— Нет! — Гамаш невольно улыбнулся. — Это хорошо. Значит, у нас только трое подозреваемых. А то я уже боялся, что замешана вся деревня. По коридору к ним направлялся молодой врач. — Старший инспектор Гамаш? — спросил он, вытирая руки. — Я только что от мадам Мейер. Похоже, что она будет жить. Эта дама только с виду рыхлая, а на самом деле она крепкий орешек. Конечно, есть обморожения, да и небольшое переохлаждение тоже присутствует. Самое интересное, что снег фактически спас им жизнь. Он накрыл их, как одеяло, и создал своего рода теплоизолирующий слой. Вот только третья женщина! Кажется, Эмили Лонгпре? — Гамаш прикрыл глаза, но почти сразу же снова их открыл и посмотрел на врача. — Боюсь, что она умерла. Гамаш знал это. Когда там, на озере, он взял ее на руки, она почти ничего не весила. Ему казалось, что если он будет держать ее недостаточно крепко, то она просто улетит, как перышко, подхваченное порывом ветра. Гамаш прижимал ее к себе и горячо молился, чтобы часть его жизненной силы перетекла в нее. Но трещина в сосуде оказалась слишком глубокой. Теперь Эмили свернулась в надежных объятиях Гаса. Ей тепло и хорошо, и она со счастливой улыбкой слушает скрипичный концерт Чайковского ре мажор. Эм была дома. — Мадам Мейер в сознании. Может быть, вы хотите поговорить с ней? — поинтересовался врач. — Очень хочу, — ответил Гамаш и направился по коридору следом за молодым человеком. — Есть еще кое-что… — сказал врач, когда они уже подходили к дверям палаты. — С тех пор как мадам Мейер пришла в сознание, она все время повторяет одно и то же. Может быть, вы сможете объяснить нам, что это значит? — Намасте, — фыркнул Бювуар. — Это значит, что Бог во мне приветствует Бога в вас. — Поймав на себе удивленный взгляд Гамаша, он добавил: — Я посмотрел в словаре. — Нет, — возразил молодой врач, открывая дверь в палату. — Она говорит не это. Я знаю, что такое «Намасте». Перед тем как зайти внутрь, Гамаш повернулся к Бювуару: — Эскимосские сапоги Сиси. Эмили Лонгпре не упоминает о них в своем письме. Она вообще о них не знала, пока я не рассказал, но даже после этого она не поняла, какую роль они сыграли в убийстве. — С этими словами Гамаш скрылся в палате Беатрис Мейер. Озадаченный Бювуар остался стоять на пороге. Что шеф хотел этим сказать? А потом его осенило. Подобно эскимосским старейшинам, Три Грации собирались пожертвовать собой, чтобы кого-то спасти. Чтобы спасти настоящего убийцу. Они не убивали Сиси: Это сделал кто-то другой. Из палаты до него донесся голос Беатрис Мейер: — К черту Папу! И снова Бювуар остановил машину у этого дома. Ее занесло, когда он нажал на тормоза, как будто ей тоже не особенно хотелось здесь останавливаться. Бывший дом Хедли тонул в почти полной темноте. На нерасчищенной дорожке не было ничьих следов. Судя по всему, в течение целого дня сюда никто не приходил, да и сами обитатели дома его не покидали. — Может быть, стоит вызвать подкрепление? — Не нужно. Я думаю, он не удивится нашему приезду. Возможно, даже испытает облегчение. — Я до сих пор никак не могу понять, почему Сиси вышла за него замуж, — пробормотал Бювуар, глядя на закрытую дверь. — Из-за его имени, — сказал Гамаш, направляясь к двери. — Ответ мне подсказала Николь. — А она как до этого додумалась? — Собственно говоря, она ни до чего не додумывалась. Но она сказала мне, что отправилась в горящий дом спасать Саула Петрова из-за его имени. Саул. У нее был дядя по имени Саул, и в их семье существует нечто вроде коллективного чувства вины за гибель их родственников в Чехословакии. Среди них был и дядя Саул. Она действовала на уровне инстинктов. У этого поступка нет рационального объяснения. — У всех поступков Николь нет рационального объяснения. Они абсолютно бессмысленны. Гамаш остановился и обернулся в Бювуару. — Все имеет смысл. Не нужно недооценивать ее, Жан Ги. — Он немного помолчал, пристально глядя в глаза своего помощника, после чего заговорил снова: — А на примере этого дела мы убедились, что силу убеждений и силу слова тоже нельзя недооценивать. Сиси де Пуатье вышла замуж за единственного мужчину, который ей подходил. За другую царственную особу. Любимым сыном Элеоноры Аквитанской был Ричард Coeur de Lion. Ричард Львиное Сердце. Ричард Лайон[82]. — То есть ее привлекал не сам человек, а его имя? — Это случается гораздо чаще, чем ты думаешь. Если тебе нравится какой-то человек по имени, скажем, Роджер, ты подсознательно начинаешь хорошо относиться ко всем Роджерам на свете. Бювуар недоверчиво хмыкнул. За собой он такого никогда не замечал. — И наоборот, — продолжал Гамаш. — Если ты ненавидишь какого-то Джорджа, у всех остальных Джорджей очень мало шансов тебе понравиться. Со мной такое случается. Я это точно знаю. Хотя сам понимаю, что это глупо. Один из моих лучших друзей — суперинтендант Бребеф. И каждый раз, когда я знакомлюсь с человеком по имени Мишель, я вспоминаю о нем и сразу же начинаю испытывать симпатию к совершенно незнакомому человеку. — Вы испытываете симпатию ко всем, шеф. Это не считается. Приведите мне пример обратного. — Хорошо. Сюзанна. В начальной школе у меня была соученица по имени Сюзанна. Она меня постоянно обижала. — Неужели? — Бювуар с трудом сдерживал смех. — И сильно она вас обижала? — Очень сильно. — Неужели била? — Она постоянно дразнила меня. В течение четырех лет. Она буквально преследовала меня, и я «скрывался от нее в аркадах лет, бежал по лабиринтам без огня путями памяти, где слез остался след». — Полагаю, что последняя фраза была цитатой? — уличил шефа Бювуар. — Боюсь, что да. Из «Гончей Небес» Френсиса Томпсона[83]. Как бы там ни было, она научила меня тому, что слова могут ранить и иногда даже убивать. Правда, иногда они могут и исцелять. К этому времени они уже подошли к двери и позвонили в нее. Она почти сразу же открылась. — Месье Лайон, — сказал Бювуар, переступая через порог. — Нам нужно поговорить. Гамаш опустился на колени рядом с Кри. Пурпурный купальный костюм глубоко врезался в тело, передавливая грудь и ноги. — А кто о ней будет заботиться? — спросил Лайон. — Как она будет без меня? За ней же нужен особый уход. Бювуару очень хотелось спросить, с чего это он вдруг так забеспокоился. Учитывая то, до какого состояния довела Кри жизнь рядом с ним, наверняка любая перемена будет к лучшему. Но взглянув на покорное, испуганное, растерянное лицо Лайона, инспектор придержал язык. — Не беспокойтесь, — сказал Гамаш, медленно выпрямляясь. — О ней позаботятся. — Я должен был остановить Сиси раньше. Тогда бы до этого не дошло. Сиси постоянно изводила Кри придирками, с самого ее рождения. Я несколько раз пытался поговорить с Сиси… — Лайон смотрел на Гамаша умоляющим взглядом, как будто взывая к его пониманию. — Но я не смог. Трое мужчин смотрели на Кри, которая сидела на краю кровати. Все вокруг было усеяно конфетами и фантиками. Казалось, по комнате пронесся шоколадный вихрь. Она была последней в роду, окончательным вместилищем всех страхов и иллюзий своей матери и бабки. Они создали ее из них, как Франкенштейн своего монстра. Старший инспектор Гамаш взял вялую руку девочки и заглянул в ее пустые глаза. — Кри, почему ты убила свою мать? Кри лежала на пляже, и жаркие лучи солнца ласкали ее загорелое лицо и стройное, гибкое тело. Ее парень взял ее руки в свои и заглянул ей в глаза. Его взгляд был полон любви и нежности, а юное тело, казалось, светилось изнутри. Он притянул ее к себе и нежно поцеловал. — Я люблю тебя, Кри, — прошептал он, продолжая сжимать ее в объятиях. — Я нашел в тебе все, о чем только можно мечтать. Ты даже не представляешь, какая ты замечательная, красивая и талантливая. Ты самая чудесная девушка в мире. Ты споешь для меня? И Кри запела. Она запела в полный голос, а молодой человек, которого она прижимала к своей груди, вздыхал и улыбался счастливой улыбкой. — Я никогда не покину тебя, Кри. Я больше никому не позволю обидеть тебя. И Кри поверила ему. Глава 38 Дверь открылась еще до того, как Гамаш и Рене-Мари успели постучать. — Мы вас ждали, — сказал Питер. — Вранье! — Из глубины уютного коттеджа до них донесся голос Руфи. — Мы начали пить и есть без вас. — Что касается ее, то она никогда и не заканчивала, — прошептал Питер. — Я все слышала! — крикнула Руфь. — И то, что твои слова правдивы, не делает их менее обидными. — Bonne année, — Клара расцеловала Гамашей в обе щеки и приняла у них пальто.