В ее голосе звучит что-то такое, от чего меня охватывает дрожь. Я смотрю ей за спину и вижу, что Джинджер и Конгер исчезли. – Если ты уйдешь, – говорит Наставница, – ты больше не моя ученица. Я смотрю на ее лицо, лишенное морщин, в глаза, тронутые добротой. Я вспоминаю, как она перебинтовывала мне ноги, после того как я в самом начале обучения упала, сорвавшись с лианы. Вспоминаю, как она отгоняла бамбукового медведя, оказавшегося для меня слишком грозным противником. Вспоминаю ночи, когда она обнимала меня и учила проникать сквозь иллюзии и видеть спрятанную под ними правду мира. Наставница забрала меня из семьи, но она также, по сути дела, заменила мне мать. – Прощай, Наставница! Я резко пригибаюсь и прыгаю, словно настигающий добычу тигр, словно парящая в кроне деревьев обезьяна, словно взлетающий ястреб. Вышибив окно комнаты в трактире, я ныряю в океан, каковым является ночь. * * * – Я пришла не для того, чтобы убить вас, – говорю я. Мужчина молча кивает, словно ожидал именно этого. – Мои сестры – Джинджер, известная как Сердце Молнии, и Конгер, Безоружная, – получили приказ довести до конца то, что не смогла я. – Я позову охрану, – говорит мужчина, вставая. – Это не поможет, – говорю я. – Джинджер сможет похитить вашу душу, даже если вы спрячетесь на дне океана, Конгер еще более умелая. – В таком случае я встречусь с ними один, – усмехается мужчина. – Спасибо за предупреждение, это позволит спасти от бессмысленной гибели моих людей. В ночи раздался слабый пронзительный крик, как будто где-то далеко воет стадо обезьян. – Времени объяснять нет, – говорю я. – Дайте мне свой красный кушак. Мужчина отдает мне кушак, и я обматываю его вокруг пояса. – Сейчас вы увидите то, что не поддается пониманию. Что бы ни случилось, не отрывайте взгляда от этого кушака и держитесь от него подальше. Вой становится громче. Кажется, он звучит повсюду и в то же время нигде. Джинджер здесь. Прежде чем мужчина успевает задать мне вопрос, я разрываю в пространстве шов, пролезаю в него и исчезаю, оставив только болтающийся конец красного кушака. * * * – Представь, что пространство – это лист бумаги, – сказала Наставница. – Муравей, ползущий по одной его стороне, ощущает длину и ширину листа, но не имеет понятия о его толщине. Я выжидающе смотрю на муравья, которого она нарисовала на бумаге. – Муравью панически страшно, и он выстраивает вокруг себя стену, полагая, что за таким непреодолимым барьером будет в безопасности. Наставница нарисовала вокруг муравья кольцо. – Однако муравей даже не подозревает о том, что над ним занесен нож. Нож не является частью мира муравья, и тот его не видит. Возведенная муравьем стена никак не сможет защитить его от удара с невидимого направления… Она вонзает нож в бумагу, протыкая нарисованного муравья. – Ты можешь считать, Потаенная девушка, что высота, ширина и глубина в этом мире – единственные измерения, но это представление будет ошибочным. Всю свою жизнь ты прожила словно муравей на листе бумаги, однако истинный мир гораздо более удивителен. * * * Я появляюсь в пространстве над пространством, в пространстве внутри пространства, в потаенном пространстве. Все вокруг приобретает новое измерение – стены, плиты пола, мерцающее пламя факелов, потрясенное лицо наместника. Кажется, с него содрали кожу, обнажив все, что под ней: я вижу бьющееся сердце, пульсирующие внутренние органы, кровь, струящуюся по прозрачным сосудам, блестящие белые кости и бархатистый костный мозг внутри, похожий на приправленное ююбой повидло из лотоса. Я вижу все до одной блестящие крупицы слюды в каждом кирпиче, я вижу десять тысяч бессмертных, танцующих в каждом языке пламени. Нет, это не совсем так. У меня нет слов описать то, что я вижу. Я одновременно вижу во всем миллион миллиардов слоев, подобно тому как муравей, неизменно видевший перед собой прямую линию, внезапно оторванный от листа бумаги, воочию узрел совершенство окружности. Это ракурс Будды, который постигает непостижимость сети Индры[93], связывающей мельчайшую пылинку на лапке блохи с величайшей рекой бесчисленных звезд, разливающейся по ночному небу. Именно так много лет назад Наставница проникла сквозь стены дворца моего отца, ускользнув от стражников, и похитила меня из запертой комнаты. Я вижу приближающееся белое платье Джинджер, колышущееся подобно медузе, плавающей в океанских глубинах. Подходя ближе, она завывает, и в одиноком голосе – какофония воя, вселяющего ужас в сердца жертв. – Сестренка, что ты здесь делаешь? Я поднимаю кинжал. – Джинджер, пожалуйста, уходи! – Ты всегда была слишком упрямой, – говорит она. – Мы ели плоды с одного персикового дерева и купались в одном холодном горном ручье, – говорю я. – Ты учила меня лазать по лианам и украшать волосы ледяными лилиями. Я люблю тебя как свою родную сестру. Пожалуйста, не делай этого! – Не могу. – У Джинджер огорченный вид. – Наставница обещала. – Есть главное обещание, согласно которому мы должны жить: поступать так, как подсказывает сердце. Джинджер поднимает меч. – Поскольку я люблю тебя как родную сестру, я позволю тебе нанести удар первой. Если ты сможешь прикоснуться ко мне до того, как я убью наместника, я уйду. – Спасибо, – киваю я. – И я сожалею о том, что дело дошло до этого. Потаенное пространство имеет свое собственное строение, состоящее из переплетающихся тонких нитей, тускло сияющих внутренним светом. Для того чтобы перемещаться в этом пространстве, мы с Джинджер раскачиваемся на нитях, прыгаем с одной на другую, ползаем, кружимся, проваливаемся, танцуем на кружевной паутине, сотканной из звездного света и искрящегося льда. Я бросаюсь на Джинджер – та легко увертывается. Она всегда лучше всех сражалась на лианах и танцевала на облаках. Джинджер скользит и раскачивается так же изящно, как бессмертный при небесном дворе. По сравнению с ее движениями мои – тяжелые, грузные, лишенные утонченности. Танцуя, Джинджер уходит из-под моих ударов, считая их: – Один, два, три-четыре-пять… Очень хорошо, Потаенная девушка, ты тренировалась. Шесть-семь-восемь, девять, десять… Время от времени, когда я оказываюсь чересчур близко, она отбивает мой кинжал своим мечом – легко, без труда, как дремлющий человек прихлопывает муху. Чуть ли не с сожалением Джинджер выворачивается, уходя от меня, и быстро приближается к наместнику. Подобно ножу, зависшему над листом бумаги, она совершенно не видна ему, готовая обрушиться из другого измерения. Я бросаюсь следом за ней, надеясь, что я достаточно близко и мой план сработает. Наместник, увидев приближающийся красный кушак, который я оставила в его мире, падает на пол и откатывается в сторону. Меч Джинджер вспарывает занавес между измерениями – в том мире появившееся из ничего лезвие разрубает в щепки стол, за которым только что сидел наместник, и тотчас снова исчезает. – Это еще что такое? Как он меня увидел? Чтобы не дать ей разгадать мою уловку, я обрушиваю на нее каскад выпадов. – Тридцать один, тридцать два-три-четыре-пять-шесть… А у тебя и правда получается неплохо… Мы танцуем в пространстве «над» залом (нет слова, чтобы описать это направление), и всякий раз, когда Джинджер пытается поразить наместника, я держусь рядом с ней, предупреждая его о скрытой опасности. Однако, как я ни стараюсь, мне не удается дотронуться до нее. Я чувствую, что начинаю уставать, мои движения замедляются. Я резко распрямляю ноги и снова набрасываюсь на Джинджер, однако на этот раз я неосторожно оказываюсь слишком близко от стены. Мой болтающийся кушак цепляется за кронштейн с факелом, и я падаю. – Значит, вот как ты это делала! – со смехом смотрит на меня Джинджер. – Хитро придумано, Потаенная девушка. Но теперь игра окончена, и я заберу свою награду. Если она сейчас нанесет удар, наместник окажется застигнутым врасплох. Я застряла на месте. Кушак вспыхивает, и пламя врывается в спрятанное пространство. Оно охватывает мое платье, и я вскрикиваю от ужаса. Тремя быстрыми прыжками Джинджер возвращается на ту нить, на которой стою я; она хватает подол своего белого платья и укутывает меня в него, помогая загасить огонь. – С тобой все в порядке? – спрашивает Джинджер. Огонь опалил мне волосы и в нескольких местах запачкал кожу копотью, но я жива и невредима. – Спасибо, – говорю я. И тотчас же, прежде чем Джинджер успевает спохватиться, одним взмахом кинжала отрезаю от ее платья полосу ткани. Кинжал продолжает движение и острием вспарывает занавеску между измерениями; отрезанная полоска ткани выпадает в обычный мир, подобно всплывающему на поверхность моря мусору. Мы обе видим ошеломленного наместника, пятящегося от полоски белого шелка на полу.