– Уэбб! – рычит на него Уайатт. – Давай ты будешь слушать, пожалуйста! А то спугнешь Джона, и мы все останемся без истории. – Команчи – это еще одно племя. Они были страшными врагами пауни. Им нравилось воевать с пауни, а пауни любили воевать с ними и красть у них лошадей. Однажды ночью Ястреб – Кут-а'ви-кутц, – у которого было много лошадей, потому что он ловко воровал их у команчей, прокрался во вражеский лагерь. Он увидел много красивых лошадей у большого дома. – А какой масти были лошади? – перебивает Уэбб. Уайатт вздыхает. – А ты как думаешь? – говорит Джон. Его, похоже, совсем не раздражают постоянные вопросы Уэбба. – Одна саврасая, вторая чалая, а третья пегая, красотка, – отвечает Уэбб не задумываясь. – Думаю, ты прав. Ястреб как раз собирался увести всех троих, когда заметил тень внутри дома. Это был очень красивый дом. Над входом висели перья и бизоньи копыта, которые покачивались на ветру и стукались друг о друга, издавая звук, похожий на его имя. Ястреб огляделся, чтобы убедиться, что никого рядом нет, но стук копыт и шелест перьев снова позвали его по имени: «Кут-а'ви-кутц». Он подумал, что, возможно, кто-то зовет его изнутри. Тогда Ястреб заглянул в дом и увидел девушку, которая расчесывала свои длинные волосы. – Она была похожа на Наоми? – Наоми не краснокожая, – ворчит мистер Колдуэлл, и всем у костра становится неловко. – Да. Она была очень похожа на Наоми, – говорит Джон, поднимая на меня оценивающий взгляд. Его упрямство вызывает у меня улыбку. – Ястреб забыл о лошадях и просидел всю ночь, любуясь девушкой. Когда он все же ушел, то взял только двух лошадей… – Чалую и саврасую, – вставляет Уэбб. – Хорошо. Но оставил пегую на случай, если она принадлежит этой незнакомке. Он вернулся домой, к своему народу. Но каждый раз, когда Ястреб видел что-то красивое, он вспоминал девушку из племени команчей и выменивал вещицу на одного из своих коней. Так продолжалось, пока он не раздал почти весь свой табун. Его друзья сказали: «Нужно пойти и забрать еще лошадей у наших врагов команчей, ведь от твоего табуна почти ничего не осталось». И Ястреб согласился, но взял с собой все красивые вещи, которые выменял. Ястреб с друзьями отправились туда, где была стоянка команчей, но лагерь исчез. Они отправились к другому лагерю, но там Ястреб не нашел дом девушки и покинул поселение, так и не украв лошадей. Его друзья не понимали, в чем дело. Ястреб сказал: «Пойдем поищем другой лагерь и украдем оттуда лошадей». Они пошли к другой стоянке, потом к третьей, но Ястреб все никак не желал уводить лошадей, потому что искал девушку. И вот в последнем лагере Ястреб прокрался между жилищ, высматривая дом с перьями и копытами над дверью. Наконец он услышал свое имя – Кут-а'ви-кутц – и понял, что отыскал нужный дом. Ястреб вошел внутрь и увидел, что девушка крепко спит. Он сложил все свои сокровища к ее ногам и лег рядом с ней, потому что устал после долгих поисков. Мистер Колдуэлл фыркает и качает головой, как будто история вдруг приняла непристойный оборот. – А что было дальше? Она проснулась и закричала? – спрашивает Уэбб, не замечая чужой неловкости. – Девушка проснулась, но в темноте нельзя было разглядеть, кто лежит рядом. Она протянула руку и пощупала волосы Ястреба. Воины пауни сбривают волосы и оставляют только небольшой клочок, вот тут. – Джон дергает Уэбба за хохолок между макушкой и лбом. – Как Собачий Клык, – с серьезным видом вставляет Уайатт. Он говорил, что его до сих пор мучают кошмары, в которых за ним гонится целый отряд пауни. – Да, – кивает Джон. – Девушка испугалась, когда поняла, что рядом с ней пауни. Но его кожа была холодна и он спал так крепко, что она пожалела его и укрыла одеялом, прежде чем выбраться из дома и отправиться к отцу, который был вождем команчей. – Ястреб сумел убежать? – встревоженно спрашивает Уэбб. – Он не хотел убегать, – помедлив, говорит Джон. – Не хотел? – изумленно пищит Уэбб. – Нет. Он хотел остаться рядом с девушкой. Уэбб морщит нос, как будто не может в это поверить, а у меня в груди разливается тепло. – Верховный вождь и военные вожди его отрядов схватили Ястреба со всеми его красивыми вещицами и привели в главный дом. Они сели вокруг огня и начали передавать трубку, думая о том, каким способом лучше его убить. – А что, много их, этих способов? – спрашивает Уэбб. – Да. Какие-то более болезненные, какие-то менее. А отец девушки был очень зол на Ястреба. – Потому что пауни и команчи враги, – говорит Уэбб. – Именно так. Трубка раз за разом обходила полный круг, а команчи все никак не могли принять решение. Но потом в дом вошел старый дед и увидел Ястреба, закутанного в одеяло внучки, который ожидал своей участи. Дед увидел подарки, которые принес юноша, и спросил: «Ты пришел, чтобы забрать мою внучку из ее племени?» Ястреб ответил: «Нет. Я хочу лишь быть рядом с ней. Если позволите мне остаться, ее народ станет моим народом». Дед сел в круг к вождям команчей и, когда до него дошла трубка, обратился к своему сыну, верховному вождю, и ко всем воинам: «Не будем убивать пауни. Лучше сделаем его одним из нас. Тогда между пауни и команчами настанет мир». – Мир? В этой истории что, нет ни одной драки? – возмущенно восклицает Уэбб. – Нет. Ни одной. – Уголки губ Джона дергаются. – Ястреб остался с команчами и женился на дочери вождя. Он жил с ее племенем до самого дня ее смерти, и только потом вернулся к своему народу. – Она умерла? – пищит Уэбб. – Как же так вышло? – Бабушка мне не рассказала. Но это не самое важное во всей истории. – А что самое важное? – спрашивает Уилл. – Мир между народами, – отвечает Джон. Мы все некоторое время молчим, задумавшись над этим. Даже мистеру Колдуэллу нечего сказать. – Я уже слышал эту историю, – говорит Эбботт. – В легенде о Ястребе, пауни и вожде команчей есть еще много интересного. – Мне больше всего понравилось про то, как он воровал лошадей, – хмурится Уэбб. – Я хочу знать, что случилось с саврасой, чалой и пегой. – Может, ты сам придумаешь и завтра после ужина расскажешь нам историю? – Мне пора в дозор, – вдруг говорит Джон, резко поднимаясь. Он слишком долго находился в центре внимания. Джон желает всем спокойной ночи, почти не глядя на меня, но я не пытаюсь его удержать. Мои мысли заняты его рассказом. Эбботт и Колдуэллы вскоре тоже прощаются с нами, унося с собой свою посуду и мысли. Гомер Бингам будит Элси, помогает ей подняться, и они вместе бредут к своему фургону. Мама отправляет мальчишек спать. Папа отводит их всех в палатку и помогает устроиться на ночлег. На несколько минут мы с мамой остаемся вдвоем у костра. Ульф спокойно спит в корзинке у ее ног. Мама кутается в свой разноцветный плащ, хотя ночь теплая, а от костра идет жар. Нам нужно перемыть тарелки и чашки и замесить тесто, но мы обе продолжаем сидеть неподвижно. – Это твоя история, – тихо говорит мама. – Ваша с Джоном. – Какая история, мам? – Легенда о Ястребе и девушке из племени команчей. О мире между народами. – Думаешь, Джон знает об этом? Я не хочу, чтобы ради меня он отказывался от своего народа. – Думаю, он знает это лучше всех нас. Он сказал почти то же самое твоему отцу, когда пришел просить его разрешения. – «Просить разрешения». – Я вздыхаю. – Мне не нужно папино разрешение. – Тебе, может, и нет… А Джону было нужно. Он сказал Уильяму: «Я буду заботиться о Наоми, но также и о всей вашей семье. Ваша семья станет моей семьей». – Мама смотрит на огонь, ссутулившись, обхватив колени руками, а меня вдруг охватывает непреодолимое желание найти Джона и упасть перед ним на колени. – Иди спать, мам. Забирай Ульфа и ложись. Я приберусь, сделаю тесто и скоро к тебе присоединюсь. Мама не спорит. Она устало встает и поднимает Ульфа, точно древняя старуха корзину с бельем. – Когда пойдешь пожелать Джону спокойной ночи, скажи ему спасибо за историю. – Ее голос звучит ехидно, хотя и устало, и я улыбаюсь ей вслед. Она слишком хорошо меня знает. – Скажи, что я благодарна ему за все. – Обязательно, мам. – Люблю тебя, Наоми, – добавляет она. – Бог дал мне только одну дочь, зато самую лучшую из всех, что у него были. – Наверное, он рад, что от меня избавился. – Он не избавился и никогда не избавится. С Богом так не бывает. – Спокойной ночи, мама. – Спокойной ночи. И Джону дай поспать хоть немного. Когда я не нахожусь что ответить, она смеется, но смех быстро превращается в кашель. Джон Если забыть о песке и пустынных участках, где нет ничего, кроме пыли и камней, Эбботт оказался прав. Дорога не такая уж тяжелая, и мы успеваем пройти довольно много. Это помогает развеять сомнения и тревогу, и нахмуренные лица путешественников постепенно расслабляются. На следующий день мы доходим до Грин-Ривер. Ее берега усыпаны древесиной, травы тоже много, но сама река широкая – не меньше сотни футов от берега до берега – и быстрая. Когда я захожу в воду верхом на саврасом, он перестает доставать до дна уже на первой трети пути. Приходится повернуть обратно. – Здесь слишком глубоко, не переправиться. Я поднимусь выше по течению. У мормонов есть паром в нескольких милях отсюда, но, может, так далеко идти не придется. Напоите животных, дайте им попастись, а я посмотрю, не найдется ли поблизости брод, – говорю я Эбботту, и тот охотно соглашается. Я двигаюсь по берегу, время от времени сворачивая к воде, чтобы проверить глубину, и высматривая просветы между деревьями, где смогут легко проехать фургоны. Минут через пятнадцать я вижу группу индейцев, не меньше сотни, состоящую в основном из женщин и детей. Они столпились на берегу. Их животные нагружены шестами для типи и шкурами. Иногда можно заметить детей, сидящих поверх всего скарба. Немногочисленные мужчины начинают заводить животных в воду. Похоже, что река им знакома вплоть до особенностей дна, так что женщины, не дожидаясь, пока мужчины доберутся до противоположного берега, без промедления следуют за ними, посадив детей в заплечные сумки и взяв в руки корзины. На плотах, сооруженных из веток и связанных вместе, тоже лежит скарб, а дети постарше толкают их, крепко ухватившись за края. Вода доходит им до груди. Собаки кидаются в воду вместе с ними и быстро гребут к другому берегу, сопротивляясь течению. Оно то и дело сносит их, но рано или поздно животные выбираются на другой стороне. Я придерживаю саврасого, наблюдая за отрядом и оценивая глубину воды, уверенный в том, что нашел лучшее место для переправы. Я держусь на расстоянии, чтобы племя не видело во мне угрозы, и вдруг замечаю женщину, идущую почти в самом конце. Она ведет вьючного мула, на котором поверх туго перевязанного вьюка сидят двое маленьких детей. Из ее заплечной сумки выглядывает круглолицая малышка с черными волосами. Может, мое внимание привлекает мул. Он останавливается через каждые пару шагов, женщина дергает за веревку, и животное проходит еще ярд, прежде чем снова замирает. Когда она делает это в третий раз, мул спотыкается, паникует и окунается в воду заодно с детьми, увлекая женщину за собой. Дети кричат, а мул тащит свою хозяйку через реку, судя по всему решив, что теперь ему ничего не остается, кроме как добраться до берега. Женщина спотыкается, уходит под воду, но почти сразу выпрямляется, не выпуская веревку из рук. Однако, когда ей удается встать на ноги, заплечная сумка оказывается пуста. Течение кружит маленький сверток и быстро уносит его вдаль от суматохи на переправе, и женщина начинает кричать. Она бросается в воду вслед за ребенком, но попадает в другой поток, и ее утаскивает не в ту сторону. Малышка совсем легкая и не может сопротивляться реке, которая несет ее вперед. Я вжимаю пятки в бока саврасого, направляя его в реку, и одновременно слежу за беспомощным комком, кружащимся в середине реки. Я уже начинаю бояться, что не успею вовремя добраться до ребенка, но течение ослабевает, и его несет прямо ко мне. Я спрыгиваю с коня, кидаюсь к малышке, выхватываю ее из воды и прижимаю к себе. Саврасый начинает плыть, а я нащупываю ногами дно и отпускаю повод, чтобы конь вернулся на берег, пока я борюсь с течением. Малышка не плачет. Она совсем голенькая – то ли упала в воду без всего, то ли река унесла пеленку, – а ее ручки и ножки не двигаются. Она крупнее Ульфа, старше, крепче, но все равно такая маленькая и скользкая, что я боюсь выронить ее обратно в воду. Я кладу ее животом себе на плечо и начинаю постукивать по спине одной рукой, а другой придерживаю ножки, стараясь не потерять равновесие по пути к берегу. Несколько мужчин уже бегут ко мне. Мать еще не выбралась из воды, хотя она уже почти у берега. Я опускаюсь на колени, кладу малышку на песок и переворачиваю на бок, продолжая похлопывать ее по спине. Внезапно из посиневших губ выливается вода. Девочка тут же начинает кричать и отбиваться, размахивая ручками и ножками. Я подхватываю ее, укладываю животом поперек своей руки и еще немного стучу по спинке. Когда первый из мужчин добегает до меня – его волосы развеваются, а штаны и мокасины насквозь мокрые, – я встаю и протягиваю ему разъяренную девочку. Тот забирает ее, осматривает и передает подоспевшему старику. Я показываю жест, означающий «хорошо», и мужчина кивает, повторяя тот же знак.