* * * Наоми успевает спуститься с утеса, когда я добираюсь до нее. Она замечает и поворачивает гнедую у подножия, огибая холм с запада и заставляя меня пуститься в погоню. Тут есть чем полюбоваться: Наоми стрелой летит через бескрайнее поле, а волосы развеваются у нее за спиной. Они такого же цвета, как шерсть ее лошади, и я невольно думаю, что вождь дакота не случайно сделал такой выбор. Гнедая двигается плавно и широко, а юбки Наоми свисают по обе стороны, напоминая королевскую мантию. Она хорошая наездница и держится в седле так же уверенно, как и во всем другом. Может, в этом и кроется корень моей проблемы? Наоми как будто прекрасно знает, кем является, и ведет себя так, словно полностью довольна собой. Я упрекнул ее в том, что она не думает, а лишь чувствует и действует, но, возможно, она просто достаточно уверена в себе, чтобы довериться интуиции и перейти к действию. Наоми приостанавливается, когда утес остается позади, точно барьер между нами и караваном, а затем и вовсе останавливается, не оборачиваясь, дожидаясь, пока я поравняюсь с ней. – Я хочу побыть одна, Джон Лоури. Я знаю, что она специально называет меня так, потому что я просил ее этого не делать. – Нет. Не хочешь, – возражаю я. – Ты хотела, чтобы я последовал за тобой. Она бросает на меня гневный взгляд, раскрасневшаяся и взлохмаченная, и некоторое время я молча пожираю ее взглядом и никак не могу насмотреться. – Почему ты так на меня смотришь? – не выдерживает она через минуту. – Я злюсь на тебя и хочу побыть одна. Я спешиваюсь, надеясь, что Наоми не сорвется с места в это же мгновение, чтобы мне насолить, и подхожу к ее лошади. Не спрашивая разрешения, я обхватываю ее за талию и спускаю ее на землю прямо перед собой, так близко, что можно наклониться и поцеловать спутанные волосы у нее на макушке. У нее на шее быстро бьется жилка, украшенная россыпью веснушек. Я провожу по ним пальцами, и Наоми с вызовом поднимает на меня свои зеленые, как трава, глаза. – Ты вроде бы не собирался больше меня целовать, – шепчет она. – Я и не собирался, – говорю я. А потом целую. Она явно хочет меня наказать, поэтому не отвечает на поцелуй так, как раньше. Ее руки не ложатся мне на грудь, губы не раскрываются. Но я чувствую, как ее сердце колотится где-то возле моих ребер, отвечая моему собственному пульсу. Потом она едва ощутимо вздыхает, обхватывает мое лицо руками и тянет на себя. Я прощен. Я углубляю поцелуй. Целую ее крепко, неторопливо, испытывая свою выдержку. Ветерок шуршит ее юбками и щекочет мне затылок. Лошади пасутся неподалеку: им нет дела до моей пылкости и тихих звуков поцелуя. Мы погружены в теплую тишину. Грохот колес, скрип кузовов, тяжелый труд и дорога в гору, печаль и страх – все это осталось где-то далеко. И меня переполняет покой. – Я не знаю, что ты пытаешься этим сказать, – шепчет Наоми после долгого молчания, и я еще раз касаюсь ее губ своими, прежде чем заставить себя остановиться. – Я скучал по тебе. Она вглядывается мне в глаза. – Я никуда не уходила. – Ты ни разу не посмотрела в мою сторону за последние девяносто миль. – Когда мы проходили мимо детских могил… особенно поначалу… Мама отказывалась на них смотреть. Говорила, что это слишком больно, а она не готова нести эту боль. – Наоми сглатывает и переводит взгляд на мои губы. – В последние дни мне было слишком больно на тебя смотреть. Вот я и старалась этого не делать. – Твоя мама мудрая женщина. – Мудрее всех на свете. – У нас с ней состоялся разговор. Она сказала мне, что ты направилась сюда, и посоветовала последовать за тобой. Наоми отступает на шаг, так что я уже не могу до нее дотянуться. Ее зубы сжаты, а глаза смотрят холодно, и я понимаю, что сказал что-то не то. – Я сама могу о себе позаботиться. – Да. Я знаю. Но она все равно отправила меня за тобой. – Так вот зачем ты здесь? Чтобы убедиться, что я не сделаю какую-нибудь глупость? Потому что сама я не думаю, прежде чем делать? Я знал, что нам придется к этому вернуться. – Нет. Я здесь не за этим. Она делает глубокий вдох, а выдох получается неровным. – Ты унизил меня, Джон. – Я знаю. Я этого не хотел. Она кивает, как будто принимает мое извинение, и я вижу, что ей непросто извиниться в ответ. – Наверное, я слишком поспешила. Я знаю, мы не так давно знакомы. Но в пути каждый день как целая жизнь. Это тяжелые дни. Они давят на каждого из нас, и очень скоро невольно начинаешь сбрасывать все, что не важно, на обочину… А заодно понимаешь, без чего точно не сможешь жить. – Твоя мама сказала мне очень похожие слова. – А мне она сказала набраться терпения, – шепчет Наоми. – И я буду стараться. Я киваю, потирая щеку. Мне немного страшно, но я знаю, что делать. – До Форт-Бриджера еще дней девять, может десять, – замечаю я. – А до Калифорнии еще восемьсот миль, – мрачно отзывается она. – Да, но… я не готов так долго ждать. Наоми поднимает на меня удивленный взгляд. – Что? – едва слышно произносит она, как будто боится поддаться надежде. – В Форт-Бриджере мы сможем купить тебе платье. – Ты уже купил мне платье. – В нем вышла замуж Лидия Кларк, а я хочу, чтобы у тебя было свое собственное свадебное платье. Она закусывает губу, сдерживая улыбку. – Мне надоело гадать. Если ты намекаешь на то, о чем я думаю, тебе придется спросить меня, Джон. И сделать это предельно ясно. Иначе я еще долго не смогу на тебя смотреть. Мое сердце этого не вынесет. – Ты согласна стать моей женой, Наоми? – Я произношу эти слова медленно, глядя ей в глаза. – Когда доберемся до Форт-Бриджера? – уточняет она. Ее глаза блестят. – Когда доберемся до Форт-Бриджера, – повторяю я. – Я не желаю, чтобы во время нашей первой ночи нас слушал весь караван. К тому же так мы сможем проделать остаток пути со своей повозкой и собственными припасами. У меня есть кое-какие деньги, и я готов продать хоть всех своих мулов, если потребуется. Но у нас непременно будет свой дом, пусть на колесах. – И все это можно достать в Форт-Бриджере? – Да… И может, найдется даже комната, чтобы провести ночь подальше от каравана. Она сглатывает, широко раскрыв глаза и не улыбаясь, и принимается расправлять юбки, как будто старается себя успокоить. Не знаю, чего я ожидал, но точно не этой неуверенности. – Я не уверена, что смогу так долго ждать, – едва слышно произносит Наоми. – Аака'а, – со стоном выдыхаю ее. А потом она бросается на меня, обвивая руками шею и смеясь. Я делаю вид, что оступаюсь под ее весом, и падаю в колючую траву, увлекая Наоми за собой. Мне в спину впивается камень, мы стукаемся лбами, но ее губы осыпают мое лицо поцелуями, мои руки ложатся ей на бедра, а ее радость отзывается у меня в груди. – Я люблю тебя, Джон Лоури, Две Ноги. – И я тебя люблю, Наоми Мэй, Много Лиц, – отвечаю я, и мое горло вдруг сжимается от избытка чувств, нарастающих в ответ на ее счастье. Я не плакал с тех пор, как меня покинула мать. Я думал, что давно разучился. И я никогда никому не говорил, что люблю. – Ты мне веришь? – произносит Наоми мне на ухо, устроившись поверх меня. – Верю, – шепчу я и закрываю глаза, чтобы взять себя в руки. Она нежно целует меня – верхнюю губу, нижнюю, с сомкнутыми губами и с приоткрытыми, и я открываю глаза, чтобы не пропустить ни одного выражения ее любви. И она не разочаровывает. Мы еще долго не встаем с травы. Наши губы зацелованы, а тела требуют большего. Но прежде чем мы зайдем дальше, она должна стать моей женой. Наоми