал, в том числе и Джек. Даже если допустить, что в доме присутствовало некое мистическое зло (а я до сих пор не до конца в это верю, несмотря на случившееся), то оно было направлено против меня. И против остальных нянь, которые собрали вещи и сбежали, одна за другой. Мне хотелось вырваться оттуда — пусть на каких-то пять минут. Всего пять минут, с радионяней в кармане и планшетом под мышкой. Разве это так много? Полицейский меня не понял — стоял, недоверчиво тряся головой, всем своим видом выражая презрение к глупой беспечной стерве. Но вы ведь мне верите, мистер Рэксем? Вы понимаете, как тяжело мне было жить там, словно в тюрьме, каждую ночь прислушиваясь к звуку шагов? Понимаете, почему для меня было так важно пройти эти несколько метров? Не знаю. Сомневаюсь, что смогла убедить вас, объяснить настоящую причину. В общем, я взяла радионяню и планшет и пошла вслед за Джеком к черному ходу. Он закрыл дверь, взял меня за руку и повел через темный, вымощенный булыжниками двор к лестнице, ведущей в его квартиру. Поднимаясь по ступенькам, я чувствовала тепло его руки и видела, как перекатываются мускулы у него под футболкой. Наверху Джек остановился, отпер дверь и пропустил меня вперед. Я думала, что он начнет нащупывать панель или достанет телефон, но загорелся свет, и я увидела самый обычный пластмассовый выключатель. Я чуть не рассмеялась от облегчения. — У тебя нет контрольной панели? — Слава богу, нет. Квартира-то для обслуги. Зачем тратить на нас дорогостоящую технику? — Действительно. Он включил еще одну лампу, и моему взгляду открылась уютная, скромно меблированная гостиная, тон которой задавал диван с выцветшей хлопчатобумажной обивкой. В небольшом камине тлели остатки поленьев, а в дальнем углу виднелась кухонька. Закрытая дверь, очевидно, вела в спальню. — Посиди здесь, — сказал Джек, указывая на диван, — а я принесу все, что нужно. Я кивнула. Приятно было сидеть перед теплым камином на простых мягких подушках из «Икеи» и чувствовать, что о тебе заботятся. Точно такой диван стоял в нашей с Роуэн лондонской квартире. «Экторп» или что-то вроде. Его пожертвовала нам мама Роуэн. Гарантия десять лет, хлопковая обивка, которую можно мыть, у Джека изначально красная, а теперь темно-розовая от солнца и чистки. Я словно вернулась домой. После какой-то безумной роскоши Хетербро эта скромная комната покорила меня с первого взгляда. Она была цельной — никаких резких переходов от викторианства к отполированному футуризму. Все дышало уютом: следы от чашек на кофейном столике, фотографии на каминной полке — наверное, друзья Джека со своими детишками, а может, племянники и племянницы. Один мальчик, присутствовавший на нескольких снимках, судя по фамильному сходству, относился к членам семьи. У меня закрывались глаза — две бессонные ночи подряд давали о себе знать, но я пришла в себя, услышав легкое покашливание. Передо мной стоял Джек с пластырем, флаконом антисептика и двумя стаканами. — Хочешь выпить? Я удивленно распахнула глаза. — Выпить? Нет, спасибо. — Точно? Тебе надо снять напряжение. Предупреждаю: будет жечь. И по-моему, там остался осколок. Я покачала головой. Тем не менее Джек оказался прав. Мне было ужасно больно, когда он протирал рану антисептиком, и совсем уж невыносимо, когда он вставил в порез пинцет, и засевший в ране осколок вонзился еще глубже в палец. Я непроизвольно выругалась, но Джек уже улыбался, подняв пинцет с крошечным окровавленным кусочком стекла. — Отлично, вытащил. Представляю, как оно болело. Моя рука дрожала. — Ты продержалась дольше некоторых. — Ты о чем? — О нянях. Вообще-то, нет, Катя выдержала почти три недели. После Холли они менялись с быстротой молнии. — Кто такая Холли? — Самая первая, она работала здесь дольше всех. Нянчила Мэдди и Элли, прожила здесь почти три года, а потом… Впрочем, не важно. Вторая по счету, Лорен, проработала восемь месяцев. Следующая не продержалась и недели. А та, что была перед Катей, Майя, сбежала в первую же ночь. — Как это? Что случилось? — Вызвала такси и уехала. Оставила половину вещей, Сандре пришлось отправлять их почтой. — Я имею в виду, из-за чего она так спешно уехала? — Ну не знаю, — замялся Джек. — Всегда думал… Он покраснел до корней волос и опустил взгляд на пустой стакан. — Продолжай, — потребовала я. Джек помотал головой, точно разозлившись на себя. — Черт, я говорил, что не буду этого делать. — Чего ты не будешь делать? — Сплетничать о своих работодателях, Роуэн. Я сказал тебе это еще в первый день. Когда Джек произнес это имя, напомнившее обо всем, что я от него скрываю, меня охватило чувство вины, однако в ту минуту меня интересовали другие тайны. Что испугало моих предшественниц? Почему они сбежали? — Послушай, Джек, — я взяла его за руку, — я тоже здесь работаю. Мы с тобой в одной лодке. Ты ведь не собутыльнику в пабе это рассказываешь. Обсуждать ситуацию с коллегами можно, это помогает сохранить здравость рассудка. — Да? — Он поднял взгляд от стакана и горько улыбнулся. — Ты так думаешь? Ну, я все равно начал. К тому же ты имеешь право знать. Я всегда считал, что, возможно… — Он перевел дыхание, словно собираясь с духом. — По-моему, причина… в Билле. Я ожидала чего угодно, только не этого. — В каком смысле? Еще не договорив фразу, я уже все поняла. Я вспомнила поведение Билла в первый вечер, как настойчиво он предлагал мне вино, как просунул свою ногу… — Черт, — сказала я. — Можешь не продолжать, я поняла. — Майя была совсем молоденькая, — неохотно произнес Джек. — И чертовски симпатичная. Мне приходило в голову, что он… начал к ней приставать, и она не знала, что делать. Я и раньше подозревал. Однажды, при Лорен, у Билла появился синяк под глазом, и я подумал, что… — Что это она ему поставила? — Ага. И не будь у него рыльце в пушку, ее бы сразу уволили, понимаешь? — Ну да. Кошмар! Почему ты мне раньше не сказал? — Думаешь, так легко в первый же день заявить почти незнакомой девушке: кстати, знаешь, наш босс — извращенец. — Понятно. Черт! — У нас обоих горели щеки, хотя у меня больше от вина. — Господи, какая мерзость. Тьфу! Не понимаю, почему я почувствовала себя преданной. Ведь знала же. Билл и ко мне приставал. Но мысль, что он систематически домогался девушек, которые заботились о его детях, заставляя их сбегать… Мне вдруг нестерпимо захотелось помыться, стереть его следы со своей кожи, хотя после нашей встречи прошло несколько дней, да и тогда он ко мне едва прикоснулся. В ушах звучал тоненький голосок Элли. Мне нравится, когда он уезжает. Он заставляет их делать то, чего они не хотят. Возможно ли, что она говорила о своем отце, преследующем девушек, которые ухаживают за его детьми?