Я заглядываю в открытые двери по обеим сторонам. Люди в серой униформе, как у Бена, стоят у панелей, скользя пальцами по голоэкранам. – Подростковая стазисная палата, – говорит Бен, показывая на открытое помещение справа. С каждой стороны пустого прохода посреди комнаты выстроились тридцать белых капсул со стеклянным верхом, похожих на гробы. Большинство крышек уже закрыто, внутри блестит флуоресцентная жидкость. Я высвобождаю руку из маминой и не решаюсь войти. Перед одной из капсул стоит женщина с пучком на голове и планшетом в руке. Рядом с ней – семья со светловолосым ребёнком. Женщина смотрит на меня и морщит лоб, словно я муха, которая приземлилась на контрольную панель. Она тычет в планшет, и дверь с глухим стуком закрывается. Бен наклоняется ко мне. – Главная дежурная. Очень серьёзно относится к работе. Я благодарна, что вместо той дамы с нами Бен. – Уважаемые доктора Пенья, ваши места – в носовой части правого борта корабля. Места детей – в кормовой части, впереди… Папа останавливается. – Погодите, никто не говорил, что нас разделят. Бен поворачивается к отцу и, запинаясь, говорит: – Таков… таков порядок, – понижает голос он. – Мне очень жаль, доктор Пенья, но ваше место – в другом конце корабля. Он смотрит через комнату на главную дежурную. – У нас приказ: для более эффективного наблюдения сортировать и размещать в соответствии с возрастом. Сортировать и размещать? Будто мы яйца в картонной упаковке. Чрезмерно очищенный воздух обжигает ноздри и глаза. Родители переглядываются. У мамы вид не менее озабоченный, чем у отца, но она стискивает его руку. – Милый, всё будет хорошо. Папа быстро целует её в лоб. Я смотрю на Хавьера, который нахмурился так же, как и папа, беру его за руку и целую в лоб. – Милый, всё будет хорошо, – шепчу я, передразнивая маму. Хавьер улыбается и прижимается ко мне. Папа кивает Бену, что можно продолжать, и тот облегчённо вздыхает. Бен входит в открытую дверь, потом смотрит на нас с Хавьером. – Мы пришли. Места для детей от шести до двенадцати лет. Глава пятая В «подростковой» комнате темнее, чем на остальном корабле. Здесь стоит три ряда по шесть стазисных капсул, и выглядит они точно, как яйца в картонной упаковке. Все капсулы, кроме семи, уже заняты. В мерцающей жидкости плавают тёмные формы. Я вспоминаю зеленоватую воду мангровых каналов возле дома Литы в Тулуме, где она выросла, самом спокойном месте на Земле. Но мне всегда казалось, что неясные тени, скользящие под поверхностью, того и гляди, оттяпают пару пальцев. Хавьер хватает меня за талию. Бен наклоняется к Хавьеру. – Я понимаю, что тебе немножко страшно, но, пока я здесь, буду заботиться о вас обоих. Бен отодвигает защёлку на пустой капсуле. Крышка с чавкающим звуком открывается. – Видите, как сканер МРТ в кабинете врача. – А кто поместит в них вас? – спрашивает Хавьер Бена, показывая на капсулу. Мама обнимает его за голову, закрывая ладонью рот. – Извините, – говорит она. – Он не понимает. Бен склоняется над Хавьером. – У нас самая крутая работа в мире. Мы проживём всю жизнь на корабле, путешествуя в космосе. Бен машет рукой. – Ты же видел, какой у меня замечательный новый дом? Хавьер кивает. Он прав. По-моему, это лучше, чем умереть на Земле. Но в парке Бена не почувствуешь запаха цветов пустыни после дождя. Огромный экран над головой может показать дневное и ночное небо, но на нём не увидишь вспышки молнии, не услышишь раскатов грома. Вид тёмной пустоты космоса не сравнится с оранжевыми и красными всполохами при восходе и закате солнца у гор Сангре-де-Кристо там, дома. Бен продолжает: – Я даже помогал людям на первом корабле заснуть перед взлётом. Там были строители, фермеры… много детей. А когда ваш корабль совершит посадку на Сагане, они будут готовы к… – он постукивает по лбу Хавьера, – науке, которую несёт наш корабль. Я вспоминаю ещё об одном корабле, который мы видели по пути сюда, и думаю, сколько на нём путешествует детей с родителями. Бен подаёт маме пластиковый пакет и достаёт ширму для переодевания. Пока мама помогает Хавьеру переодеться, Бен приглашает папу подойти поближе к капсуле. Он понижает голос и меняет тон, словно уже сотню раз сегодня говорит одно и то же: – En Сognito немедленно погружает органы и мозг в сон. Гель постоянно сохраняет ткани, удаляя стареющие клетки и отходы. Он не только обеспечивает питание и кислород, необходимые организму для длительного пребывания в стазисе, анестетик в его составе подавляет чувствительность нервных окончаний, доводит температуру до комфортной после пробуждения. Папа делает глубокий вдох. – Понимаю. Благодарю вас. Бен быстро меняет тему, и его голос приобретает обычное звучание. – И, – он смотрит на планшет, – у меня уже есть программы En Cognito и для Хавьера, и для Петры. Стандартный набор с упором на ботанику и геологию. – Круто, – говорит папа и поднимает большие пальцы. Я закатываю глаза. Мне, по крайней мере, не придётся на самом деле слушать лекции, ведь прибор En Cognito, что погружает нас в сон, также запрограммирован внедрить эти темы прямо в мозг. Когда прибудем на Саган, я стану таким же специалистом, как мама в ботанике и, как папа в геологии. Хотя очевидно, что самое интересное – не это. Изучив фольклор и мифологию, и с историями Литы в запасе, у меня будет возможность убедить маму с папой, что мне суждено стать сказочницей. Но, как сказала Лита, истории должны стать моими собственными. Хавьер выходит в чёрных плавках, словно собирается на пляж. Когда мама отдаёт Бену пластиковый пакет с одеждой Хавьера и его любимой книгой, папа берёт его на руки и обнимает. Мама гладит Хавьера по спине, а он смотрит на открытую капсулу. – Я хочу домой, – хнычет он. – Пожалуйста, поедем домой. Мама освобождает Хавьера из объятий отца. – Ты всего лишь ляжешь спать. У Хавьера перехватывает дыхание. Он с трудом сдерживает слёзы. Мама сажает его в капсулу, все ещё не размыкая объятий. Мне хочется, чтобы последние воспоминания брата перед погружением во многовековой сон были приятными. Я становлюсь перед ним на колени и прижимаюсь лицом к его щеке. Закрыв глаза, представляю, что моя рука у Литы, а в небо Нью-Мексико поднимается сосновый дым. Держу руку брата, как Лита держала мою, глажу созвездие из родинок на левом большом пальце. На его лице появляется улыбка. Я решаю рассказать ему ту историю, что услышала от Литы в последнюю ночь, проведённую у неё, ту, которая меня успокоила. Тихо и терпеливо начинаю. – Знаешь, звёзды – это молитвы бабушек, мам и сестёр… – Хавьер сопит мне в ухо, и я продолжаю: – За детей, которых они любят. Каждая звезда полна надежды. Я сажусь и показываю на небо: – Y cuántas estrellas hay en el cielo?[10] – Сколько на небе звёзд? – повторяет он, открыв глаз, чтобы посмотреть на потолок, словно представляет ночное небо. – Не знаю, – подумав, отвечает он. Я наклоняюсь поближе и шепчу ему на ухо: – Cincuenta[11]. Он улыбается, вероятно, воображая бечисленное количество звёзд. – Sin… cuenta? – переспрашивает он.