– Самогон. Водка, которую делают сами, – пояснила Цветкова. – О, водку я пил, хорошее дело, – заулыбался ученый. – Он же из Норвегии, иностранец, – повернулась к аборигену Яна. Мужик разлил самогон. – Звать-то вас как? – Яна. – Марек. – Как? Ах, ну, да… из Новгорода же… – Марек, – повторила Цветкова. – Даст бог, запомню… – заулыбался дед. – Ну, за знакомство! Все трое выпили. Самогонка обожгла горло. Господин Касински оценил ее крепость, издав емкое «о-го-го!». Несколько минут сидящие у костра были заняты трапезой. Яна, вообще-то избалованная и просто ресторанами, и лучшими ресторанами Москвы, подумала, что лучше печеной картошки с солеными огурцами давно ничего не ела. Простое блюдо шло на ура вместе с обуглившейся кожурой, а самогон веселее гнал кровь. – А здесь люди-то живут? – наконец спросила она местного дедка. – В поселке нашем? Сейчас народу – раз-два и обчелся! А вот раньше времена были… – многозначительно закатил глаза дядя Гена. – У нас и школа своя была, и даже обустроенный совместными усилиями Дом культуры. Тогда и молодежь здесь жила… Потом всех потянуло в город, и за пару десятилетий деревня фактически вымерла… Остались пара семей да несколько бабок одиноких. Да я. Зимой жену свою схоронил, а соленья ее еще остались… Огурец из банки тут же застрял у Яны в горле, однако она справилась. – Понимаете, мы кричали, кричали, но никто не вышел, только собака где-то залаяла. – Так это Барбос. Живет у Нюры в последней избе, сам уже старый и злой, как собака. Всю жизнь такой был… – Вы уж нас простите, дядя Гена. Мы бы не полезли копать картошку, если бы нашли здесь кафе или ресторан. – Какое кафе?! Какой ресторан?! Я и слова-то эти забыл. Хотя в городе иногда по молодости захаживал… Только бабка моя не знала, а теперь и не узнает, царство ей небесное. Выпьем! Они повторили и захрустели огурцами уже похороненной хозяйки. Все шло очень задушевно и хорошо. – Скажи-ка, дядя Гена, а не появлялся ли здесь дня три-четыре назад мужчина по имени Алексей Гусев? – спросил Марек. – Нет, окромя вас, никого не было, – ответил старик. Не доверять ему как-то не нашлось причины. Правда, общая картина – потухающий костер, ночь, туман и появившийся из него мужичок – слегка напомнила сцену из американского фильма ужасов, в котором герои неожиданно для себя попадают в малолюдное место. И их радость, что наконец-то они вышли к людям, быстро сменяется кошмаром из-за того, что те оказываются какими-то монстрами или каннибалами. И вот этот милый старичок сейчас их накормит солеными огурцами покойницы со снотворным и потащит на разделку… Яна вздрогнула и вынырнула из задумчивости. Старичок обращался к ней. – Мне тут Марек рассказал, что вы друга ищете. Но никого не было. Тут и остановиться негде, и если бы кто появился, все бы знали. А зачем он сюда собирался приехать? – Вот это – главный вопрос! – откликнулась Яна. – Ему нужно было попасть на местное кладбище. Дед растерянно заморгал. – Здесь есть кладбище? – спросил Марек, у которого все лицо было перепачкано сажей. – Есть! Конечно, есть! – ожил дядя Гена. – А то где же моя Людок похоронена? Так мы фактически сидим на кладбище. Оно вон за теми кустами начинается. Запущенное, старое. А кто будет ухаживать? Там захоронены все жители нашего поселка, некогда процветавшего. Ой! – вдруг воскликнул дедок. Яна с испугу проглотила полстакана самогона. – Что такое? – забеспокоился Марек. – Там же и Людок моя лежит! А мы как раз рядом. Пойдемте со мной, а? Скажем ей спасибо за огурчики. Один я побаиваюсь… Просьба оказалась настолько убедительной, что Яна с Мареком встали. – Конечно, пойдем! – Вот спасибо, люди добрые! И старик двинулся по тропинке в туман, жестами зазывая за собой новых знакомых. Яна, уже поднявшись, вдруг поняла, что не может не то что идти, а даже двигаться. Дедова самогонка оказалась очень опасной штукой! Мадам Цветкова и не предполагала, что она так скажется на ее ориентации и способности перемещаться. Ее просто заштормило на месте! – Ты идешь? – обернулся к ней Марек. – Я такая пьяная… – честно ответила ему Яна, замечая, что и язык у нее стал заплетаться. – Но иду. – Догоняй! – Высокая фигура Марека исчезла в липком и густом тумане. Яна зачем-то вцепилась в бутылку самогона, словно боялась оставить ее одну, так как картошку и огурцы они уже прикончили, и побрела следом. Ее ноги ступили на старенький деревянный мостик с покосившимися перилами с одной его стороны, а руки коснулись кустов бузины, холодных и влажных от конденсирующегося тумана. Переступив с досок на землю, женщина почти тут же споткнулась и упала, но бутылку сохранила. – Эй! Вы где?! – обиделась она. – Мы здесь! Иди сюда! – раздалось в ответ. Яна поползла вперед на четвереньках и наткнулась на могильную плиту. Пальцы попали в то место, куда, видимо, вставлялись цветы, и нащупали там остаток церковной свечки в грязной воде. – Ой, кладбище… извините… Наконец-таки госпожа Цветкова различила в тумане две темные мужские фигуры. – Подож-жите меня! А то я что-то идти не могу… – Что? Земля шатается? – уточнил дядя Гена. – Да. Как будто раскачивает ее кто-то… Как там звали первого мужа Анфисы? – спросила она у Марека и встала на ноги, держась за надгробье. – Герман Геннадьевич Колобов. – Не знаете такого? – повернулась Яна к местному жителю. – Герку Колобова? Конечно, знаю! – обрадовался тот. – Прижимистый мужик был, богатый… Не очень его народ любил. – Что так? – Слух один нехороший ходил… Отец Герки, Геннадий Колобов, был первым председателем здешнего колхоза, который назывался «Рабочий и колхозник». Там пытались привить крестьянам коммунизм, развивая сельское хозяйство, и тут же организовали службу тракторов и комбайнов, куда приглашали рабочих. Сгоняли людей в колхоз силой. Особенно туда не хотели идти зажиточные. Да оно и понятно: люди горбатились с рассвета до позднего вечера, богатели, можно сказать, своим потом и кровью, и вдруг – раз! – пришли какие-то люди и все отнимают. А вот голь перекатная в колхоз хоть на какое-то соцобеспечение шла с большой охотой. И жил тут один богатый человек, Савва Семенов. Поговаривали, что прячет он несметные богатства, то есть клад еще с царских времен в червонцах золотых. Зажиточных-то в деревне несколько было, но вот особое богатство, клад приписывали только Савве. А ведь народ просто так говорить не будет, дыма без огня не бывает… Знал про это и Генка Колобов. И принялся он рьяно помогать красноармейцам раскулачивать Семенова… А Савва вроде как, когда пришли к нему Колобов и два красноармейца, возьми да и скончайся на месте от разрыва сердца. Но потом углядел кое-кто у Саввы в гробу синяки. А все знали, что сердце у него до того дня здоровое было… Так что версия, будто Семенова внезапно охватили острые боли в области сердца, он упал и сто раз в конвульсиях приложился обо все углы в избе, не выдерживала никакой критики. Все говарили, что Генка Колобов, который вообще был злой, завистливый неудачник с преступной жилкой внутри, дорвался, что называется, до тела ненавистного ему Саввы, успешного и богатого, и пытал его, пока не замучил до смерти. Вот такая страшная история. Еще рассказывали, что Савва Семенов в страшных муках признался, где припрятал золото, и голодранец, наделенный властью, приватизировал его добро. Вернее, прихватизировал… А красноармейцам он заткнул рот, чем-то пригрозив. Генка ушлый был типчик! К тому же потом два невольных свидетеля убийства вроде как погибли один за другим при невыясненных обстоятельствах. Народ поговаривал, что их божья кара настигла, ждали, когда и Колобов тоже сдохнет, как собака! А тот, наоборот, благоденствовал. И стал председателем колхоза. Зверь был, за мешок зерна расстрелять мог! Народ его очень боялся. Но нет в этой жизни справедливости… Кара небесная Генку не настигла, потому что ему помогал сам дьявол, как тоже считал народ. Сейчас-то я точно могу сказать, что тех красноармейцев сам же Колобов и ликвидировал. Если пошел на одно убийство, то чего ему терять было? Но его преступления остались недоказанными… Яна раскрыв рот слушала рассказ дяди Гены. – Но особого счастья Колобову клад Семенова не принес. Вернее, все у него, конечно, было в шоколаде, как нынче говорят, но в открытую он обменять золото на деньги не мог. И вопросы бы возникли, да и с государством пришлось бы делиться… То есть оно большую часть забрало бы. Поэтому, думаю, Геннадий припрятал его и выжидал момента. А в конечном итоге передал в наследство своему сыну Герману, любимому и единственному. А поскольку слухи тоже передавались по наследству, вот и считалось в деревне, что Герман очень богат. Правда, как папаша. – Та же проблема? – поежилась Яна. – Нежелание поделиться с государством? Уж лучше, по-моему, взять свои проценты и жить спокойно, чем ничего никому не отдавать и самому не пользоваться. – Да, все семейство Колобовых очень жадные. Наверное, это наследственность… – Ты, смотрю, бутылку с собой взяла? – заметил дядя Гена. – Вот молодец! Давайте согреемся… – С удовольствием, – согласилась Яна скорее от страха, чем от холода. Они выпили. И вдруг где-то вдалеке завыла собака. Цветкова вздрогнула, пробормотав: – Что-то я нервная стала… – Неприятное место, – понял ее Касински. – Герман был весь в своего папашу! Тоже очень неприятный тип, – продолжал дядя Гена. – Гулял сильно. Но потом встретил женщину, не помню, как ее звали, и они сразу же уехали куда-то. А через полгода его привезли сюда в цинковом гробу… – Цинковом?! – ахнул Марек. Волнение ученого было понятно: ведь они хотели разрыть могилу и взять образцы… По крайней мере, подумывали об этом, раз Гусеву не удалось. И, кстати, где же Алексей? Яна вздохнула. От роящихся в голове мыслей ее немного мутило. – Да нет, я просто образно высказался. В закрытом гробу привезли, – поправился дядя Гена. – Мы удивились, конечно… А потом решили, что та женщина, видимо, раскрутила его на то, чтобы потратить деньги из клада. Вот Герман и согласился уехать отсюда, чтобы избежать разговоров. Ну, долго, счастливо и богато ему не удалось пожить. Уж не знаю, что там случилось… – А деньги, если они и были, остались у жены, – то ли спросил, то ли констатировал норвежский гений. – Наверное, – пожал плечами дядя Гена. И вдруг заплакал. Это было так неожиданно, что Яна вздрогнула во второй раз.