— Он никуда не отлучался? — поинтересовался Гамаш. — Нет. Это абсолютно точно. Я чувствовала рядом живое тепло и обязательно бы заметила, если бы он встал. А что говорит Кей Томпсон? Она же сидела прямо рядом с Сиси. Наверняка она что-то видела. Все согласно закивали и повернулись к Гамашу. Старший инспектор отрицательно покачал головой. — Я разговаривал с ней сегодня. Она говорит, что ничего не видела и поняла, что что-то случилось только тогда, когда Сиси закричала. — Я ничего не слышала, — сказала Руфь. — Никто ничего не слышал, — кивнул Гамаш. — Ведь именно в этот момент Матушка очищала «дом». — Конечно! — вспомнил Питер. — Стоял страшный шум. Все кричали и хлопали. — А как насчет Кри? — поинтересовался Гамаш. — Кто-нибудь видел, где была она? Ответом ему было общее молчание. Гамаш в который раз попытался поставить себя на место Кри. Что должна была чувствовать эта девочка? Никому не было дела ни до ее чувств, ни до ее боли. Она все держала в себе. Несмотря на необъятные размеры, ее никто никогда не замечал, как будто она была человеком-невидимкой. Что происходит в душе ребенка, который всем безразличен до такой степени, что его даже не видят? — У вас есть Библия? — обратился он к Кларе. — Мне необходим Ветхий Завет на английском. Они подошли к книжному шкафу, и после довольно продолжительных поисков Кларе все же удалось найти то, что нужно. — Можно взять книгу с собой? Я верну ее вам завтра. — Можете вернуть ее хоть в следующем году, — улыбнулась Клара. — Я даже не помню, когда в последний раз открывала Ветхий Завет. — В последний раз? — переспросил Питер. — Ну, в первый и в последний, — рассмеялась Клара. — Мы можем посмотреть фильм прямо сейчас, старший инспектор, — предложил Питер. — Хотите? — Очень хочу, — сказал Гамаш. Питер потянулся было за лежащей на столе кассетой, но Гамаш остановил его руку. — Если не возражаете, я сам ее поставлю. Он достал носовой платок и с его помощью аккуратно извлек кассету из коробки. Никто не поинтересовался, где он ее взял, а сам Гамаш не стал уточнять, что она была найдена в мусорном контейнере убитой женщины. — О чем фильм? — спросила Мирна. — Об Элеоноре Аквитанской и ее муже, короле Генрихе, — ответила Руфь и, заметив удивленный взгляд Гамаша, добавила: — Вы что, действительно не смотрели «Лев зимой»? Замечательный фильм. В главных ролях Кэтрин Хепберн и Питер О’Тул. Кстати, если я ничего не путаю, действие происходит на Рождество. И сейчас Рождество. Странное совпадение, правда? Гамаш подумал о том, что это далеко не первая странность, связанная с делом Сиси де Пуатье. Зарычал знаменитый лев «Метро-Голдвин-Мейер», небольшую, уютную гостиную заполнили мощные звуки готической музыки, и на экране появились злобные морды горгулий. Уже с первых кадров зритель погружался в атмосферу упадка и борьбы за власть. И страха. «Лев зимой» начался. Машину сильно заносило, и агент Николь с трудом вписалась в поворот на узкую дорогу, ведущую к Трем Соснам. Гамаш не предложил ей поселиться вместе с ними в местной гостинице, но она все равно там поселится, даже если ей придется оплачивать свой номер из собственного кармана. В Монреале, после беседы с напыщенной директрисой частной школы, в которой училась Кри, Николь заехала домой, чтобы забрать дорожную сумку, но ей пришлось задержаться, чтобы пообедать с родственниками, собравшимися в их маленьком, но всегда содержащемся в идеальном порядке доме. Перед подобными семейными мероприятиями отец всегда почему-то нервничал и каждый раз напоминал дочерям, чтобы они ни в коем случае не упоминали о жизни их семьи в Чехословакии. Николь с детства привыкла, что их крохотный, безукоризненно чистый дом в восточной части Монреаля постоянно наводняют бесчисленные дальние родственники, знакомые и знакомые знакомых. Это была нескончаемая вереница одетых в черное людей с мрачными, неулыбчивыми лицами, которые разговаривали так, что их невозможно было понять, и постоянно требовали к себе повышенного внимания. Причем делали это громогласно, с воплями, стенаниями и причитаниями. Они приезжали из Польши, Литвы и Венгрии, а юная Иветта Николь слушала их и постепенно приходила к выводу, что на свете слишком много языков, которые она не может понять. Каждый раз во время таких визитов в их маленькой, тихой, уютной гостиной начиналось настоящее вавилонское столпотворение. В таких случаях она всегда робко жалась к дверям и изо всех сил пыталась понять, о чем говорят все эти люди. И каждый раз происходило одно и то же. Сначала новоприбывшие были ласковы с ней. Потом, видя, что она не реагирует на их слова, начинали говорить все громче и громче, срываясь на крик, и наконец переходили на универсальный язык, на котором объясняли ей, что она глупая, ленивая и нахальная грубиянка. Ее мать, которая обычно была доброй и ласковой, в таких случаях тоже выходила из себя и кричала на дочь на непонятном языке. Так маленькая Иветта Николева постепенно стала иностранкой в собственной семье. Всю свою жизнь она была аутсайдером. Она очень хотела быть вместе со всеми, но что могла сделать маленькая девочка, если даже собственная мать была против нее? Еще тогда в душе у Иветты поселилось беспокойство. Если в собственном доме все так сложно и запутанно, то что же тогда ожидает ее за его стенами? А если ее и там не поймут? А если она сама не сможет понять, чего от нее хотят, и сделает что-то не так? А если ей что-то понадобится? Кто ей это даст? И тогда Иветта Николь научилась брать сама. — Значит, ты снова работаешь с Гамашем, — сказал отец. — Да, сэр, — улыбнулась Николь. Отец был единственным человеком во всем мире, который всегда был на ее стороне. Он единственный защищал ее от враждебных пришельцев, наводнявших их дом. Он всегда находил для нее добрый взгляд, теплую улыбку и сладкую ириску в шуршащей целлофановой обертке, которую советовал потихоньку съесть в укромном месте, подальше от жадных, назойливых взглядов. Эти ириски были их маленьким секретом. Именно отец научил ее необходимости и умению хранить секреты. — Ни в коем случае никогда не рассказывай ему о Чехословакии. Ты должна пообещать мне это. Он не поймет. Они хотят, чтобы в Сюртэ служили только коренные квебекцы. Как только он узнает, что ты родом из Чехословакии, тебя вышвырнут вон. Как дядю Саула. Николь становилось дурно от одной мысли о том, что она окажется такой же жалкой неудачницей, как ее дядя Саул Николев, который оказался настолько тупым, что его выгнали со службы в чешской полиции, и он не смог защитить свою семью. Поэтому они все погибли. Кроме ее отца, Ари Николева, матери и орды озлобленных, вечно всем недовольных дальних родственников, превращавших их уютный дом в клоаку. Сидя в маленькой, опрятной спальне дочери, Ари Николев наблюдал, как она укладывает в дорожную сумку самые унылые и мрачные вещи, которые только нашлись в ее гардеробе. По его совету. — Делай, как я говорю. Я знаю мужчин, — сказал он, когда Иветта попыталась протестовать. — Но ни один мужчина даже не посмотрит в мою сторону, если я буду в этом, — возразила Иветта, ткнув пальцем в сложенную стопкой одежду. — Ты ведь сам говорил, что я должна постараться понравиться Гамашу. — Я же не говорил, что он должен в тебя влюбиться. Поверь мне, ты понравишься ему и в этой одежде. Улучив момент, когда Иветта отвернулась, чтобы найти свою косметичку, он быстро засунул в ее сумку пару ирисок. Она найдет их сегодня вечером. И вспомнит о нем. И, даст бог, никогда не узнает о том, что у него тоже есть свой маленький секрет. Не было никакого дяди Саула. Не было никакой гибели семьи от рук коммунистов. Не было никакого героического бегства через границу. Он все это выдумал много лет назад, чтобы заткнуть рот родственникам своей жены, окопавшимся в их доме. Эта история была его спасательным кругом, который помогал ему держаться на плаву в том море страданий и невзгод, которое было для них естественной средой. Это были подлинные страдания. Даже Ари Николев вынужден был признать это. Но среди этих людей он тоже должен был быть героем и страдальцем. Поэтому, после зачатия малютки Анжелины, а потом и его любимицы Иветты, он зачал дядю Саула. Человека, который должен был спасти свою семью и не смог этого сделать. Человека, чья неудавшаяся карьера стоила жизни всем вымышленным родственникам Ари. Он понимал, что должен все рассказать Иветте. Потому что история, которая была для него спасательным кругом, могла стать камнем на шее для его маленькой девочки. Но Ари боялся, что если он это сделает, то ее серые глаза больше никогда не посмотрят на него с немым обожанием. А за этот взгляд он был готов отдать все, что угодно. — Я буду звонить тебе каждый день, — пообещал он, поднимая с кровати ее легкую сумку. — Мы должны держаться вместе. — Ари улыбнулся и кивнул головой в сторону гостиной, откуда доносилась какофония голосов родственников, перекликавшихся друг с другом на повышенных тонах. — Я горжусь тобой, Иветта, и уверен, что у тебя все получится. Не может не получиться. — Да, сэр. Когда они проходили через гостиную, ни один из чертовых родственничков даже головы не повернул в их сторону. Отец донес сумку Иветты до машины и положил в багажник. Потом он нежно обнял дочь, и тихо прошептал ей на ухо: — Будь умницей. Помни, ты не имеешь права проиграть. И вот теперь Николь подъезжала к Трем Соснам. На гребне холма она затормозила, и машина плавно остановилась у обочины. Внизу светились огни деревни. Лампочки рождественских гирлянд, которыми были украшены высокие деревья, отбрасывали на снег красные, зеленые и синие блики, делая его похожим на огромное витражное стекло. Темные фигурки людей четко выделялись на фоне освещенных окон домов и магазинов. Николь почувствовала стеснение в груди. Ее охватило какое-то странное чувство, природу которого она не могла определить. Что это было? Тревога? Может быть, досада оттого, что ей пришлось оставить свой собственный теплый дом и приехать сюда? Нет. Она сидела в машине, вжав голову в плечи, и пыталась разобраться в собственных ощущениях. Постепенно ее плечи стали опускаться, а прерывистое дыхание становилось все ровнее и ровнее. Задумчиво сдвинув брови, Иветта Николь смотрела сквозь ветровое стекло на весело сверкающую огнями деревню, и внезапно ее осенило. Облегчение. Это было облегчение. Как будто чья-то невидимая рука сняла давящую тяжесть с ее плеч и с ее души. Зазвонил сотовый телефон. Николь помедлила в нерешительности. Отвечать не хотелось. Хотелось до конца разобраться в новых, непривычных для нее ощущениях. Но Николь знала, кто ей звонит, и понимала, что ответить придется. — Oui, bonjour. Да, сэр. Я в Трех Соснах. Я буду очень вежливой. Я завоюю его доверие. Да, я понимаю, что это очень важно. Нет, я ничего не испорчу, сэр. Отложив телефон, она сняла ногу с педали тормоза. Машина плавно съехала вниз с холма и остановилась у входа в гостиницу. Семейная жизнь Элеоноры и Генриха напоминала непрерывный поединок. Их сыновья люто ненавидели друг друга и своих родителей. Накал страстей был совершенно невероятным. Фильм был действительно потрясающим по своему эмоциональному воздействию. Когда он закончился, Гамаш с удивлением обнаружил, что его тарелка пуста. Он даже не заметил, как все съел. Завороженный разворачивающимися на экране событиями, он вообще ничего не замечал. Но одну вещь старший инспектор теперь знал наверняка. Имея возможность выбирать, он бы ни за что на свете не выбрал в качестве своих родителей Элеонору и Генриха. Глядя на заключительные титры, Гамаш пытался понять, что именно он упустил в этом деле. А в том, что он что-то упустил, причем с самого начала, у него не было никаких сомнений. Была причина, по которой Сиси приобрела эту кассету. Была причина, по которой она взяла себе имя де Пуатье. И наконец, была причина, по которой она выбросила совершенно нормальную кассету на помойку. Почему она это сделала? — Может быть, она купила DVD? — предположила Клара, когда он спросил, что думают по этому поводу все остальные. — Мы, например, постепенно меняем нашу коллекцию видеокассет на диски. Начали с любимых фильмов Питера, потому что он так часто просматривает некоторые свои любимые места, что они на его кассетах совсем затерлись. — Привет всем! — послышался из кухни жизнерадостный голос Габри. — Слышал, что у вас сегодня намечается кинопросмотр. Неужели я опоздал? — Фильм только что закончился, — сказал Питер. — Извини, старик. — Никак не мог вырваться раньше. Пришлось побыть сиделкой при больном. — Как там инспектор Бювуар? — спросил Гамаш, входя в кухню. — Спит. У него грипп, — объяснил Габри всем остальным. — Надеюсь, что я не заразился. Проверь, у меня нет температуры? — С этими словами он подставил лоб Питеру, но тот его проигнорировал. — Даже если ты заразился, нам ничто не угрожает, — фыркнула Руфь. — Болезни от Габри людям не передаются. — Стерва. — Потаскуха. — Так он сейчас один? — уточнил Гамаш, собираясь уже направиться к вешалке. — Явилась эта ваша агент Николь и сняла комнату. Даже сама расплатилась наличными. Как бы там ни было, она сказала, что присмотрит за ним. Гамаш искренне надеялся, что Бювуар был без сознания.