На Бекку снизошло жуткое осознание того, почему Мэйси не хочет двигаться. Ее дочь чувствовала себя в большей безопасности рядом с бесчувственной бабушкой, чем рядом с матерью. Хелен успокаивала ее, заклеивала пластырем ее порезы и ссадины, читала ей сказки на ночь. Именно к ней Мэйси бежала за спасением, когда чего-то боялась. Постоянное отсутствие Бекки сделало ее матерью только на словах. Слезы хлынули из глаз Бекки; она хотела, чтобы у ее дочери внутри шевельнулось хоть что-то, способное преодолеть этот страх. Оценила расстояние, лежащее впереди, — если она сможет в одиночку преодолеть эти несколько метров, то, может быть, сумеет открыть входную дверь и позвать на помощь. — Оставайся там, милая, — крикнула Бекка. — Я вернусь за тобой, обещаю. Неожиданно она услышала, как ее дочь зашевелилась. — Мамочка, не уходи, — донесся приглушенный голос Мэйси. Бекка замерла на месте. Хорошая мать не оставила бы Мэйси в одной комнате с этим человеком даже на секунду. А ее материнский инстинкт был слишком силен. — Хорошо, солнышко, — всхлипнула она. — Все будет в порядке. Я никуда больше не уйду, честное слово. Она осталась стоять на месте, дрожа всем телом. Потом уголком глаза увидела, как Доминик медленно перекатился на спину и уперся руками в пол, чтобы подняться. Она знала, что только что упустила свой последний шанс. Поэтому сделала глубокий вдох, и, услышав, как он с глухим щелчком вправляет себе сустав на место, медленно повернулась лицом к человеку, который хотел убить ее. Потом раздался скрип полицейской дубинки, которую тащили за рукоять вдоль стены, а затем — свист, когда эта дубинка в резком замахе прорезала воздух. Глава 54 Стальной таран, окрашенный в красный цвет, ударил по дверной ручке. Длиной таран был всего полметра и весил шестнадцать килограммов, но его ударная сила достигала трех тонн, и он быстро расправился с замком, который сложился гармошкой. Как только дверь распахнулась, пять участников Специального боевого подразделения, с головы до ног одетые в черное с серым и вооруженные полуавтоматическим оружием, ворвались в прихожую и скрылись из виду, на бегу выкрикивая предупреждения. Джо, Брайан, Нихат и Уэбстер, следуя инструкциям, оставались в безопасной зоне позади своей машины, сосредоточив все внимание на доме Бекки. Позади них стояли два полицейских авто, а фургон, привезший боевое подразделение, был припаркован впереди них всех, наискосок. Две машины с полицейскими эмблемами блокировали оба выезда на пригородную дорогу. Одна из них сдала назад, чтобы пропустить три машины «Скорой помощи» и «неотложку». Соседи Бекки выглядывали из-за жалюзи, штор и тюлевых занавесок, тянули шеи, чтобы поглазеть на непривычную суматоху в их тихом уголке. Некоторые, пренебрегая потенциальной опасностью, покинули безопасные укрытия в домах и вышли наружу. Однако после коротких приказов со стороны патрульных констеблей излишне любопытные вернулись по домам, поджав хвосты. Джо чувствовал, что хмурое выражение как будто приросло к его лицу за этот бесконечный день — оно появилось еще до звонка, по которому он сорвался в Лейтон-Баззард. И он знал, что не отделается от этого выражения, пока Бекка и ее семья не будут в безопасности. С каждой прошедшей секундой он чувствовал, как разрастается ком в его желудке — пока этот ком не достиг размеров кулака. Почему так долго? Джо боролся с желанием закричать во весь голос: «Давайте быстрее!» Наконец полицейская рация, зажатая в кулаке Уэбстер, подала признаки жизни. — Чисто, — произнес сквозь треск помех мужской голос, и Брайан и Джо синхронно испустили долгий вздох облегчения. Но следующие слова заставили Джо вздрогнуть: — Высылайте парамедиков. Срочно. Теперь Джо точно знал, что его инстинкт был прав. Доминик Хаммонд избрал своей целью Бекку. Они с Нихатом обменялись взглядами, в которых сквозило понимание, а потом со всей возможной быстротой преодолели сотню метров от дороги до дома Бекки. Джо добежал до выбитой входной двери, однако был вынужден подождать, пока мимо них в дом не проскочит бригада парамедиков. Потом метнулся через прихожую в гостиную — и застыл, пытаясь осмыслить бойню, представшую его глазам. Ему трудно было понять, на чем сосредоточить внимание в первую очередь. Плотные шторы были задернуты, отчего в комнате царил зловещий полумрак. Но Джо все равно различал на стенах мазки крови. На диване сидела маленькая девочка — по фотографиям, виденным им в телефоне Бекки, Джо опознал ее дочь. На глазах у нее была повязка; девочка плакала, крепко прижимая ладони к лицу. Один из парамедиков пытался успокоить ее, проверить, не ранена ли она, и увести ее подальше от этого хаоса, но она уворачивалась от его рук. Взгляд Джо проник дальше в глубину комнаты, где другой парамедик, присев на корточки, разговаривал с малышом, одетым в пижаму. К собственному потрясению, Джо узнал Эвана Уильямса — и возблагодарил бога за то, что тот жив и цел. Мигающий свет проблескового маячка проник в щель между шторами и привлек внимание Джо. Подъехала еще одна машина «Скорой помощи», из нее вышли несколько медиков. В голове у Джо все еще стоял туман, вызванный мигренью и таблетками, и он в недоумении оглянулся — двигать глазами было трудно. Где же Бекка? Двое мужчин и женщина в зеленой форме стояли на коленях над телом, загораживая ему вид на лицо и туловище. Он видел только ноги лежащего человека: судя по покрою джинсов и одной оставшейся кроссовке, это была женщина. Джо подошел ближе, пытаясь вспомнить, какого цвета джинсы и кроссовки были на Бекке, когда он видел ее сегодня утром. Но из-за сенсорной перегрузки память отказывала ему. — Пять, шесть, семь, восемь, — услышал Джо, когда парамедик нажимал на грудь женщины, прежде чем сделать паузу. Женщина лежала навзничь на полу; рубашка ее была расстегнута, красный лифчик стянут, открывая груди. Джо поправил себя: лифчик был белый, только весь в крови. Дыхание Джо участилось. Он посмотрел на ее запястья — они были вывернуты под неестественными углами и явно сломаны. Однако на левой руке не было видно татуировки с именем дочери Бекки. Джо провел взглядом вдоль кровавых потеков вверх, от груди к шее женщины, но не увидел и серебряного медальона. Должно быть, это мать Бекки, решил Джо, отчасти чувствуя облегчение от этой мысли, а отчасти — вину за это облегчение. Когда один из медиков отошел, чтобы взять сумку, Джо увидел подбородок, рот и нос женщины. Склеенные кровью волосы падали ей на лицо, но там, где они разделялись надвое, на ее щеке был отчетливо виден отпечаток подошвы. «Бедная, как же он ее избил!» — подумал Джо. — Отойдите, пожалуйста, — велела парамедик, подошедшая к нему сзади; Джо обернулся и увидел у нее в руках какой-то прибор, который она положила рядом с раненой. Джо узнал дефибриллятор — когда прибор включили, он издал высокий ноющий звук. Джо еще не увидел Бекку, однако не мог отвести глаза от действий парамедиков. Потерев электродные подушечки дефибриллятора одна о другую, медики приложили их к груди женщины. Ее спина выгнулась, тело содрогнулось от первого электрического разряда. Процедура повторялась: медики чередовали искусственное дыхание и непрямой массаж сердца с ударами током. Неожиданно внимание Джо привлек стук носилок, натолкнувшихся на дверную раму, и он проследил взглядом за тем, как их несут к другой неподвижной фигуре, распростертой на диване. «Наверное, Бекка», — подумал Джо. Ее лицо тоже было покрыто кровью, хотя — на его неопытный взгляд — ее состояние казалось не таким серьезным, как у Хелен. Он подошел ближе к ней. — Жива? — спросил, чувствуя, как сердце колотится в горле. — Пульс редкий, едва прощупывается, — ответил парамедик. — Нельзя ли сделать посветлее? — раздался чей-то голос. Неожиданно шторы раздвинулись, и комнату залил солнечный свет. Но, к ужасу Джо, обнаружилось, что на носилки перед ним укладывают вовсе не Бекку. Это была Хелен. Из-за темноты, крови и всеобщей суматохи мать и дочь почти невозможно было отличить друг от друга. Правда, теперь он видел ясно — а значит, первая команда парамедиков пыталась реанимировать именно Бекку. Он снова повернулся к ней и увидел, как свет отблескивает на порванной серебряной цепочке и на медальоне, лежащем рядом с Беккой. Прищурился, глядя на ее запястье, и различил слабые контуры имени «Мэйси» под пленкой крови. В это мгновение Джо забыл все, чему его учили как полицейского офицера. Он был почти парализован; посреди весенней жары его трясло от холода, пока он беспомощно смотрел, как медики продолжают попытки оживить его подругу. «Ты сделал это с ней», — сказал голос в глубине его сознания. Он больше не следил за временем, не знал, сколько секунд и минут прошло, прежде чем парамедик, держащая электроды дефибриллятора, отложила их и покачала головой. Посмотрела на своих коллег, и те тоже кивнули в знак молчаливого согласия. Когда они встали и отошли в сторону, женщина-парамедик похлопала Джо по плечу, словно понимая его чувства. Но на самом деле она не понимала. Она могла бы понять только в том случае, если б смерть Бекки была на ее совести. Но эта смерть была на совести Джо. «Она мертва из-за тебя. Ты виноват». Он обвел взглядом комнату. Уэбстер и Нихат неподвижно стояли плечом к плечу. Брайан беззвучно плакал, уткнувшись лицом в ладони. Джо упал на колени и схватил Бекку за руку, пачкая ее кровью манжеты рубашки и колени своих брюк. Нихат, хоть и был убит горем, негромко напомнил Джо, что сюда едет команда экспертов-криминалистов и что не следует оставлять на теле и на месте преступления лишние следы. За считаные минуты Бекка из детектива, друга и коллеги превратилась в очередную жертву серийного убийцы — в тело, которое нужно было обследовать. Глава 55 Спустя несколько минут после того, как пришло сообщение, детектив-сержант Бекка Винсент была мертва. Доминик стоял над ее безжизненным телом и ощущал приливы восторга — словно отголоски оргазма, которые он хотел бы сделать бесконечными. Хотя не было времени на то, чтобы заставить ее страдать так, как он запланировал, результат все равно получился тот же самый. Она встретила ту смерть, которой заслуживала. Как и все они. Теперь месть достигла своей кульминации, и Доминик был удивлен, сколько эмоций это в нем вызвало, — он одновременно смеялся и плакал. Последний удар по ее голове означал конец существования того человека, которым она заставила его стать. Он хотел бы остаться в ее доме подольше, но сообщение и мигающий синий свет, который все никак не гас, свидетельствовали о том, что ее коллеги прибыли. Доминику нужно было сбежать как можно быстрее. Он схватил свой рюкзак и направился к двери, ведущей во внутренний двор. Но что делать с Эваном Уильямсом? Доминик повернулся к мальчику, который сидел на диване, пристально глядя на своего похитителя. Доминик помедлил, напоминая себе: как бы он этого ни хотел, мальчик никогда не будет по-настоящему принадлежать ему. Он никогда не станет тем Этьеном, которого он потерял. А значит, нужно покинуть его. Доминик выбил стекло ударом ноги, пробежал через внутренний двор, перелез через шестифутовую ограду и оказался в переулке. Пробежал один проулок, затем другой и вышел на главную дорогу. Ему пришлось отказаться от плана «А», который состоял в том, чтобы выйти через переднюю дверь, запрыгнуть в украденную машину, на которой они с Эваном приехали сюда, а затем отправиться на квартиру, где он оставил свои немногочисленные пожитки. План «Б» заключался в том, чтобы пойти прямиком в арендованный гараж, куда он поставил «Мерседес» Одри. Но сначала нужно было удостовериться, что за ним не следят. Он пробежал мимо магазинного ряда, никому не глядя в глаза, но понимая, насколько он выделяется в запачканной кровью одежде, с окровавленным лицом. Доминик сдавал в аренду немало помещений в этом районе, поэтому знал здесь все дороги и тщательно следил за тем, чтобы почаще менять направление. Он бежал через маленькие парки и церковные дворики, через стоянки и двухполосные дороги — куда угодно, лишь бы сбить с толку офицеров, которые позже будут просматривать записи с камер наблюдения, вычисляя, куда он направляется. Учитывая, как быстро он бежал и насколько много различных локаций миновал, даже полицейские ищейки не смогут вынюхать его след. Чем дольше длился этот бег, тем сильнее тело Доминика пыталось доставить нужное количество кислорода к его натруженным мышцам. Он часто оглядывался через плечо или посматривал вверх, дабы удостовериться, что полицейские вертолеты не следят за ним с небес. Насколько мог видеть, он был совершенно один. И тем не менее продолжал бежать и менять маршрут, чтобы его не загнали в угол. На этот путь ему понадобилось полтора часа, но в конце концов Доминик добрался до захваченного гаража; он был совершенно измотан, на бетонный пол с его лба капал пот. Согнувшись вдвое, он уперся ладонями в колени. Глотка горела от кислоты, поднявшейся из желудка, и Доминик сплюнул на пол, а потом зашелся лающим кашлем. Раздевшись донага, чтобы остыть, он понадеялся, что сердце вскоре прекратит попытки пробить дыру в его грудной клетке. Со времен учебы в университете он не бегал на такие расстояния — так быстро и так долго. Выровняв дыхание, Доминик дернул за шнур, чтобы включить люминесцентную лампу-трубку. Он никогда прежде не ощущал такой жажды, но единственным вариантом была дистиллированная вода в старой бутылке — он держал ее здесь для автомобильного аккумулятора. Вкус у нее был затхлый, но она, по крайней мере, освежила его. Вернулась дергающая боль в плечевом суставе. Яростная атака Бекки застала его врасплох, а болеутоляющие средства закончились. Это был уже второй вывих за последние несколько дней — и дважды сустав пришлось вправлять на место. Ошибкой было не ввести Бекке седативный препарат, как Доминик сделал с остальными. Он хотел, чтобы она оставалась в полном сознании и смогла оценить все, что он собирается с ней сделать. Но в своем плане он не учел ее инстинкт к выживанию. Забравшись в машину, Доминик опустил солнечный козырек и со всех сторон осмотрел свой сломанный нос в горизонтальном зеркале. Ему тяжело было дышать через нос, и у него не было времени вправить его в доме Бекки. Взявшись двумя пальцами по обе стороны от ноздрей, Доминик досчитал до трех и резко дернул, чтобы вправить хрящ. Боль пронзила середину лица и вонзилась в голову, словно тысяча острых сосулек одновременно. Ожидая, пока она спадет, он смотрел в свои запавшие, лишенные души глаза, окруженные темными пятнами, и вспоминал то время, когда присутствие Одри зажигало в этих глазах свет. Казалось, это было давным-давно… Перед глазами встал ее образ — такой, какой она была во Франции, во второе лето, когда они снова отправились в отпуск с ее семьей в арендованное шато в долине Луары, где проводили дни либо в блаженном ничегонеделании у бассейна, либо были заняты по горло тем, чтобы развлекать ее племянниц и племянника. Но ни он, ни Одри не были против этого. Доминик был очарован тем, как ее семья поддерживает такую прочную связь друг с другом. Иногда он чувствовал себя органичной частью их мира, в других случаях казался себе притворщиком, актером, который только и ждет, когда кто-нибудь выдернет коврик у него из-под ног и отберет все это. И спустя несколько дней этот «кто-нибудь» появился. Сестра Одри, Кристина, находившаяся на четвертом месяце беременности, приехала вместе с детьми на следующий день после Одри и Доминика. Но ее муж Батист был в Лос-Анджелесе по делам и прибыл в шато лишь пять дней спустя. С его приездом семейная жизнь провернулась на оси. По крайней мере, так чувствовал Доминик. Он едва мог выносить Батиста. Доминику казалось, будто тот превосходит его во всем — от лощеной внешности до образования, от происхождения до успешной карьеры. Батист наслаждался своим статусом альфа-самца, в то время как Доминик стоял намного ниже на социальной лестнице. И ненавидел Батиста за это. С того момента как такси высадило его у дверей шато, Батист, не тратя времени, сделал свое присутствие явным для всех. Игнорируя свою жену и детей, он уделял свое внимание только Одри. Доминик уже не в первый раз замечал за ним такое неподобающее поведение. Будь то пасхальные каникулы, дни рождения, празднование Рождества или ежегодные летние отпуска, проводимые совместно, Батист часто обращался к Одри с непристойными репликами, постоянно задерживал на ней сальный взгляд, а иногда вроде как случайно касался ее рукой. Он наливал вино в бокал Одри раньше, чем всем остальным, он звал ее покурить, когда она была пьяна, фотографировал ее чаще, чем своих отпрысков. Однако все, кроме Доминика, словно не замечали непристойного флирта со стороны Батиста. Одри тоже либо не видела этого, либо ее это не волновало. И это делало Доминика все более напряженным — словно сжимало пружину у него внутри. После того как Доминик три дня стоял в стороне и ничего не делал, дабы остановить развратного зятя Одри, он не выдержал и рассказал ей о том, какие чувства вызывает у него подобное поведение. В ответ Одри лишь рассмеялась над его обвинениями и снисходительно потрепала его по плечу. — Ты ведешь себя нелепо, — сказала она, раздеваясь и забираясь в постель. — Он просто любит пофлиртовать. — Вся твоя семья бегло говорит по-английски, но он настаивает на том, чтобы в моем присутствии беседовать по-французски, потому что знает, что я с трудом его понимаю. — Его английский не настолько хорош, как наш. — Он — международный финансист. Ты слышала, как он говорит по телефону? Похоже, вне семьи английский язык не доставляет ему сложностей.