Чтоб там лежал в алмазных он цепях, Терзался бы в огне неугасимом За то, что вызвал Вышнего на бой. И девять раз уже сменилось время, Которым смертный мерит день и ночь, Как он со всею ратью побежденной Лежал, вращаясь в пламенной пучине, Сражен и уничтожен, хоть бессмертен. Но худший суд еще был впереди: И мыслью об утраченном блаженстве Терзался он, и болью страшных мук. Вокруг себя водил он взор свой мрачный, В котором отражалось униженье Глубокое, но вместе с тем и гордость Упрямая, и ненависть была; И сколько взор охватывал бессмертный, Он видел вкруг лишь дикую пустыню, Со всех сторон лишь страшную тюрьму, Пылавшую огнем, громадной печи Подобно; но огонь тот был без света, — Он порождал лишь видимую тьму, В которой лишь возможно было видеть Картины горя, области печали И скорбной ночи – край, где никогда Ни мира, ни покоя, ни надежды, Повсюду проникающей, не будет, Где лишь царит мученье без конца И огненный поток, который серой, Горящей вечно и неистощимой, Питается. Таков был тот приют, Который был мятежным уготован Предвечной справедливостью, – темница Отведена в удел им в крайнем мраке, Который от небесного сиянья И Бога трижды столько удален, Как полюс отстоит от центра мира! О, как несходно это место с тем, Отколь они низвергнуты! И вскоре В волнах огня крутящихся он видит Вокруг себя собратий по паденью И узнаёт, что, корчась, рядом с ним Лежит один, к нему из всех ближайший По чину и по преступленью, – тот, Который был известен в Палестине Впоследствии и звался Вельзевулом. К нему-то обратился Архивраг, (На небе имя Сатаны стяжавший), Прервав молчанье страшное вокруг, С такою речью, дерзкой и надменной: «Ужели это ты? О, как ты пал! Как страшно изменился ты, который Сияньем ослепительным своим Превосходил в блаженном царстве света Других, сиявших ярко, мириады! Ты ль это, кто соединен со мной Союзом, мыслью, планами, надеждой, Отвагой в нашем славном предприятьи, А ныне – униженьем и бедой! Теперь ты видишь сам, в какую пропасть С высот Небес низвергнул нас Сильнейший Своим ужасным громом; но дотоле Кто ж знал всю силу этого оружья Жестокого? Однако ж ни оттого, Что пали мы, ни оттого, что далее Еще способен причинить нам в гневе Могучий победитель наш, нисколько Я не раскаюсь и не изменюсь, Хотя б мой внешний образ изменился.