– Пробовал уже! – развёл руками Горчаков. – Господин Эномото заявляет, что в состоянии сам обеспечить собственную безопасность. А замеченных им в будущей поездке агентов охраны он будет расценивать как попытку вмешательства во внутренние дела Японии! Во всеми вытекающими последствиями, ваше величество! – Быстро он оперился у нас, однако! – пробормотал Александр, начиная гневаться. – Вот, господин канцлер, следствие того, что наши правоохранительные силы не в состоянии найти убийцу секретаря японского посольства! – Думаю, что нынче дело совсем не в неудовольствии господина Эномото состоянием розыска преступника! – попробовал возразить Горчаков. – Оставь, светлейший! – махнул рукой Александр. – Вам бы с генералом Потаповым только щёки надувать, да умопостроения вместо дела производить! Что ж… Не желает господин посол охрану – просьбу уважить! Передай генералу: никакой самодеятельности! Ежели Эномото пожалуется на пригляд – мне придётся виновными Восточную Сибирь «усиливать»! – Слушаюсь, государь! – хотя Горчаков никакого отношения к полиции и жандармерии и не имел, однако понял: недовольство Александра, случись какой казус с охраной, в первую очередь падёт на его голову. …Канцлер Горчаков меж тем продолжал торжественно зачитывать статьи положений Трактата: – Статья седьмая. Принимая во внимание, что хотя полномочие вице-адмирала Эномото Такэаки ещё не дошло к месту своего назначения, но телеграммою удостоверено, что оное уже отправлено из Японии, то стороны условились не откладывать более подписание настоящего Трактата. В оном постановлено, что обряд обмена полномочий последует немедленно по получению японским уполномоченным своих письменных полномочий и что для удостоверения исполнения этого обряда будет составлен особый протокол… Словно сомневаясь в том, что полномочия микадо адресованы именно Эномото, Горчаков поверх очков испытующе воззрился на вице-адмирала. А тот, погружённый в прошлое, не сразу заметил обращённых на него взглядов и мгновенно установившейся тишины. И лишь лёгкое покашливание Стремоухова вернуло посла в настоящее. Вскинув голову, он торжественно наклонил голову: – Рескрипт Его Императорского Величества выслан сюда специальным курьером, господа! Присутствующие в зале переговоров слегка задвигались, закивали. А это минимум два месяца, подумал Эномото. Два месяца на то время, чтобы специальный посланник императора Японии обогнул с юга Азиатский материк на корабле, после Суэца и Чёрного моря пересел на железную дорогу и с запада прибыл в Россию. А что посланец привезёт ещё? Год назад в Токио министр внешних связей уже вручал посланнику полномочия правительства Японии, где были обозначены предельно допустимые уступки по Сахалину и достигнутые нынче условия соглашения были бы свидетельством победы дипломата Эномото. Какие ветры дуют нынче в правительственных коридорах Страны восходящего солнца? Об этом Эномото мог только догадываться. Чего стоят догадки и предположения человека, лишённого подробной информации о событиях, происходящих на далёкой родине? Такую информацию Эномото в течение последнего года черпал только из телеграмм и комментариев, публикуемых в европейских и американских газетах. Составить по этим материалам, чаще всего противоречивым, верную картину происходящего было просто невозможно. Правительственные депеши из Японии, адресованные лично Эномото, приходили в Петербург не чаще одного-двух раз в месяц. Он не знал, например, истинной реакции военного министра Сайго Такамори на известие о смерти его посланца Асикага Томео. Да и как он мог, собственно говоря, отреагировать на краткий рапорт о том, что секретарь посольства найден мёртвым близ границы Российской империи, и что смерть его наступила при невыясненных пока обстоятельствах? Чуть позднее Эномото отправил на родину более подробный отчёт, приложив к нему извещение МИДа России, официально выраженное соболезнование Александра II, материалы полицейского расследования смерти японского дипломата и несколько вырезок из русских газет. Имя фон Берга там упоминалось, но никаких сведений о том, что предполагаемый виновник гибели Асикага был весьма дружен с послом Японии, нигде не содержалось. Умолчал об этом в своём отчёте и сам вице-адмирал. Правда, об этом вполне мог верноподданнически сообщить правительству Японии переводчик посольства, Уратару Сига. Вице-адмирал скосил глаза на замершего рядом Уратару: всегда почтителен, уважителен, исполнителен – а что ещё он знает о своём переводчике? О русском друге Мишеле Берге он знал гораздо больше… …Когда высокие договаривающиеся стороны согласились, что русский и японский тексты Петербургского трактата идентичны, за спинами Горчакова и Эномото бесшумно засуетились помощники. Министру и послу подали тяжёлые бювары красного сафьяна, содержащие Трактат на двух языках. Подписи Горчакова и Эномото немедленно были просушены специальными подушечками с вензелями МИДа. Встав, стороны обменялись бюварами, а следом и рукопожатиями. Вице-адмирал уже сделал движение, чтобы выйти из-за стола, однако Стремоухов, поймав взгляд Эномото, чуть заметно покачал головой: ещё не время уходить! А канцлер Горчаков уже торопливо шёл к нему вокруг стола в сопровождении секретаря с тяжёлой шкатулкой в руках. – Ваше высокопревосходительство, господин Чрезвычайный и Полномочный Посол! – заговорил Горчаков. – Сегодня мне выпала великая честь выполнить повеление государя и вручить вам, господин вице-адмирал, орден Святого Станислава I степени. Знаками этого ордена Его Величество Александр II отмечает те большие заслуги и тот длительный труд, коими была примечательна ваша работа, имеющая сегодня, 25 мая 1875 года, столь значительный финал, как подписание Трактата… В шкатулке блеснула большая многолучевая звезда, вся усыпанная бриллиантами. Первым побуждением Эномото было немедленно отказаться от русской награды: он прекрасно понимал, что орден могут счесть подачкой, ради которой он «малодушно предал интересы великой Японии». Отказываться было, разумеется, нельзя: русские необычайно щепетильны в таких вещах. И публичное отвержение награды императора Александра II будет расценён как недружественный акт, идущий вразрез только что продемонстрированному миролюбивому настрою в отношениях с Россией. Были у японского посла и другие мотивы. Вице-адмирал просто не знал, что именно будет содержать дипломатическая почта, отправленной нынче из Токио. Только ли официальное подтверждение полномочий посла относительно подписания Трактата? Не сочтёт ли правительство Японии и император завершение работы над Трактатом окончанием его миссии в России? Эномото вполне допускал, что пакет с личными печатями императора может привезти в Санкт-Петербург его преемник, новый Чрезвычайный и Полномочный Посол, назначенный вместо него. Тогда ему придётся паковать чемоданы и уезжать, бросив здесь Берга. Тогда два месяца – это всё, что у него остаётся… На это время ему нужна максимальная свобода действий, максимальный карт-бланш доверия русских. И ни о каком доверии уже не может быть и речи, откажись он от русской награды… Здесь же Горчаков вручил Эномото торжественное приглашение на приём, даваемый МИДом по случаю завершения русско-японских переговоров и подписанию Трактата, который войдёт в историю как Петербургский. Вице-адмиралу оставалось только поблагодарить, хотя идти на этот приём у него не было ни малейшего желания. На этот приём в министерство иностранных дел были приглашены, разумеется, не только высший свет Санкт-Петербурга, но и все дипломаты, аккредитованные в Северной столице России. За минувший год Эномото общался с коллегами из дипломатического корпуса эпизодически, исходя из принципа минимальной достаточности. Коллеги платили ему той же монетой: были холодно-вежливы на протокольных встречах, никогда не приглашали его в свой круг неофициального общения. Эномото знал, что за этой холодностью скрывается не только плохо маскируемое презрение дипломатов «английского круга» к «выскочке» из какой-то далёкой и малозначимой в международной большой политике Японии. Холодностью ему мстили за явное благоволение к японскому посланнику Александра, за их частые семейные чаепития в кругу царской семьи и домашние «посиделки» с карточными «баталиями». Исключением в этом смысле был французский посланник Адольф Ле Фло – «военная косточка», как он сам себя называл и в шутку, и всерьёз. В России дивизионный генерал Ле Фло «отбывал» уже второй посольский срок, что позволяло ему иронично подтрунивать над «надменными выскочками», уже через месяц после прибытия в Петербург считающими себя великими специалистами в славянских вопросах. Встречаясь с Эномото, француз никогда не навязывал ему своего мнения и всегда старался приободрить, если чувствовал, что коллеге-дипломату, не имеющему опыта в международной политике, приходится нелегко. – Поздравляю, господин вице-адмирал! – первым атаку на Эномото, приблизившись к нему с бокалом шампанского, начал английский посланник лорд Лофтус. – Ваша дипломатическая победа на столь долгих переговорах с русскими войдёт в историю, не сомневаюсь! Выторговать кучу скал в Тихом океане в обмен на жалкий кусок острова, который и не на всех картах-то обозначен! Вам этот «обмен века» ничего не напоминает, господин вице-адмирал? Какую-нибудь русскую поговорку? – Обмен шила на мыло? – улыбнулся в ответ Эномото. – Поздравляю и вас, лорд Лофтус: ваше увлечение русским фольклором доминирует над озабоченностью вашего коллеги, британского посланника в Японии Паркса! Он, если не ошибаюсь, только и делает, что оплакивает потерю Японией Южного Сахалина. А сам факт переговоров неоднократно расценивал как угрозу экономическим интересам Англии. Не подскажете ли, лорд, чего больше опасался потерять господин Паркс – шило или мыло? А может, богатейшие месторождения угля на этом острове преткновения? Сэр Огастус Лофтус чуть заметно прищурился: такой отповеди от дипломата-«новичка» он не ожидал. Однако, не желая сдавать позиции представителя сильнейшей державы мира, тут же предпринял заход с другой стороны: – О-о, господин вице-адмирал, моя неосведомлённость относительно природных богатств острова Сахалин простительна! Ну а как же тогда прикажете расценивать вашу осведомлённость? – лорд легонько прикоснулся краем бокала к сияющей звезде Станислава на алой ленте, пересекающей наискосок мундир вице-адмирала. – Посчитает ли правительство Японии эту награду достойной платой за потерянный сахалинский уголь? Простит ли оно вас, господин Эномото? Английский посланник явно нарывался на скандал. Словно почувствовав сгущающуюся обстановку, рядом тут же возник Горчаков – сразу же затмив сиянием многочисленных знаков орденов единственную награду Эномото. – Ну-те, господа дипломаты! А не освежить ли нам бокалы? – канцлер сделал еле заметный жест, и рядом тут же возник официант с серебряным подносом. – Прошу, господа! Но не помешал ли я вашей беседе, сэр Лофтус? Господин вице-адмирал? – О, ничего особенного, ваше сиятельство! – поторопился опередить оппонента Эномото. – Мы говорили о поразительном сходстве природы каменного угля и сверкающего алмаза. Лофтус посмотрел на Эномото с вялым интересом: – А вы сильны и в химии, ваше высокопревосходительство? – Чуть хуже, чем в поэзии, лорд Лофтус, – слегка поклонился Эномото. – Помните ли вы давний поэтический спор между Алмазом и Углём? Позвольте напомнить: – Браво, браво, господин вице-адмирал! – сэр Лофтус, не выпуская бокала из левой руки, изобразил аплодисменты. – Вы опасный противник в споре, и мне пора отступать! – Британцы отступают? – шутливо ужаснулся американский посланник Джордж Боукер, подходя к спорщикам со своим бокалом, очевидно, далеко не первым. – Сэр Лофтус, верить ли мне своим ушам? – В России приходится верить всему, – усмехнулся Лофтус. – Моё почтение, ваше сиятельство, господин канцлер! – Боукер с поворота поклонился Горчакову, тряхнул кудряшками редеющих волос, обрамляющих сверкающую лысину. – Моё почтение, господин вице-адмирал Эномото! Хотел бы поздравить вас с дипломатической победой – однако всё моё естество против! Почему ваши парни из правительства просто не купили этот остров, как мы в своё время Аляску, сэр? Наши русские друзья не слишком дорожат своими обширными территориями! Теперь настал черёд багроветь Горчакову. Ткнув своим бокалом в подоконник и едва не разбив его, канцлер схватился за спасительные очки и приготовился дать американцу отпор. Однако Эномото сделал шаг вперёд, извиняющее кивнул канцлеру и ответил за него: – Мне не стыдно признать, господин посланник, что нынче Япония слишком бедна, чтобы заплатить России за Сахалин достойную цену. – О-о, какие пустяки! Америка готова была помочь вам в этом, разве вы не слышали об этом, господин вице-адмирал? – Слышал, разумеется! Я даже знаю условия, на которых ваша страна готова была предоставить моей кредит – что-то вроде сыра в мышеловке, если мне будет позволено в разговоре с поэтом[79] использовать басенный образ! – Ха-ха-ха! Имеете в виду Лафонтена, сэр? – Вообще-то я имел в виду басню русского поэта Ивана Крылова, – невозмутимо поправил Эномото. – К сожалению, он не дожил до нынешних дней – иначе, уверен, непременно написал бы басню о неблагодарной памяти людей, чья земля была спасена далёким другом, приславшим им на выручку сразу две флотилии кораблей. Тогда эскадра захватчика, по-моему, отступила[80] – вы не помните финала этой истории, сэр Лофтус. Что-то пробормотав, американец и англичанин обменялись отнюдь не дружелюбными взглядами и ретировались в разные стороны. – Браво, господин вице-адмирал! – руки у Горчакова были свободными, и он зааплодировал дипломату. – Не совсем дипломатически, конечно, но… Ловко, ловко вы их и лбами столкнули, и напомнили про прежние взаимные обиды! И вообще: с вами было приятно работать, господин посол! Надеюсь, что его величество микадо письменно засвидетельствует не только ваши полномочия относительно Трактата, но и продлит ваши полномочия как посла в нашей стране! Ваше здоровье, господин Эномото! – Благодарю вас, господин канцлер! Мне тоже хотелось бы надеяться на это! Но… Вы позволите задать вам непротокольный вопрос, господин министр? – Непротокольный? Спрашивайте, господин посол! Правда, не могу обещать, что отвечу на него – ваши вопросы иной раз ставят в тупик. Вон, поглядите на наших друзей из Англии и Америки – хе-хе-хе! Не разлей вода ведь парочка была, вместе всё стрекотали, а после ваших вопросов по углам разбежались и не глядят друг на друга! Впрочем, спрашивайте, господин Эномото! – Месяца два-три назад мне показалось, что темпы наших переговоров по Сахалину изменились. И господин Стремоухов – а, значит, и вы, господин канцлер – словно заторопились закончить сахалинский вопрос любой ценой. И это произошло как раз тогда, когда моё правительство санкционировало мне несколько снизить свои требования по обмену. Неужели вы не почувствовали, что ещё пара-тройка месяцев упорства – и цену за юг Сахалина Россия могла бы снизить? Или я ошибаюсь, ваше сиятельство? Горчаков вздохнул: как он и предчувствовал, непротокольный вопрос был не из лёгких. Умеет этот азиат загонять в угол, ничего не скажешь! – Дело уже прошлое, господин Эномото: Трактат подписан! Могу лишь признать – ваши ощущения верны! Да, мы торопились! Торопились, несмотря на то что наши дипломаты в Японии доносили нам о «смене ветров» в правительственных кругах относительно твёрдости позиций в сахалинском вопросе. И вполне реальными были предпосылки добиться ваших уступок. Тем более что речь-то шла об обмене одной русской территории на другие! Признайтесь, господин Эномото, – вы же тоже так считаете? И не только вы, но и ваше начальство в Токио! Не для протокола, а? – Насчёт Токио сказать ничего не могу, господин канцлер. У японцев есть поговорка: был молодым – не знал, стал старым – забыл! – отшутился Эномото. – А что касаемо лично меня, то скажу так: мне весьма близка ваша позиция. Но вы не ответили на мой вопрос, господин канцлер! Почему вы заторопились? – Экий вы неугомонный… Хорошо, попробую объяснить – хотя бы для обогащения вашего опыта, господин посол! Старики любят поучать молодёжь, не так ли? Так вот: во-первых «смена ветров» в любом правительстве – вещь непостоянная, как и на море. И доверяться сиюминутным настроениям в политике – вещь чрезвычайно опасная! К тому же донося в Петербург о смягчении позиции вашего кабинета министров, наш поверенный в делах, господин Струве, вместе с тем тревожился и о постоянном давлении, которое ваше правительство испытывает в сахалинском вопросе со стороны ряда западных держав. Вы знаете, о ком я, не так ли? – Это совершенно очевидно, господин Канцлер! Но эти державы подталкивают Японию к конфронтации с Россией уже давно. И сие давление, портя погоду между нашими странами, всё же не настолько велико, чтобы служить руководством к действиям! В нашем правительстве достаточно много умных и дальновидных людей, которые прекрасно видят истинные цели Франции, Америки, а в первую очередь, конечно, Англии! Видят и не желают быть послушными глупыми марионетками в руках западных «кукловодов»! – Но политика вещь многогранная, друг мой! – Горчаков вздохнул, принялся полировать стёклышки своих очков. – И Россия не может позволить себе «заиграться» решением своих восточных вопросов настолько, чтобы выпустить из виду Европу! – Балканы? – Совершенно верно, господин посол! Балканский гнойник – не без попустительства «доброй старой» Англии, как любит говаривать лорд Лофтус – созрел настолько, что его прорыв – вопрос если не недель, то месяцев! Как вы наверняка понимаете, господин посол, Россия не оставит своих славянских братьев под усиливающимся турецким игом! Война там неизбежна. И, принимая эту неизбежность во внимание, Россия вынуждена торопиться закрывать вопросы безопасности своих границ повсюду. Даже ценой территориальных уступок! Будучи спокойными за свои восточные рубежи, мы больше сосредоточимся на главной беде! – Спасибо на искренность, господин министр! Спасибо – хотя ваш ответ, признаюсь, может поставить под сомнение ваше же утверждение о нынешней победе японской дипломатии! – Эномото широко улыбнулся, нивелируя тем горький смысл сказанного. – Победа есть победа, господин вице-адмирал! – Горчаков поискал свой бокал, сунутый на подоконник за штору, не нашёл, махнул рукой, подзывая официанта. – И вообще, друг мой: не хватит ли на сегодня политики, турецкого чванства и английского коварства? Давайте побеседуем о более приятных вещах! Например, о вашем отпуске, заслуженном целым годом борьбы с русскими дипломатами. Или в Японии понятия отпусков не существует? – Мы – вполне цивилизованная страна, господин Канцлер! – Итак? Ну, в свою Японию до получения полномочий микадо вам съездить, разумеется, не удастся. Но я слышал, что государь располагает пригласить вас с собой на отдых в Ливадию! Это верно? – Его величество как-то упоминал о Ливадии, но приглашения я ещё не получал, – покачал головой Эномото. – Боюсь, что я вынужден буду отказаться. – Отчего же? Там такое же тёплое море, как и в Японии. Тамошний климат настолько разительно отличается от сырого и вечно простуженного петербургского, что кажется, будто попал в благословенную Италию! – Не соблазняйте меня, господин министр! Я уже в отчаянии оттого, что вынужден буду отказаться от очередной милости его величества. Но тем не менее свой месячный отпуск уже спланировал! Горчаков, склонив голову к плечу, испытующе глянул на этого странного азиата, пренебрегающего царским приглашением. – Вы посоветовались с кем-либо, господин Эномото? Вам рекомендовали более приятные места, нежели Ливадия? Эномото немного подумал, и решился сказать часть правды. Улыбнулся: – К советам любого рода я отношусь несколько предвзято, как и всякий дипломат. Но вот на обратном пути из Берлина – ежели помните, господин министр, осенью я ездил по делам в Берлин – я познакомился с одним человеком, который так поэтично рассказывал о своих родных местах, что мне захотелось там побывать.