— За что? За ключ? — Нет… За то, что принял меня всерьез. Не стал смеяться над моими страхами. — Послушай, — мягко сказал он, — эти надписи даже меня испугали, а я живу в другом здании. Однако теперь все кончено. Больше не будет никаких таинственных звуков, никаких надписей, никаких догадок, что может скрываться за дверью. Да, это жутко и грустно, но мы покончили с неизвестностью, верно? — Да, — кивнула я. Увы, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Меня многое пугало в тюрьме, мистер Рэксем. В первую ночь, когда я лежала, слушая истерический смех, визг и крики других женщин, пытаясь привыкнуть к нависающему над головой бетонному потолку узкой камеры, и после. А однажды какая-то девчонка напала на меня в столовой, и меня в целях безопасности перевели в другое крыло. Я лежала, сходя с ума от страха, в тюремной камере, вспоминая ненависть на ее лице и то, как долго медлили охранники, прежде чем вмешаться. Я с ужасом считала часы до следующего дня, когда придется увидеть их всех вновь. А когда приходил сон, я снова видела ее разъяренное лицо и просыпалась от запаха крови, содрогаясь от ужаса. Господи, как мне было страшно! Но так, как в ту ночь в Хетербро, — никогда. К моей радости, дети улеглись раньше обычного — к половине девятого все трое дрыхли без задних ног, так что уже без четверти девять я поднялась на третий этаж и остановилась перед комнатой, которую мысленно перестала называть своей. Взявшись за дверную ручку, я затаила дыхание. Мне представлялись всякие ужасы: из комнаты вылетит птица и вцепится когтями мне в лицо, или жуткие надписи, словно смертельная зараза, проникнут через запертую дверь и выступят на стенах. Когда я наконец отважилась повернуть ручку и толкнула дверь — так сильно, что она ударилась о стену, — ничего не произошло. Дверь шкафа была закрыта, все выглядело практически как в первый день, не считая пыли на ковре, принесенной нами с чердака. Тем не менее спать здесь было выше моих сил. Я засунула руку под подушку и схватила пижаму — быстро, словно опасалась найти там дохлую жабу. Переоделась в ванной, почистила зубы, сложила одеяло и отнесла его в кинозал. Я знала, что если просто лягу и буду ждать, когда придет сон, то могу пролежать до самого утра. Закрывая глаза, я видела перед собой все ту же ужасающую картину, а злые слова, написанные на стенах, до сих пор звенели в ушах. Нужно поставить какую-нибудь знакомую комедию с энергичным саундтреком, чтобы не вздрагивать при каждом скрипе половицы или вздохе собак. Я не смогу лежать в тишине, с ужасом прислушиваясь, когда начнутся зловещие шаги. Мой выбор пал на сериал «Друзья». Я поставила фильм, завернулась в плед… и моментально уснула. Проснувшись, я какое-то время не понимала, где нахожусь и как сюда попала. Телевизор ночью переключился в спящий режим, а сквозь щели между глухими шторами кинозала просачивался дневной свет. Мои ноги придавливало к дивану что-то тяжелое и горячее, в груди хрипело. С трудом приняв сидячее положение и убрав с лица волосы, я опустила взгляд на свои ноги. Наверное, это собаки. На одной ноге действительно умостилось черное косматое чудище… а рядом лежала Элли. — Элли, — просипела я, нащупывая в кармане пижамы ингалятор. Он звякнул о какой-то незнакомый предмет. Ключ! Мгновенно вспомнив безумные события вчерашнего дня, я вытерла ингалятор о пижаму, поднесла ко рту и жадно вдохнула. Облегчение наступило моментально. Грудь отпустило, и я сказала, уже громче: — Элли, малышка, что ты здесь делаешь? Она проснулась, удивленно заморгав, потом поняла, где находится, и улыбнулась мне. — Доброе утро, Роуэн. — И тебе доброе утро, только что ты здесь делаешь? — Мне не спалось. Приснился плохой сон. — И все-таки… Что «все-таки»? — смутилась я. Бедный ребенок бродил ночью по дому, а я даже не слышала. Девочка встала с кровати, спустилась по лестнице, легла рядышком, а я сплю себе спокойно!.. Я протерла заспанные глаза, вытащила ногу из-под собаки и встала. Из складок одеяла вывалился и упал на пол какой-то предмет — как будто чашка разбилась. Я вздрогнула от неожиданности. Странно. Вечером я действительно пила теплое молоко, но точно помнила, что поставила чашку на кофейный столик — вон она стоит. Что же разбилось? Я увидела ее только после того, как открыла шторы и свернула одеяло. Она укатилась под диван и замерла, насмешливо ухмыляясь и буравя меня злыми маленькими глазками. Голова куклы с чердака. На меня как будто ведро ледяной воды вылили. Я стояла, парализованная диким ужасом, дрожа и хватая ртом воздух. Откуда-то издалека донесся тоненький голосок Элли: — Ты чего? Что с тобой, Роуэн? Я с огромным трудом подавила приступ паники. Рядом со мной ребенок, надо что-то сказать. — Роуэн! Элли испуганно потянула меня за футболку. — Со мной все в порядке, солнышко, — с трудом выговорила я каким-то странным, скрипучим голосом и хотела сесть на диван, но не могла заставить себя подойти… к этой жуткой голове с ее насмешливой ухмылочкой. Однако придется. Нельзя оставить ее лежать там, точно готовую взорваться в любой момент гранату. Как?! Как она сюда попала? Джек запер дверь, мы спустились в кухню вместе. С тех пор ключ был у меня. Лежал в кармане, согретый моим теплом. Неужели я… Нет, быть не может. Глупости. Тем не менее это факт — она здесь. Пока я стояла, собираясь с духом, Элли наклонилась посмотреть, на что я там глазею, и взвизгнула: — Куколка! Она встала на четвереньки, приникнув щекой к полу, и потянулась рукой под диван. У меня зашумело в ушах, и я услышала собственный крик: — Ради бога, Элли, не трогай ее! Не соображая, что делаю, я схватила девочку на руки и прижала к себе. Наступила тишина. Элли обмякла, и какое-то время я слышала только стук собственного сердца. Затем она напряглась всем телом, испустила негодующий вопль и обиженно заревела, не понимая, за что ее ругают. — Элли, — начала я, но она вырывалась из моих рук, красное личико скривилось от злости и обиды. — Подожди, Элли, я не хотела… — Отпусти меня! — взвизгнула девочка, отбиваясь, как разъяренная кошка, впиваясь ногтями мне в руки. — Успокойся, Элли, больно же! — Ну и что! Отпусти! Я осторожно встала на колени, уворачиваясь от ударов, и спустила ее на пол. Она с плачем скорчилась на коврике. — Ты злая! Ты кричала! — Элли, я не хотела тебя напугать… — Уходи! Я тебя ненавижу! Она вскочила на ноги и выбежала из комнаты. Я услышала ее топот по лестнице и хлопок двери. Потирая царапины, я со вздохом прошла на кухню, включила планшет и нажала на камеру. Элли с плачем уткнулась лицом в подушку, а Мэдди сонно терла глаза, не понимая, что случилось. Черт! Ребенок пришел ко мне за помощью; похоже, в наших отношениях произошел перелом. А я все испортила. Опять. Из-за дурацкой кукольной головы. Я решила избавиться от этой гадости, но не могла заставить себя взять ее в руки. Тогда я прошла в буфетную, надела на руку мусорный пакет, сделав импровизированную перчатку, и лишь после этого, затаив дыхание, сунула руку под диван. Сперва я нащупала клочок волос — фарфоровый череп был почти лысым, — подтянула ближе и схватила молниеносным движением, как дохлую крысу или омерзительное насекомое, которого боишься, даже мертвого. Я сжала злосчастную голову изо всех сил, точно она могла взорваться или вырваться из рук. Ни того ни другого не произошло, однако в мой указательный палец вдруг вонзилось что-то острое. Осколок стекла пробил пакет и впился в палец. Голова была сделана не из фарфора, а из крашеного стекла. Я вытащила осколок и забинтовала рану бумажной салфеткой, а голову завернула в кухонное полотенце и вставила в еще один полиэтиленовый пакет. Крепко связала концы и сунула сверток поглубже в мусорное ведро, чувствуя себя так, будто избавляюсь от трупа. В порезанном пальце пульсировала кровь, он жутко болел. — Что с Элли? Я подпрыгнула, точно меня застали за сокрытием улик, обернулась и увидела стоящую в дверном проеме Мэдди. Выражение ее лица было не таким злым, как обычно, и со смешно торчащими после сна волосами она выглядела обыкновенной девочкой, которую слишком рано разбудили. — Так получилось, что я на нее накричала, — призналась я. — Элли хотела взять в руки опасный предмет, а я испугала ее, пытаясь остановить. Она подумала, что я сержусь, а я просто боялась, что она порежется. — Она сказала, что ты нашла куклу и не дала ей поиграть. — Не куклу, а голову. — Я не хотела пускаться в длительные объяснения. — Она стеклянная и острая. Смотри, я порезалась. Я протянула руку, и Мэдди угрюмо кивнула, удовлетворенная моим сбивчивым объяснением. — Ладно. А можно мне шоколадные хлопья на завтрак? — Наверное. Послушай, Мэдди… — Я заколебалась, не зная, как поставить вопрос, и опасаясь нарушить хрупкое перемирие. — Ты когда-нибудь… ты, случайно, не знаешь, откуда взялась эта кукла? — Что ты имеешь в виду? У нас их полно, — скорчила удивленную гримасу Мэдди. — Конечно. Я имею в виду необычную, старинную куклу. Не в силах заставить себя выуживать из мусорного ведра кошмарную голову, я достала телефон, загуглила «викторианская кукла» и нашла чуть менее зловещую версию куклы с чердака. — Я видела такую по телевизору, — нахмурилась Мэдди. — В программе про аутентичные вещи. — Что-что? — Старые вещи, которые стоят кучу денег. Одна тетя хотела продать старую куклу, а ведущий сказал, что она не представляет ценности. — А, ты хотела сказать античные? Ясно. А в жизни ты когда-нибудь такую видела? — Кажется, нет, — отвернулась Мэдди. Я не успела понять выражение лица девочки. Может, она специально напускает на себя равнодушный вид? Разве другой ребенок на ее месте не захотел бы узнать больше? Я одернула себя: это уже граничит с паранойей! Дети эгоцентричны, я знала это по опыту работы в садике. Да что там дети, на свете полно взрослых, которые не проявили бы ни малейшего любопытства!