— Проходите, располагайтесь. Саул повесил их тяжелые пальто в шкаф и с трудом закрыл дверцу. Он решил, что сегодняшний день станет первым днем его новой жизни, а новую жизнь нельзя начинать со лжи. Саул Петров решил говорить только правду. Разве что умолчав о некоторых фактах. Гамаш прошел в гостиную, оглянулся по сторонам и принюхался. В комнате пахло дымом, но это не был запах древесного дыма от пылающих в камине дров. Он был резким и синтетическим. Все чувства старшего инспектора обострились. Казалось, что время потекло медленнее. Может быть, где-то загорелась проводка? Подобные старые дома строились людьми, которые привыкли к жизни в лесной глуши и знали почти все о циклах живой природы и почти ничего об электричестве. Прищурившись, Гамаш внимательно осматривал стены, розетки и светильники в поисках предательского синеватого облачка дыма, но ничего не находил. Равно как и его уши не улавливали характерного потрескивания электрического разряда. Происхождение едкого, неприятного запаха оставалось непонятным. Лемье, стоявший рядом с Гамашем, заметил, с каким повышенным вниманием его шеф осматривает ничем не примечательную комнату, и судорожно пытался понять, что именно его так заинтересовало. — Что это за запах, месье Петров? — спросил Гамаш. — Какой запах? — притворно удивился тот. — Я ничего не чувствую. — Я чувствую, — вмешался Бювуар. — Пахнет чем-то вроде горелой пластмассы. — Ах, это! — рассмеялся Петров. — Я просто бросил в камин одну старую, ненужную пленку. Не стоило этого делать. Надо было выкинуть ее в мусорное ведро. Я как-то не подумал о запахе, — объяснил он с обезоруживающей улыбкой. Гамаш подошел к камину и посмотрел на черно-желтую расплавленную массу, которая с шипением пузырилась на поленьях. Старая пленка. А может быть, не такая уж и старая? Теперь определить это было невозможно. — Да, — согласился он. — Вы правы. Этего действительно делать не стоило. Под пристальным взглядом Гамаша Саул чувствовал себя крайне неуютно. Он давно привык к тому, что люди, в частности Сиси, смотрят как бы сквозь него. С Гамашем все было по-другому. Он не смотрел сквозь Саула. Он видел его насквозь. Новая жизнь Саула Петрова началась менее получаса назад, а ему уже приходилось изворачиваться и врать. Тем не менее Саулу почему-то казалось, что этот большой, спокойный человек способен его понять. Усадив Гамаша и его спутников в кресла, он сел сам и приготовился к исповеди. Это было необходимо, если он действительно хотел начать жизнь с чистого листа. Он был готов расплакаться от нахлынувшего на него чувства глубокой благодарности к этому инспектору из Сюртэ, который пришел выслушать его. Саул получил ортодоксальное католическое воспитание, но, подобно большинству своих сверстников, отвергал и церковь, и священников, и вообще все, связанное с религией. Однако сейчас, в этой довольно убогой и совсем не похожей на церковь комнате, где роль витражей выполняли прикрепленные к стенам пластиковые подставки для столовых приборов, ему вдруг нестерпимо захотелось упасть на колени и покаяться во всех своих грехах. — Я должен вам кое-что рассказать… — начал он. Гамаш не произнес ни слова. Петров посмотрел в его добрые задумчивые глаза, и внезапно весь окружающий мир перестал существовать. Остались только они вдвоем. — Мы с Сиси были любовниками. Уже почти год. Я не уверен, но думаю, что ее муж об этом знал. Боюсь, мы не особенно скрывали наши отношения. — Когда вы в последний раз были вместе? — спросил Бювуар. — Утром того дня, когда она погибла, — Саул с трудом заставил себя отвести взгляд от Гамаша и перевести его на напряженного молодого человека, сидящего в соседнем кресле. — Она приехала ко мне, и мы занимались сексом. Наша связь была чисто физической. Между нами никогда не было настоящей близости. Она была совершенно равнодушна ко мне, а я к ней. Это признание далось ему нелегко, и, сделав его, Саул с облегчением вздохнул. — Она не говорила вам, почему решила купить дом в деревне? — продолжал расспрашивать его Бювуар. — В Трех Соснах? Нет. Я сам не раз задавал себе этот вопрос. Сиси никогда ничего не делала без причины. И чаще всего этой причиной были деньги. — Вы считаете, что она была меркантильной? — Несомненно. Даже со мной она спала из-за денег. Я не настолько глуп, чтобы считать себя великим любовником. Это была часть оплаты за мою работу. Натурой, так сказать. Саул говорил и стыдился собственных слов. Он признавался этим людям в том, в чем долгое время не решался признаться даже самому себе. Неужели это правда? Неужели он действительно выставлял Сиси сознательно заниженные счета, потому что она с ним спала? — Я, конечно, могу ошибаться, но у меня создалось впечатление, что что-то в этом месте очень привлекало Сиси. Причем это были отнюдь не тишина и покой. В этом мире ее волновали только деньги. И престиж. — Расскажите, что вы делали в тот день, когда она погибла, — сказал Бювуар. — Я встал около семи, растопил камин, поставил кофейник и стал ждать Сиси. Я знал, что она обязательно приедет, и она действительно приехала около восьми. Мы почти не разговаривали. Правда, я поинтересовался, как прошел рождественский вечер, но она лишь пожала плечами. Мне всегда было очень жаль ее дочь. Не приведи Господь иметь такую мать. Как бы там ни было, она провела у меня около часа и уехала. Мы договорились встретиться на благотворительном завтраке в Легион-холле. — Когда она решила поехать туда? — Простите? — Ну, она заранее планировала поехать на этот завтрак или, может быть, приняла решение в последнюю минуту? — A-а, нет. Это была запланированная поездка. Когда я сообщил ей о завтраке, оказалось, что она все знает. Она уже была на аналогичном мероприятии в прошлом году, сразу после покупки дома, и теперь хотела, чтобы я сделал ее фотографии в окружении «местного населения». Это ее слова, не мои. Поэтому я тоже отправился в Легион-холл и отснял пару кассет. Потом мы перешли на озеро. Холод был ужасный. Даже камера замерзла, и мне пришлось на некоторое время засунуть ее под пальто, чтобы отогреть. Я ходил вокруг Сиси, пытаясь найти наиболее удачный ракурс. Она была не особенно фотогенична, поэтому освещение имело очень большое значение. Кроме того, желательно было ввести в композицию еще какой-то интересный объект, чтобы не акцентировать излишнее внимание на фигуре Сиси. Старая дама рядом с ней была просто потрясающей. Выразительное волевое лицо. А один ее взгляд чего стоил! — Петров невольно рассмеялся, вспоминая, что Кей смотрела на Сиси, как солдат на вошь. — Она все время одергивала Сиси, требуя, чтобы та сидела спокойно. И вы знаете, на моей памяти она была первым человеком, которого Сиси послушала. Я бы тоже послушал. Вид у старушки был довольно устрашающий. Как бы там ни было, Сиси сидела спокойно. Почти. Это значительно облегчало мою работу. — А почему Кей Томпсон пришлось требовать, чтобы Сиси сидела спокойно? — поинтересовался Гамаш. — Понимаете, она была очень нервозной. Не могла усидеть на месте. Постоянно вскакивала, чтобы поправить картину, подвинуть пепельницу, переставить лампу. Она постоянно стремилась упорядочить все вокруг по собственному усмотрению. Думаю, что и во время игры она все время беспокойно ерзала на стуле, и это действовало на нервы ее соседке. По крайней мере, вид у нее был такой, как будто она готова была убить Сиси. Гамаш понимал, что последняя фраза была не более чем образным выражением, и Саул произнес ее без всякой задней мысли. — Сегодня из лаборатории прислали ваши проявленные пленки и фотографии. Бювуар подошел к столу и выложил на него серию снимков. Последние минуты жизни Сиси и героические попытки жителей Трех Сосен ее спасти. — Вы не замечаете ничего странного? — поинтересовался он. Петров склонился над фотографиями. Примерно через минуту он выпрямился и отрицательно покачал головой. — Нет. Насколько я помню, именно так все и выглядело со стороны. — А вам не кажется, что здесь кое-чего не хватает? Например, целой серии фотографий, на которых должен был быть запечатлен момент убийства? — Бювуар повысил голос. В отличие от Гамаша, который мог спокойно сидеть и часами болтать с подозреваемыми в надежде, что они чем-то выдадут себя, инспектор предпочитал тактику нападения. — Наверное, как раз тогда у меня замерзла камера, и мне пришлось ее отогревать, — сказал Петров. Он смотрел на лежащие на столе фотографии и старался полностью сосредоточиться на них. Это помогало ему не впасть в панику. От страха он мог нагрубить инспектору или, еще того хуже, снова проникнуться жалостью к себе — состояние, которое за время знакомства с Сиси стало для него привычным. — Надо же, как неудачно! — Бювуар демонстративно повел носом. — Вам не кажется, что в этой комнате пахнет преступлением? Нет? Странно, учитывая, что вы только что сожгли пленку, на которой было сфотографировано убийство Сиси. — Зачем мне было это делать? То есть я хочу сказать, что если бы у меня действительно была такая пленка, то это бы служило неопровержимым доказательством того, что я не убивал Сиси. Логика фотографа охладила пыл Бювуара. — Уверяю вас, я отдал все пленки, которые отснял в тот день. Прищурившись, инспектор смотрел на Саула, который, казалось, съежился под его пристальным взглядом. Этот человек явно врал. Но опровергнуть эту ложь было невозможно. Бювуару нечего было противопоставить последнему аргументу Саула Петрова. Пришлось уйти ни с чем. Раздраженный Бювуар быстрым шагом направился к машине. Лемье, которому совсем не хотелось попасться ему под горячую руку, немного отстал. Гамаш задержался на пороге. Сощурившись от яркого солнца, он осторожно вдохнул обжигающе холодный воздух. — Здесь очень красиво. Вы счастливый человек, месье Петров. Он снял перчатку и протянул Саулу большую теплую руку. Саул пожал ее, и ему был приятен этот простой человеческий контакт. Он так долго пробыл рядом с Сиси, что уже начал забывать о том, что люди по своей природе теплокровны. — Постарайтесь не наделать глупостей, — добавил Гамаш. — Я сказал вам правду, старший инспектор. — Надеюсь, что это действительно так. — Гамаш улыбнулся и, чувствуя, что его лицо уже начинает онемевать от холода, быстро зашагал к машине. Петров вернулся в теплую гостиную и в окно наблюдал за тем, как машина с офицерами Сюртэ исчезает за поворотом. Потом он еще раз окинул взглядом чудесный новый мир, который открылся перед ним только сегодня, и подумал о том, что предупреждение инспектора запоздало. Он уже наделал глупостей. Порывшись в ящике стола, Саул нашел ручку и чистую рождественскую открытку. Написав короткое письмо, он направился в Сан-Реми, чтобы опустить его в почтовый ящик. — Останови машину, — попросил Гамаш. Бювуар затормозил и вопросительно посмотрел на шефа. Старший инспектор сидел на пассажирском сиденье и, прищурившись, смотрел в окно. При этом его губы слегка шевелились. Через минуту он закрыл глаза, улыбнулся и встряхнул головой. — Мне нужно поговорить с Кей Томпсон. Высади меня в Уильямсбурге и возвращайся в Три Сосны. Отвези Кларе Морроу видеокассету «Лев зимой» и попроси ее показать тебе, что она имела в виду. Она поймет. Бювуар кивнул и развернул машину по направлению к Уильямсбургу. Гамаш только что сообразил, что именно хотела сообщить ему Клара во время их сумбурного разговора. И если она была права, то это могло многое объяснить. — К черту Папу? Гамаш даже представить себе не мог, что когда-нибудь произнесет вслух подобную фразу. Тем более в форме вопроса. — Именно эти слова они выкрикивали! Кей пристально смотрела на него своими проницательными голубыми глазами, которые в этот день были как будто подернуты поволокой. В ней чувствовался какой-то надлом. Эмили Лонгпре сидела на диване рядом с подругой и не сводила с нее обеспокоенного взгляда. — Как вы думаете, почему? — спросила Кей. Этот вопрос был очень хорошо знаком Гамашу. Он сотни раз задавал его другим, и вот теперь его задавали ему самому. У старшего инспектора было ощущение, что происходит нечто недоступное его пониманию, что каждое сказанное слово имеет какой-то особый подтекст, которого он просто не может почувствовать. Он ненадолго задумался, глядя в венецианское окно скромной комнаты Кей в уильямсбургском доме престарелых. Из него открывался изумительный вид на озеро Брюме. Солнце клонилось к закату, и окружающие озеро холмы отбрасывали длинные тени, которые разрезали поверхность озера пополам, так что половина его находилась в темноте, а половина ярко сверкала в свете солнечных лучей. Как инь и ян. Гамаш смотрел в окно, и красивый пейзаж постепенно исчезал, уступая место совсем другой картине. Он видел перед собой сидящих в окопах мальчишек, в глазах которых плескался ужас. Они понимали, что их собираются принести в жертву, и были готовы пожертвовать собой. — Интересно, знали ли они о том, что слова могут убивать? — задумчиво произнес Гамаш, размышляя вслух. Он видел перед собой совершенно беззащитных, трогательно юных ребят, которые готовились к неминуемой смерти. Что они должны были чувствовать в эти минуты? Гамаш попытался поставить себя на их место и не смог. Он сам не раз оказывался в смертельно опасных ситуациях, но они всегда возникали спонтанно, не оставляя времени на размышления. Гамаш отнюдь не был уверен в том, что смог бы терпеливо ждать неизбежного конца, зная, что нет почти никакой надежды. — Какая чушь! Слова «К черту Папу!» не способны никого убить, — фыркнула Кей. — Интересно, что делаете вы сами, когда в вас стреляет убийца? Бежите за ним и громко выкрикиваете «Tabernacle! Sacré! Chalice!»?[63] Если это так, то я надеюсь, что в смертельно опасной ситуации рядом со мной окажетесь не вы. Merde[64].