— Я не это имел в виду. — И все же в этой работе по-прежнему много сексизма, хотя ты его не видишь. Надо отдать должное, замечания насчет моей задницы чаще всего отпускают копы старой школы, и они же ждут, что я буду носить им чай и кофе. Но это до сих пор есть. Хотя обычная публика ведет себя куда хуже. Помню, когда я только-только начала работу в полиции, то непосредственно увидела, насколько неуважительно относятся к таким, как я. Наполовину потому, что я ношу форму, а наполовину потому, что я женщина, которая носит форму и смеет указывать мужчинам, как себя вести. Плюс сама работа. От нас ожидается, что мы будем таскать на себе снаряжение, разработанное для мужчин, а это примерно пятая часть нашего собственного веса. И в этом снаряжении мы должны бегать так же быстро, как мужчины, преследовать подозреваемых и прыгать через заборы, словно на каком-нибудь чемпионате по бегу с препятствиями. Оба умолкли, когда оглушительный вой сирены «Скорой» предупредил их о том, что из ворот больницы выезжает машина. Когда детективы вошли в здание, их проводили в отгороженную боковую комнату рядом с приемным покоем. Пациенты сидели, вытягивая шеи и пытаясь разглядеть, что происходит. За задернутой шторой, закрывавшей дверной проем, комнату озаряли вспышки фотокамеры. Они нашли Нихата за дверью комнаты — он как раз снимал маску и полиэтиленовый капюшон. — Тот же самый подозреваемый? — спросила Бекка. — Насколько мы видим, это соответствует схеме его нападений. Но на этот раз жертва — женщина. — Что он с ней сделал? — Она была пристегнута к столу, и в каждой из ее видимых вен торчали иглы — больше сотни в целом. Бекка покачала головой. — Уже известно, кто она? — Коллеги сказали, медсестра по имени Зои Эллис, двадцати восьми лет. Глава 33 Он так и сидел в автомобиле, припаркованном с внешнего края стоянки. Опоздал. Временные светофоры, дорожные работы и пробки вдоль всех улиц были ему неподвластны. Он хотел приехать на место до половины одиннадцатого, когда стереосистема ожила и стала прокручивать на повторе «Love is the Drug»[29] группы «Рокси мьюзик». Он долго и напряженно думал над выбором песни, и эта показалась ему самой подходящей. Вместо этого он был вынужден использовать воображение, чтобы представить лица шокированных коллег Зои, когда те найдут ее изуродованное тело. Он насыпал на тыльную сторону кисти две маленькие горки кокаина и снюхал их — по одной на ноздрю. Потом глотнул выдохшейся пепси-колы из жестяной банки, чтобы избавиться от едкого привкуса, ползущего вниз по носоглотке, и проглотил две таблетки болеутоляющего. Ожидая неизбежной суеты, он смотрел издали на здание, куда скоро намеревался войти, и вспоминал Зои. Ее лицо, искаженное паникой и ужасом, когда она осознала, кто такой на самом деле ее любовник и что он с ней делает, — это лицо навечно запечатлелось в его памяти. Она любила его, и, вопреки своему желанию, он начал питать к ней теплые чувства. Зои воскресила ту сторону его личности, которую он считал навсегда потерянной. Но это совершенно не входило в его планы — охотник не должен чувствовать ничего к добыче. Дважды после того, как начал следить за ней несколько месяцев назад, он обнаруживал, что стоит прямо за ней в очереди в «Коста кофе». Он уже усвоил, что она была привержена своим привычкам: всегда заказывала на завтрак одно и то же — латте с обезжиренным молоком и безглютеновый брауни навынос. Оба раза они встречались взглядами и улыбались друг другу. Он знал, что нарушает собственные правила, позволяя ей увидеть его, но она была симпатичной девушкой, и ее глаза были похожи на глаза Одри. Волосы медового цвета зачесаны назад и стянуты в хвост длиной чуть ниже плеч. Она почти не носила макияж — только помаду и подводку для глаз. Кожа у нее была безупречной, и, к своему удивлению, он ощутил желание провести кончиками пальцев по ее щеке. Но сдерживался. В третий раз увидев его, она заговорила. — Вы преследуете меня? — спросила, обернувшись. В руках она сжимала стаканчик с кофе и бумажный пакет. Вопрос был скорее игривым, чем обвиняющим. — Первые пару раз — нет, но сейчас — да, — ответил он, флиртуя с ней в ответ. — Не хотите присоединиться ко мне за завтраком? — У меня скоро начинается смена, — сказала она, взглянув на часы. — Но вы можете проводить меня до работы, если хотите. — Это было скорее утверждение, чем приглашение. — А кем вы работаете? — Я медсестра, — сообщила она, но он уже это знал. По пути они болтали обо всяких пустяках, обсуждали, откуда они оба родом, как оказались в Лондоне, как любят проводить свободное время, какие у кого перспективы. Посторонний человек мог бы обмануться и решить, что она ответственно относится к своей работе медсестры, но он знал, что это не так. Она была безответственной. Здоровье и жизнь ее пациентов стоили для нее не больше, чем жизнь скота — для работника скотобойни. Дойдя до дверей больницы Святой Виктории, они уже договорились увидеться сегодня вечером. Встретившись в винном баре поблизости от квартиры Зои, пили яркие коктейли, пока не опьянели оба. Она предложила ему остаться у нее на ночь, и он согласился. Пару минут спустя после того, как они ввалились в квартиру, уже занялись неловким спонтанным сексом. Позже, когда Зои лежала рядом с ним, нагая, сонная после соития, она обвила его грудь одной рукой. Одри всегда спала в точно такой же позе, ей нужно было — пусть даже бессознательно — ощущать прикосновение к его коже. И хотя Зои была ему врагом и хотелось отодвинуться от нее подальше, лишь в этот момент он осознал, насколько ему не хватало этого ощущения. Так что не стал сбрасывать ее руку и погрузился в теплый, удовлетворенный сон. Он остался в квартире Зои и следующей ночью, потом провел там почти все выходные — и у них сложилась схема. Он оставался у нее на две ночи в будни, потом еще раз — вечером в субботу. Оставшиеся дни проводил в пустых жилищах, подчищая журналы своего агентства. Они с Зои стали парой во всех смыслах. Она была склонна к экспериментам больше, чем кто-либо из тех, с кем он сходился до этого, и он не мог не гадать: быть может, эту уверенность и любовь к исследованиям в постели она черпала из трилогии «Пятьдесят оттенков серого», стоящей у нее на полке? В самом начале ему помогали возбудиться мысли об Одри и о том, каково было заниматься любовью с нею. Потом, по прошествии нескольких недель, он начал полностью отдаваться сексу с Зои. Это заставляло его чувствовать себя виноватым, словно он обманывал женщину, с которой действительно хотел быть. Он никогда не смог бы найти вторую Одри — да и не то чтобы хотел. К тому же менее всего он мог бы отыскать ее в Зои. К этому моменту смесь кокаина и кодеина должна была взбодрить его, но вместо этого он ощущал меланхолию. Взял телефон, номер которого был только у двух человек, и пролистал сообщения. Несколько часов назад он написал Зои с незарегистрированного номера без абонентской платы, сообщив, что нашел ее записку, но не может уснуть и скучает по ней. Вставив в текст эмодзи в виде баклажана и водяных брызг, он явно дал ей понять, что у него на уме. Зная, как сильно заводит ее секс в необычных местах, предложил такой план: он приедет в больницу, и они смогут урвать несколько минут наедине. В первом ответе она сказала «нет» и заявила, что слишком занята. Потом «нет» превратилось в «это будет неправильно», а спустя время в «ладно, давай быстрее». Когда он написал, что уже в нужном месте, Зои появилась в дверях менее чем через минуту. Открыв дверь, она изумилась тому, что он одет в белый комбинезон. — Что это ты… — только и смогла произнести, прежде чем он зажал ей рот ладонью и вонзил шприц в шею. Поршень надавил не до конца, так, чтобы впрыснутого успокоительного хватило обездвижить, но при этом оставить в сознании. Зои упоминала, что медсестры используют эту комнату, чтобы при случае вздремнуть между сменами. В те дни, когда ее не было на работе, он незамеченным бродил по больничным коридорам, пока не отыскал это помещение. Оказавшись внутри, приоткрыл окно на пару миллиметров, чтобы потом, когда потребуется, легко отворить его. Если Зои сошло с рук убийство под этой крышей, почему не может сойти и ему? Убедившись, что она не может двигаться, он залил дверной замок клеем, раздел Зои до белья и привязал ее к кровати. Регулятор освещения прикрутил так, чтобы только видеть, что делает, и приступил к работе. Он знал, что Зои не чувствует боли, но сознает, что с ней происходит. Он чувствовал, как она зло и беспомощно смотрит на него, когда он уверенным движением вставил первую иглу в предплечье. Позволил струйке крови стечь по коже Зои, прежде чем вонзить вторую иглу. За исключением Думитру, всем остальным он смотрел в глаза, когда пытал и убивал: он впитывал их страх. Но он не смог заставить себя поступить так с Зои. Опасался, что если увидит, насколько она испугана, то уже не заставит себя продолжать. Когда последовали иглы номер три, четыре и пять, его эмоции сделались еще более спутанными. Удовлетворение, которое он получал от убийства других, в случае с Зои просто не возникло. Необходимость покарать ее боролась в его душе с чем-то похожим на угрызения совести. Он сделал паузу, чтобы показать ей фотографию на своем телефоне и объяснить, почему он подвергает ее всему этому. Проблеск осознания промелькнул на ее лице; Зои вспомнила все. И она была не единственной в этой комнате, кто проливал слезы. В последний раз проведя затянутой в перчатку рукой по ее волосам, он вдруг пришел к решению изменить свой план. Он не мог больше видеть, как она страдает. Поэтому нажал на поршень первого шприца, все еще торчавшего в ее шее — и прожал его до конца, пока емкость не опустела. В ее крови теперь было достаточно пропофола, чтобы вызвать остановку сердца. Считаные минуты спустя он закрыл глаза Зои — с другими так не делал. Потом, закончив работу, дважды проверил, что стереосистема подключена и готова заиграть в нужное время и на нужной громкости. Поворачиваясь лицом к Зои, он подумал о том, что готов к тому, чтобы увидеть ее мертвой. Он ошибся. Убить Зои — это оказалось совсем иначе, чем убить других. Не было возбуждения или удовлетворения, которое он испытывал от других убийств, не было гордости, с которой он вычеркивал очередное имя из своего списка. Вместо этого он ощущал пустоту, как будто порвалась последняя ниточка, связывавшая его с людьми. Теперь он был совершенно один. Он ушел из больницы тем же путем, которым пробрался сюда, невидимый в темноте. Спустя несколько часов для него настало время вернуться и пронаблюдать последствия своей работы. Он вышел из машины и, удостоверившись, что никаких посторонних свидетелей вокруг нет, сделал несколько глубоких очистительных вдохов. Согнув колени так, чтобы оказаться на нужной высоте, поместил правое плечо между дверцей машины и корпусом. Посчитал от пяти до одного и другой рукой с силой захлопнул дверцу. Боль нахлынула секунду спустя, когда кость вышла из сустава и вдавилась в тело. — Чтоб тебя! — закричал он, потом вонзил зубы в собственный бицепс, чтобы удержаться от дальнейших возгласов и стонов. В первый раз плечо ему вывихнула мать, ударив крокетной битой, которую он посмел оставить в столовой. Мать отказалась отвести его в больницу, поэтому он пошел туда один и узнал, как вставить кость обратно на место. Однако сегодня этим будет заниматься кто-нибудь другой. Сжимая локоть здоровой рукой и сдерживая позывы к тошноте, он направился к входу в приемный покой. Надвинул бейсболку пониже, чтобы скрыть лицо. Два полицейских в форме, охранявшие двери, указали ему на другой вход, дальше от места преступления. Он сообщил дежурной за стойкой фальшивое имя и адрес, и та предупредила: поскольку травма не угрожает жизни, придется подождать некоторое время. Он не стал протестовать — это давало ему законную возможность дольше оставаться здесь. Когда дежурная повернулась к нему спиной, он проглотил еще две таблетки болеутоляющего. Пройдя мимо больных и травмированных, ждущих приема, он уселся подальше от всех остальных, как можно ближе к охраняемому коридору, где толпились полицейские. Но стоило ему оказаться в больнице, как в голове неожиданно всплыли воспоминания, которые он предпочел бы не воскрешать. Когда-то подобное место было его последним прибежищем, и он умолял о помощи. Но какие бы препараты ему ни давали, разницы не было. С выбранного им места видно было не очень хорошо, но по отражению в выпуклом зеркале и внутренних окнах он вполне мог составить представление о том, что там происходит. Это было немногим хуже, чем сидеть у окна дома или склада в промзоне и следить за каждым движением полицейских. Внезапно в отражении в окне он заметил сержанта Бекку Винсент — она вышла из-за угла и направилась к месту убийства. Он надвинул бейсболку еще глубже, ссутулился на стуле и отвернул голову прочь, поглядывая лишь уголком глаза. Она не смотрела на него — однако кое-кто, шедший позади нее, встретился с ним взглядом. Он еще никогда не видел, чтобы кто-то бледнел так сильно и так быстро. Он кивнул в ту сторону, но ответа не получил. Вместо этого спутник Бекки поспешил прочь и скрылся из виду. Глава 34 — Сколько она проработала здесь? — спросил Джо. Нихат Одедра сверился со своим блокнотом. — Семь лет, — ответил он, а потом пустился в объяснения, для чего медсестры использовали комнату, в которой было обнаружено тело Зои Эллис. — Что именно произошло? — спросила Бекка. — Ровно в десять тридцать из комнаты раздалась музыка. Когда не смогли открыть замок, то вызвали ремонтников, и те выломали дверь. В комнате нашли труп и переносную стереосистему с таймером, подключенную к розетке. Из-за необычной природы убийства мы работаем над теорией о том, что это пятая жертва нашего подозреваемого. — Может ли это быть подражатель? — спросил Джо. — Сейчас все может быть, — пожал плечами Нихат. Бекка направилась к двери, ведущей к месту преступления. Быстро осмотрев комнату, она остановила взгляд на трупе Зои Эллис, лежащем на каталке. Убитая была привязана толстой веревкой за шею, локти, запястья, талию, колени и лодыжки. Она была раздета до белья, но, по словам Нихата, следов сексуального насилия обнаружено не было. Однако вскрытие еще должно было подтвердить это. Первая мысль Бекки была о том, что Зои напоминает некую макабрическую инсталляцию — такое количество шприцев торчало из ее обнаженной плоти. По коже тянулись тонкие темно-красные линии — там, где кровь стекала по телу и собиралась лужицами на резиновом матрасе. Глаза убитой были закрыты. — Похоже на подушку для булавок, а не на человека, да? — спросил Нихат, и Бекка кивнула. — Мы насчитали сотню шприцев. Когда закончите, поговорите с ее коллегами, чтобы получить более полное представление о ней. Два часа спустя Бекка делала записи в блокноте, сидя на сестринском посту позади приемной стойки. Она отчасти успокаивала, отчасти расспрашивала вот уже четвертую коллегу Зои. Медсестра Таджа Хатри стояла у открытого окна, затягиваясь сигаретой. — Я знаю, что у нас в больнице не курят, но мне все равно, — сказала она, словно защищаясь, и у Бекки не было причин сомневаться в ее словах. Таджа вытирала глаза рукавом своего кардигана — горе брало верх над внешней невозмутимостью. Она объяснила, что, когда выламывали дверь, была рядом. — Я в жизни повидала немало, но этого никогда не забуду, — тихо произнесла она. — Кто-нибудь до этого заметил отсутствие Зои? — спросила Бекка. — Нет. Ее имени не было в расписании, потому что она не должна была работать в эту ночь. Анна-Мэй позвонила и сообщила, что заболела, и попросила Зои выйти вместо нее. — Вы можете рассказать мне еще что-нибудь о Зои? Каким человеком она была? — Не знаю, что и сказать, — ответила Таджа и убрала пряди иссиня-черных волос за уши. — Она просто обычная девушка, как и мы все. Упорно работает, популярна в нашей команде, любит выпить, когда не на дежурстве… — А что насчет мужчин? Она с кем-нибудь встречалась?