– Пока не померла от старости, – бодро предположил Хорт, обсасывая косточки. – Нет! – торжественно заявила Нюська. – Она дождалась! – Ух ты! – Ранним утром приплыла большая лодья под красным парусом, сошел на берег прекрасный князь, княжеский сын, и говорит… – Чего он ей сказал, я уже знаю, – не стерпел Обр, – дальше что было? – Ничего. Он ее увез. – Угу. И выкинул в первом же порту, или просто отправил на корм рыбам, или продал кому-нибудь. Нюська посмотрела так, будто у него внезапно прорезались лосиные рога вкупе с кривыми волчьими клыками. – Ты совсем глупый, да? Вовсе ничего не понимаешь? В ответ Хорт только улыбнулся и положил в рот последний кусок рыбы. – Не, я умный. Я точно знаю, благородные на деревенских дурочках не женятся. Никогда. – А сам женился! – запальчиво возразила Нюська. – Иначе они бы меня убили, – проговорил Обр тонким противным голосочком. Он и сам не знал, зачем дразнит глупую девчонку. Так, от скуки. Скучно было нестерпимо. Ветер по-прежнему дул ровно, понемногу усиливаясь. Ряды облаков сомкнулись в одно сплошное серое поле, из которого по временам побрызгивал легкий дождик. По правому борту все тянулся скалистый берег с белой полоской пены, которая издали казалась совсем безобидной. Но даже неопытный Хорт понимал, что близко лучше не соваться. Нюська помалкивала, хмурила бровки, косилась обиженно. От скуки Обр вырезал на лавке крест, потом стрелу, принялся было вырезать родовой герб Хортов, но тут девчонка заверещала: «Беляки прямо по носу!» Пришлось хвататься за правило, огибать невесть откуда взявшиеся скалы, верхушки которых в облаке белой пены едва торчали из воды. К скалам от берега тянулся длинный мыс, похожий на корявую руку. После него береговая линия резко пошла к югу. Стемнело. Но настоящего мрака не было. Так, сероватые сумерки. Часы ночного бдения и плащ снова поделили по-честному, на двоих. Но, конечно, дурочка и не подумала его будить. Пригревшийся возле нее Хорт спал крепко. Проснулся только под утро, попытался припомнить, каким образом его голова оказалась на Нюськиных коленках, высунулся из-под плаща. Небо вновь было ясным, солнце еще не взошло, но над берегом поднималась, сияла цепь розовых, золотых огней. – Это че такое? – забеспокоился он. Непонятного Обр не любил. Все непонятное могло быть опасным. – Горы, – сонным голосом отозвалась Нюська, – я давно уж смотрю. Белые горы. В Усолье их не видно, хотя говорят, наши горы – отроги этих. – А светятся почему? – Сказывают, там, на верхушках, снег лежит и никогда-никогда не тает. Это он от солнца такой. – Дура! Солнца-то нету. – Это для нас нету. А там, на горах, вовсю сияет. Скоро солнце поднялось и для темных скал и холодных волн Злого моря. Горы потускнели, погасли. На завтрак пожевали подсоленной, слегка завялившейся рыбки. Запили невкусной стоялой водицей. – Меньше полбочонка осталось, – озаботилась Нюська. – Ты ж говорила, к вечеру у креста будем. – Кто знает. Это же Злое море. * * * Так начался второй день. Очень скоро небо опять затянуло. Ветер нынче был какой-то неровный: то вовсе стихал, то задувал так, что снасти стонали как живые. Обр сидел у правила, поглядывал то на небо, то на далекую цепь горных вершин и, наконец, решился растолкать Нюську, прикорнувшую у мачты. – Слышь, не спи. С погодой что-то не то. В случае чего я один не справлюсь. – Тогда давай разговаривать, – сонно хлопая ресницами, согласилась Нюська. – Ну, расскажи еще чего-нибудь. – Про что рассказать-то? – Давай хоть про горы эти. – Про горы… А смеяться не будешь? – Нет. Ври в свое удовольствие. Только занятно ври. – Ладно. Там на горах, на белых снегах живут снежные птицы – Лебединые девы. – А что они там делают? – Летают. – Со скалы вниз головой? – Ты же обещал. – Ладно-ладно. Не буду. – У них крылья есть. Вот такие. Со стороны моря низко и совершенно бесшумно, едва шевеля белыми крыльями, плыл над водой буревестник, самый большой, из тех, что никогда не садятся на землю. – Паршивая примета, – припомнил Обр. – Красивый. А примета и вправду плохая. Не выпустит нас Злое море. – Ты рассказывай давай. Зачем они летают? Тоже, небось, предвещают пакость всякую. – Нет. Они добрые. Увидеть их – к счастью. И помогают они во всякой беде, унимают скорби, лечат болезни. Сами ищут, кому помочь, и взамен ничего не просят. – Хм. Ты, конечно, ври, но ври осторожней, чтоб хоть малость похоже на правду было. – Так я не вру. Люди видели. Вот ты Белый луг знаешь? – Ну, знаю. Это возле Вересковой кручи, за Волчанским бором. – А знаешь, почему он белым зовется? – Так это каждый дурак знает. Цветы там эти… – Да. Белые колокольцы. Цветут от весны до самого снега. – Ну и что? – А люди помнят, когда там не было ничего. Пустошь и пустошь. Вереск, да кострец, да колючки всякие. – Ну, семечко ветром занесло, от него и пошло все. – Может, и ветром. Игнат из Белых камней рассказывал. Брат его родной коз в тех местах пас. Как-то под вечер – он как раз костерок запалил, ужинать собрался – ни с того ни с сего ветер поднялся при ясном небе, да такой сильный, что прямо с ног валило. Костер потушило, шапку с мужика сорвало. Побежал он за шапкой, поймал. Обернулся, смотрит – на пустоши люди. Много. Старые, молодые, дети малые. Кто сидит, отдыхает, кто стоит, на море смотрит. Одеты все просто, по-дорожному, в плащах теплых, но видно, не деревенские. Говорят тихо, медленно, будто горе у них, такое горе, что на белый свет глядеть не хочется. Брат Игнатов решил было, что мерещится ему, да тут один из них, главный видно, подошел, поклонился, попросил продать молока. Мол, дети у них устали, проголодались. Ну, подоили их женщины коз, детей напоили, спать уложили. Брат Игнатов костер зажег, посидел с мужчинами. Только про себя они ему ничего не рассказали, а больше расспрашивали как и что, да какая жизнь у нас в Усолье. А жизнь у нас известно какая. Слева Хорты, справа князь. – Хортов не трогай! – Да я не трогаю… После полуночи напал на Игнатова брата сон, да такой, что где сидел, там и повалился. Проснулся на рассвете – никого. Чисто. Даже костровища и того нет. Только вся пустошь в цветах. Качаются белые колокольцы, звенят печально, и звон такой, будто сама земля плачет. А места там глухие, дорог никаких. Брат Игнатов по тропке вниз побежал, думал, с детьми они далеко не уйдут. Смотрит – ни травинки не примято. Кроме старых козьих следов – ничего. – Куда ж они все делись? – Как прилетели, так и улетели. Откуда, куда – никто не знает. – А было тому брату счастье? – Не знаю. Женился, говорят, счастливо. Деток много. – Какое ж это счастье? Это самое настоящее горе. Хм. Знаешь что… Про крылатых девок я ничего не знаю, а вот про крылатого мужика слыхал. – Правда? – обрадовалась Нюська. – Расскажешь?