Вахатехве не обращает внимания. Я тоже. В толпе поднимается шум, все делают ставки, а я посылаю какого-то мальчишку в лагерь Вашаки за моим седлом. Оно лежит возле палатки – единственной в целой долине, заполненной вигвамами и типи, так что найти ее легко. Вашаки уже здесь. Он занимает место на краю поляны, сидя верхом на буром коне с белой отметиной и не делая ставок. Я не знаю, участвовал ли он сам в скачках, но сомневаюсь, что он стал бы рисковать такой лошадью. Покателло и его люди стоят возле старта, называя свои ставки. Магвич жалуется всем, кто готов его слушать. Мальчишка возвращается с моим седлом. На его лице написано предвкушение. Я вручаю ему монетку, которую достаю из сумки. Мальчишка подбрасывает ее, улыбается и убегает. Я седлаю саврасого и запрыгиваю в седло. Конь пляшет и нетерпеливо мотает головой, и я слышу, как некоторые меняют ставки. Я не знаю, как у них все устроено, но мне все равно. Если я выиграю, рисунки достанутся мне, остальное меня не интересует. Я даю саврасому немного пробежаться, чтобы разогреться, но никто не готов ждать, пока я изучу местность. Я приближаюсь к старту, но у него меня ждет не только Вахатехве. Магвич все же влез в гонку, и никто не решается его прогнать. – Если я выиграю, то заберу женщину, – настаивает он. – Нет. Выиграешь так выиграешь. От меня ты ничего не получишь, – отвечаю я, не глядя на него. Вахатехве стоит между нами и линией старта, и я направляю саврасого к его пегому коню, не позволяя себя раззадорить. – Если я выиграю, то заберу своих лошадей, – обращается Магвич к Вахатехве. Толпа умолкает, ожидая ответа. – Если ты выиграешь, я отдам тебе пять лошадей, которых выиграл у тебя, – уступает Вахатехве. Его голос звучит достаточно громко, чтобы все слышали. Магвич издает клич, вскидывая руки, будто уже победил, и зрители делают новые ставки. – Но если выиграет пани даипо, – выкрикивает Вахатехве, ехидно сверкая глазами, – я отдам этих лошадей ему! Магвич изумленно умолкает, а толпа гикает, но спорить уже некогда. – Поскакали! – кричит Вахатехве. – Через ручей и обратно, пани! Тут же раздается выстрел, саврасый подпрыгивает, а Магвич и Вахатехве срываются с места, подбивая коней. Их волосы развеваются, пыль поднимается клубами. Мне даже не приходится подгонять саврасого. Он видит, что его обошли, и кидается вдогонку, чуть не выбросив меня из седла. Я прилипаю к его спине, вцепившись в черную гриву и не мешая ему скакать. Он пролетает через поляну и мимо лагерей, преследуя противников. Вахатехве опережает Магвича, и ни один из них не обращает внимания на догоняющего их саврасого. Я пересекаю ручей в то мгновение, когда они поворачивают. Мой конь сам выскакивает на берег и тут же бросается обратно. Мне даже не приходится брать в руки повод. Это гонка, саврасый отстает, а проигрывать он не любит. К тому моменту как мы достигаем края поляны, саврасый идет бок о бок с пегим конем Вахатехве. Магвич отстает, и я даже не оглядываюсь, чтобы посмотреть насколько. Саврасый летит вперед, радуясь возможности пробежаться, которой у него не было с тех пор, как дакота отдали его нам у Форт-Ларами. Мы доходим до финиша с опережением на целый корпус. Саврасый не хочет останавливаться, так что я резко тяну его за гриву и вжимаю ноги в стремена, заставляя развернуться. Вахатехве хохочет, запрокинув голову и раскинув руки, а те, кто в последний момент рискнул и поменял ставку, теперь гикают и приплясывают с таким же восторгом. На короткое сладкое мгновение у меня на сердце становится легко, а змеи успокаиваются. Я возвращаюсь к финишной линии, изумленно качая головой. – Не знал, что ты на такое способен, Дакота, – говорю я саврасому, смеясь. Давно пора дать ему имя. Он его заслужил. – Я хочу этого коня, Джон, – кричит Вахатехве, по-прежнему сверкая кривой улыбкой. Похоже, я тоже заслужил имя. Вашаки приближается верхом на коне в сопровождении своих военных вождей. Все они широко улыбаются. Гонка вышла хорошая. Я спешиваюсь, чтобы забрать сумочку с рисунками из протянутой руки Вахатехве. Он по-прежнему сидит в седле и изумленно смеется. Но в следующее мгновение его глаза встревоженно сверкают, а Вашаки выкрикивает предостережение: – Брат! Я быстро поворачиваюсь и отскакиваю в сторону, и в это же мгновение в правый бок саврасого вонзается нож. Конь кричит и срывается с места, а шошоны бросаются в разные стороны, как капли масла, если его вылить на слишком горячую сковороду. Магвич бежит на меня, выхватив второй нож и оскалив зубы, а я едва успеваю увернуться, чтобы мне не вспороли живот. Он наносит еще один удар, а я делаю ложный выпад влево, но его клинок царапает мне лицо и отсекает прядку волос. Я отступаю и тянусь за клинком в сапоге, а Магвич снова налетает на меня, и мне остается лишь уворачиваться. Его нож задевает мою рубашку, и самый кончик оставляет у меня на животе длинный неглубокий порез. Увидев сквозь разорванную ткань, что из раны выступила кровь, Магвич ухмыляется. Вокруг нас образовалось свободное пространство. Никто не вмешивается. Никто не кричит. Все смотрят. – Я сниму с тебя скальп и заберу твою женщину… снова, – выплевывает Магвич. – Я обрюхачу ее… снова. Он тяжело дышит, окровавленный нож придает ему уверенности, но Отактай, сиу-полукровка, научил меня пинаться, кусаться и выпускать кишки самыми разными способами, когда мне не было и тринадцати лет и я не знал, куда девать свою ярость. Теперь моя ярость еще сильнее. Магвич наносит еще один удар, широко расставив мощные бедра, готовясь пропороть меня насквозь, но я резко приседаю, брыкаюсь, как мул, и попадаю ему по колену. Он пролетает вперед, и я изо всех сил бью его локтем по голове, заставляя споткнуться и опереться о землю. Магвич роняет нож, а я отступаю, давая ему возможность подобрать оружие, чтобы убедиться, действительно ли он готов умереть. Я хочу убить его, но умирать не хочу. Я обещал трем мальчишкам и мертвецу, что позабочусь о Наоми. Я не смогу выполнить обещание, если убью этого человека, а еще две тысячи кинуться мне мстить. Я для них чужой. А он свой. – Я не хочу убивать тебя, – вру я. – Забирай свой нож и лошадей, которых обещал мне Вахатехве, и уходи. Мне они не нужны. Магвич смеется. Я уже в крови, а на нем ни царапины. Некоторые из зрителей глумятся надо мной, другие же пытаются пролезть вперед, чтобы не пропустить зрелище. Магвич поднимает нож и начинает подбираться ко мне в низкой стойке. Перья пляшут у него в волосах. Он слегка припадает на одно колено. Когда Магвич делает выпад, я снова бью его по раненому колену, но под ногами у нас вязкая, скользкая грязь, натоптанная сотнями копыт во время скачек. Я поскальзываюсь и падаю, и он кидается на меня, широко взмахивая ножом. Лезвие задевает землю рядом с моей головой, но мой нож уже в его животе. Магвич замирает, вздрагивая от неожиданности, и запоздало пытается откатиться, увернуться от клинка, который уже пронзил его. Но я обхватываю рукоятку обеими руками и дергаю вверх, вспарывая ему живот, и потом сталкиваю его с себя. Ахнув, Магвич хватается за рану, но умирает раньше, чем я успеваю достать из него нож. Потом я поднимаюсь, залитый кровью и потрепанный, не зная, что будет дальше. Я ожидаю, что шошоны толпой кинутся на меня с ножами, но за короткой тишиной следуют лишь вопли и гиканье. Вахатехве вскидывает руки и издает вой, Вашаки делает то же самое. Несколько человек из отряда Покателло выходят из толпы, с опаской поглядывая на меня. Один из них спрашивает, буду ли я снимать скальп. От этой мысли на меня накатывает тошнота, и я качаю головой, отказываясь от ритуала. Они взваливают Магвича себе на плечи. Его кровь стекает по их спинам и капает на землю. Никто не набрасывается на меня. Когда тело уносят с поляны, кто-то издает горестный вопль, который подхватывают другие голоса, но, как на вчерашнем совете, оспорить исход уже нельзя. Магвич бросил вызов, Магвич проиграл. Я подбираю сумочку, покрытую пылью и брызгами крови, и иду искать своего коня. Наоми Меня будит далекий волчий вой. Я одна в палатке Джона. Дело идет к вечеру, а я проспала много часов. Я бы и дальше спала, но звуки, раздающиеся где-то за пределами лагеря, заставляют меня выбраться из палатки, чтобы выяснить, какие новые беды мне грозят. Никого в нашем лагере, похоже, не смущает шум, хотя многие столпились у вигвама Ханаби. Вождь Вашаки что-то говорит, а мужчины и женщины слушают, широко раскрыв глаза и разинув рот, как будто он рассказывает какую-то захватывающую повесть. Время от времени один из воинов вставляет несколько слов, то ли подтверждая слова вождя, то ли объясняя что-то, после чего Вашаки продолжает рассказ. Но в потоке его речи я улавливаю имя Джона. А потом вижу его самого. Он ведет саврасого к лагерю. Оба запачканы пылью и кровью. В лагере Вашаки раздаются встревоженные возгласы, и несколько человек кидаются к нему, но Джон поднимает руку, успокаивая их жестом, словно мулов. Я тоже хочу броситься к нему, но продолжаю стоять как вкопанная. Крови слишком много, она пропитала его одежду, и я цепенею от страха. Джон окидывает взглядом лагерь поверх ближайших к нему голов, замечает меня и направляется ко мне, а толпа расступается перед ним. Кажется, кто-то предлагает увести его коня, но Джон качает головой и ведет саврасого ко мне. Ханаби хлопает в ладоши, выкрикивая что-то, и люди расходятся, оставив нас наедине, насколько это возможно в лагере. – Ты ранен? – выговариваю я, стараясь не смотреть на него и сдержать приступ тошноты. Я устремляю взгляд на западное небо у него за плечом. Столько месяцев я смотрела на Запад, шла к нему, а теперь стою неподвижно. – Нет. Кровь не моя, – спокойно, тихо отвечает Джон. – Ладно, – киваю я. – Тебе бы присесть, – говорит он. – Ты белая как мел. – Я в порядке. Джон протягивает руку, чтобы поддержать меня, и я тут же отступаю на шаг. Я не нарочно. Это происходит само собой. Он тут же опускает руку. – Прости, – выдыхает он. – Я пойду помоюсь в ручье. – Я принесу тебе чистую рубашку, – шепчу я. – И мыло с полотенцем. Джон возражает, но я отворачиваюсь и сбегаю от него, а он меня не удерживает. Дрожащими руками я перерываю его сумки, лежащие в палатке у входа, а потом делаю глоток из фляжки, которую оставил мне Джон, пока я спала. Когда я дохожу до ручья, он уже снял с себя все, кроме штанов, погрузился в воду и успел смыть с себя почти всю кровь. Его больше тревожит саврасый. Джон поливает его бока и ноги из жестяной кружки, счищая кровь и грязь. У коня на боку рана шириной не больше дюйма, но глубокая, судя по тому, как она продолжает сочиться. Я протягиваю Джону мыло и опускаюсь на траву с полотенцем и рубашкой в руках, опасаясь, что ноги меня не удержат. Часть крови все же его собственная. Джон мне соврал. У него неглубокий порез на животе и небольшая ранка на скуле. – Там твоя сумочка. – Он кивком указывает на траву рядом со мной. – Думаю, если почистить ее маслом, будет как новенькая. Внутри рисунки, проверь, если хочешь. Еще несколько лежат в моей седельной сумке. – Еще один кивок. – Пришлось их свернуть, иначе не влезли бы, но они на месте. Я изумленно смотрю на потрепанную сумочку и касаюсь застежки. Сумочка вся в пыли и пятнах, но она здесь. Я открываю ее и проверяю содержимое: плотные белые листы, изрисованные лицами, на которые я пока не готова смотреть. Я снова закрываю сумочку. Меня переполняют удивление и благодарность. – Как? – шепчу я. – Как ты их достал? – Воин со шрамом – Вахатехве – отдал их мне. – Просто отдал? – выдыхаю я, но Джон уже не слушает. Он окунается в ручей и натирает волосы и тело мылом, как будто ему тоже тяжело на меня смотреть. У меня за спиной кто-то выкрикивает что-то по-шошонски. Я оборачиваюсь и вижу все того же воина со шрамом, который ведет к ручью пять лошадей. Тех же самых, которых он предлагал за меня Магвичу. У меня внутри все сжимается и скручивается, но Джон встает – вода стекает по его коже и волосам, – приветствует воина и представляет его мне. Его имя – Вахатехве – в устах Джона похоже на музыку, но я не поднимаю взгляд и старательно не смотрю на них обоих. Мы с этим воином уже знакомы, и я бы предпочла забыть о той встрече. Они разговаривают минуту-другую, и я чувствую, как взгляд Вахатехве на мгновение касается меня. Потом он отворачивается и уходит, оставив лошадей. Животные наклоняются к ручью и начинают пить, ничуть не встревоженные уходом хозяина. – Теперь это наши лошади, – тихо говорит Джон. – Нам потребуются шкуры для вигвама и бизоньи накидки, раз мы остаемся здесь зимовать. Лошадей можно обменять на все необходимое. От всех этих новостей у меня кружится голова. Зимовать здесь? Вигвам? И почему эти лошади наши? – Мне не нужно ничего, что принадлежало Магвичу, – запинаясь, выговариваю я. – Я сказал то же самое Вахатехве, но он возразил, что лошадь не в ответе за того, кому принадлежит. Кому… принадлежала. – Принадлежала? – переспрашиваю я, все еще ничего не соображая. Джон молча принимается осматривать лошадей Магвича, сделав вид, что не услышал. Но я слишком хорошо его знаю. – Почему… Вахатехве… отдал тебе лошадей, Джон? – Я их выиграл… На скачках. Точнее, выиграл Дакота. – Дакота? – Саврасый. Так его зовут. – С каких пор? – С тех пор, как он помог мне выиграть твою сумочку и пять лошадей у Вахатехве, – тихо отвечает Джон. – А кто порезал тебе живот и щеку и ранил… Дакоту? – Магвич. Джон произносит это имя так, будто его вкус ему противен. – И что ты сделал с Магвичем? – шепотом спрашиваю я. Дыра у меня в груди заполняется чернотой. Джон медлит, но потом поднимает на меня серьезный и мрачный взгляд. – Я убил его, Наоми. На меня накатывает волна облегчения и отвращения, и я сжимаю зубы, закрываю глаза и хватаюсь за стебли травы, чтобы меня не унесло этим потоком. – Наоми! – тихо зовет Джон.