– Джон, отправь мальчишек одних. Тебе бы присесть, – не унимаюсь я. – Наоми. – Его голос звучит тихо, а глаза смотрят ласково. – Их легко спугнуть, и мне нужно всех проверить. Я оставил их без присмотра на два дня. Я смотрю им вслед, пока они медленно пересекают круг и удаляются за ивовые заросли. Через пять минут Уэбб возвращается, но без Джона. – Пап! – кричит он. – Папа! У мистера Лоури пропали все мулы! И Котелок с Дамой тоже! Все пропали! Мы нашли только колышки. Они все выдернуты! Как будто кто-то пошел за животными и спугнул их. – Братец шмыгает носом, заливая слезами чумазые щеки. – Мы поискали вокруг. Джон позвал Даму свистом, но она не пришла. – А где теперь Джон? – ахнув, спрашиваю я. – Не хочет бросать поиски, но только он совсем слаб. Послал меня рассказать мистеру Эбботту. Мои братья, папа и Эбботт расходятся веером, все расширяя круг поисков, но через четверть часа все возвращаются в лагерь ни с чем. Джон с ними, но он весь посерел и ссутулился. Мистер Эбботт велит ему сесть, пока не упал. Уже то, что он беспрекословно слушается, говорит о том, как ему плохо. Я кидаюсь ему навстречу, сдерживая слезы. Мистер Эбботт трубит в рог, собирая весь караван, чтобы рассказать о случившемся. Многие искренне сочувствуют и волнуются, и большинство мужчин – те, что здоровы, – вызываются еще немного поискать. Но все возвращаются с пустыми руками. Я собираю палатку Джона и его вещи, уговаривая его поберечь силы. Но когда Эбботт пытается убедить его, что тут уже ничего не поделаешь, Джон качает головой. – Нужно идти дальше, – не сдается мистер Эбботт. – Мы два дня здесь простояли, дожидаясь, пока ты и все остальные поправятся. Впереди долгая дорога через сухую землю. Караванов много, и если подождать еще, то и травы не останется. Джон не двигается, ошеломленный и сгорбленный, и смотрит на Эбботта, опираясь локтями на колени и сжав руки в замок. Потом он медленно поднимается с мрачной решимостью на лице. Вместо того чтобы спорить, Джон поворачивается к папе. – Вы можете одолжить мне мула, мистер Мэй? – говорит он. Эбботт возмущенно шипит, но я успеваю его опередить. – Тебе нельзя ехать, Джон. Ты едва на ногах держишься. Ты еще не поправился, – в ужасе возражаю я. – Я должен. Если я не найду своих животных, то не смогу идти дальше. Он не называет меня по имени и не обращается ко мне напрямую, но его взгляд встречается с моим, и я слышу то, что осталось несказанным. Если нас и впрямь ждет общее будущее, ему нужно основание, на котором мы его построим. – Тогда я тоже поеду, – объявляю я. – Наоми! – рявкает папа. Его лицо помрачнело, зубы сжаты. – Довольно! – Кто-то же должен с ним поехать! – кричу я. – Я поеду, – сквозь слезы предлагает Уэбб. – Поеду и найду их. Расстроенный и заплаканный, он уверен, что подвел Джона. Но, если кто и виноват в этой беде, то точно не мой брат. Лоуренс Колдуэлл не вызвался помочь, когда Эбботт собрал караван, и теперь ждет, сидя на козлах фургона. Его мулы стоят в упряжке, готовые трогаться, а Джеб и Адам сидят во второй повозке. Уэбб говорит, что Котелок, Дама и мулы были на месте до завтрака, и, хотя никто не решается никого обвинять, я не сомневаюсь, что это мистер Колдуэлл разогнал животных. – Джону нельзя ехать одному, – говорю я, переводя взгляд с папы на мистера Эбботта. – Вы же знаете, что нельзя. – С ним поеду я, Наоми, – встревает Уилл, взяв меня за руку. – Я о нем позабочусь. – Нужно отправить Уайатта с мистером Лоури, Уильям, – тихо произносит мама. – Так будет правильно. – Уайатт нужен нам самим, он погоняет вторую упряжку, – возражает папа. – Я уже сам могу справиться с волами, папа, – подает голос Уоррен. Несмотря на впалые щеки, его подбородок упрямо выпячен. – Довольно мне валяться в повозке. – Никто никуда не поедет. Ни Уайатт, ни Уилл, ни Наоми. Никто, – не сдается отец, качая головой. – Простите, Джон, но мои сыновья мне дороже ваших мулов. – Папа! – возмущенно кричу я. – Папа… мистер Лоури столько раз нам помогал. Пора и нам ему помочь, – возражает Уоррен. – Уильям, – с укором говорит мама. – Проклятье! – стонет отец. – Будь оно все проклято. – Сходи за мулами, Уайатт, – велит мама, и тот мгновенно подчиняется. Уэбб следует за ним по пятам, тараторя, что нужно не забыть фляжки, лассо и чумбуры. * * * Когда они уезжают, Уайатт, высокий и жилистый, сидит в седле, уверенно расправив плечи, а вот Джон ссутулился, как столетний старик, и мне хочется кинуться им вслед, умоляя вернуться. Но я стою, повернувшись спиной к повозкам, и смотрю, как мой брат и Джон Лоури растворяются в прериях, исчезая из виду. Я не помню, когда в последний раз была так расстроена. Безнадежность сделала меня хрупкой, как фигурка из прутиков, как соломенный шалаш. В конце концов мама подходит ко мне с Ульфом на руках. Она останавливается рядом, но не касается меня. Должно быть, знает, что я вот-вот сломаюсь. Одна за другой повозки трогаются с места. Мистер Эбботт ведет караван вперед. Я так зла на него, что на мгновение мою голову заполняют мысли о мести. Я могла разогнать его животных. Спугнуть их, гремя кастрюлями и вопя, как отчаявшиеся индейцы омаха на берегах Миссури. – Случись такое с мулами мистера Эбботта, черт его побери, мы бы никуда не выдвинулись, – говорю я маме. Она не упрекает меня за брань, но вступается за Эбботта: – Не суди его слишком строго, Наоми. Кто-то должен принимать непростые решения. За это мы ему и платим. – А что же мистер Колдуэлл? Его мне можно судить? Готова биться об заклад, это он распугал мулов Джона. – Лоуренс Колдуэлл пожнет то, что посеял, – отвечает мама. Ее голос звучит мягко, но глаза смотрят мрачно и сурово. Она на мгновение прикрывает веки, глубоко вздыхает, а потом переводит взгляд на меня. – С ними все будет хорошо, Наоми. Но я вижу, что на душе у нее тоже неспокойно. За прошедший месяц она будто состарилась на десять лет. Или, может, дело во мне. Может, это я постарела. Внутри меня поднимается волна, и, если я заговорю, разразится гроза, поэтому я киваю, делая вид, что поверила ей. Папа зовет нас, и мы поворачиваемся к фургонам и снова устремляемся на Запад, последними покидая Элм-Крик. 7. Северный берег Джон – В КАКУЮ СТОРОНУ нам направиться? – спрашивает Уайатт. Прерия раскачивается, и я не понимаю, где действительность, а где мираж. Мои мысли вязнут, разум обессилел, и я знаю лишь одно: если не смогу вернуть свой табун, мне конец. Я привязываю себя к седельному рогу, обмотав себя вокруг талии, чтобы проще было сидеть на спине Тюфяка. Сомневаюсь, что веревка удержит меня. Если я начну заваливаться, мул может упасть на меня сверху. Но выбора нет, без веревки я просто не смогу держаться в седле. – Они ведь должны вернуться к воде? Даже если они несколько миль бежали в панике, в конце концов все равно повернули бы к реке, правильно? – предполагает Уайатт. Я киваю: – Караван движется на запад, так что мы отправимся на восток, в ту сторону, откуда пришли. Мне остается лишь надеяться, что, если мулы убежали на запад, кто-нибудь из каравана заметит их и поймает. – Уилл, Уоррен и Уэбб будут их высматривать по дороге. И Наоми тоже. Не сомневайтесь, они не бросят поиски, мистер Лоури, – говорит Уайатт, будто отвечая на мои встревоженные мысли. В этом я не сомневаюсь, меня тревожит Лоуренс Колдуэлл. Я уверен, что это он выдернул колышки и разогнал мой табун. Кто-то ведь это сделал. Это случилось не просто так. Ни у кого больше даже коровы не пропало. Колдуэлл отвязал их, а потом наверняка разогнал их хлопками и свистом. Может, погремел чем-нибудь или пошуршал хлыстом в траве, чтобы спугнуть их. Как бы там ни было, они разбежались. Красть мулов в собственном караване бессмысленно, ведь их нигде не спрячешь. Но вот разогнать чужих животных – самый верный способ обречь человека на гибель. Время от времени я пытаюсь свистеть. Пронзительный, точно крик чайки, мой свист разносится под безоблачным небом, но даже такая мелочь отнимает у меня силы, так что я бросаю эту затею, сосредоточившись на том, чтобы держаться в седле. Доверив Уайатту задачу осмотреть низины и берега, я прикрываю глаза, чтобы мир вокруг ненадолго перестал пульсировать. Я держусь час, держусь два, цепляясь за седло, и вот мы наконец добираемся до места, где переправились через Платт два дня назад. Деревня пауни находится на противоположном берегу, как и форт, но до него еще добрых десять миль на восток. Сегодня караванов не видно. Воцарившаяся здесь тишина кажется особенно удивительной в сравнении с ревом и криками, сопровождавшими нашу переправу, со скрипом колес и визгом женщин. Тогда я без особого труда вытащил Наоми из воды и усадил в седло. Теперь мне едва удается прямо держать голову. Я подумываю о том, чтобы переправиться обратно и вернуться в Форт-Кирни, отправив Уайатта с Плутом и Тюфяком догонять караван. Я уверен, что для меня найдется работа в форте. Капитан Демпси будет рад заполучить опытного заводчика мулов на неделю-другую. Я заработаю себе на лошадь и смогу вернуться в Сент-Джо. – Вон стоит стол Гастингсов, – замечает Уайатт. – Даже странно, что его не использовали. Я понимаю, о чем он. В пути гробы сколачивали из досок, отодранных от фургонов, из ящиков и козел, из всего, что попадалось под руку. Этого стола хватило бы на достойные похороны для трех взрослых людей, в том числе наемного помощника Гастингсов, умершего от холеры. Но они перетащили эту громадину через Платт в своей огромной повозке и лишь потом решили, что больше его тащить не желают. Их кучер, который у них теперь остался один, с радостью сбросил стол с фургона прямо посреди прерии, а заодно и шесть стульев с обивкой. Кто-то в шутку перевернул стол в правильное положение и расставил вокруг стулья. Канюки кружат над ним, будто дожидаясь, когда подадут угощение. Вокруг на несколько миль не найти другого островка тени, и, несмотря на канюков, я решаю, что не могу двигаться дальше. – Мне нужно сделать привал, Уайатт. Ненадолго, – шепотом говорю я, но он слышит и спрыгивает с мула раньше, чем я успеваю развязать веревку на поясе. Я намного крупнее мальчишки, и он с трудом удерживает мой вес, но умудряется кое-как дотащить меня до стола и отодвинуть стул, чтобы я забрался под столешницу. Уайатт подкладывает что-то мне под голову, кладет рядом ружье и вливает мне в рот немного воды. Я засыпаю, не успев даже поблагодарить его. Мне снится Чарли, и деревня пауни, и что Котелка скрещивают с индейскими пони, которые рожают жеребят с человеческими лицами. – И что ты будешь делать, получеловек? – спрашивает индейская женщина голосом моей матери. Я не знаю, что буду делать. Не знаю. Она настойчиво гладит меня по щеке. – Питку Асу. – Две Ноги. Одна нога, за ней другая. – Мистер Лоури. Мистер Лоури, проснитесь!