От криков сотрясаются стены. Пронизывают меня насквозь. Кажется, могут вывести из душевного равновесия. Я делаю глубокий вдох. – Но в одном ты была права. Как бы я ни любил тебя, я не мог думать ни о чем ином, кроме как вернуть тебя. По-моему, это было легче, чем думать о гибели. Так я мог надеяться на что-то… Как надеялся найти твоего убийцу. На какое-то мгновение я ясно вижу ее. Она стоит у окна в своей комнате. Темные волосы блестят на солнце, приобретая медный оттенок. – Осталось только полторы недели, – говорю я. – А я по-прежнему даже не представляю, как мне с этим разобраться. Она оборачивается, смотрит на меня своими глазами, которые меняли цвет в зависимости от окружения. Как вода. – Так что этим летом мы были похожи, – говорю я. – Моим наркотиком была ты, Тильда. СИМОН ОСТАЛОСЬ 1 НЕДЕЛЯ ИЗ ДНЯ Мы с Эммой идем вниз по поросшему травой склону. Над озером висит туман. Холмы по другую сторону от него тоже закрыты белой пеленой. Водяные горки, подобно щупальцам, тянутся к небу, и, глядя на них, я начинаю думать о неземных существах. Проснувшись, я толком не мог дышать. Кожа горела и туго обтягивала все тело, словно съежилась за ночь. Идея прогуляться принадлежала Эмме. Я же предложил ей отправиться сюда. Люсинды нет на причале. Мне становится интересно, как она себя чувствует. Что делает. Бомбом нетерпеливо натягивает поводок, и я отпускаю его, когда мы выходим на берег. – Тебе лучше? – спрашивает Эмма. – По-моему, да, – отвечаю я. – Прекрасно. Она поднимает палку и бросает ее. Бомбом устремляется за ней, и его широкий зад бешено виляет из стороны в сторону. Эмма смеется. Я не знаю, так ли это на самом деле, но ее живот, кажется, вырос за последние дни. Добравшись до палки, Бомбом резко тормозит о песок. Он берет ее зубами и поворачивается к нам в ожидании похвалы. – Апорт! – кричит Эмма. Бомбом выплевывает палку и нюхает ее. Обнаруживает другой запах в песке и идет по нему. Палка уже забыта. – Ну, по крайней мере, он ее нашел, – говорит Эмма. Мы медленно идем по прогулочной тропе. Время от времени Эмма останавливается, кладет руку на бедро. – Как ты сама себя чувствуешь? – спрашиваю я. – Как будто мне восемьдесят лет, – отвечает она. У Эммы симфизиопатия, это слово я узнал сегодня. Ее тело готовит путь для ребенка. Хрящи размягчаются. Кости таза смещаются. – Но это ведь сущая ерунда по сравнению с тем, что мне потом надо будет выдавить из себя целого человека, – говорит она. Несколько ворон каркают среди деревьев. Улицы, по которым мы добирались сюда, были завалены мусором. Разбитыми бутылками, стеклами от разбитых окон и витрин. Нам попадались большие компании, еще пьяные после вчерашнего матча. Но здесь, у озера, все как обычно. Мне любопытно, работал ли отец Люсинды в отделении «Скорой помощи» минувшей ночью. В новостях рассказывали об алкогольных отравлениях, увечьях, убийствах, изнасилованиях, драках. На фотографиях улицы Стокгольма выглядели как в фильме о зомби-апокалипсисе. Но сейчас с футболом покончено навсегда. – Странно думать о себе самой как о родителе, – говорит Эмма. – Чему я смогу научить другого человека? Очередная волна паники обрушивается на меня, кажется, земля уходит из-под ног. Я спотыкаюсь. Но Эмма ничего не замечает. – Я спросила маму, чувствовала она себя готовой к своему новому положению, когда ждала меня, – продолжает Эмма. – Поскольку я не ощущаю ничего подобного… Я смотрю вниз на ноги, стараюсь не споткнуться снова. – Она сказала, что до сих пор не чувствует себя по-настоящему взрослой. Порой ей кажется, словно она просто играет. Я расстегиваю молнию куртки спортивного костюма. Смотрю вдаль над озером. Пытаюсь сфокусироваться на завесе тумана, которая парит над водой. – Было приятно это слышать, – говорит Эмма. Воздух вокруг озера на удивление теплый и сырой. Чувствуется недостаток кислорода. Может, комета так влияет на него? Нет. Фоксуорт по-прежнему довольно далеко. Только когда она войдет в атмосферу Земли, воздух начнет нагреваться. И тогда счет пойдет на минуты. Но не сейчас. Осталось больше недели. Дыши. – Я ужасно боюсь, что мне будет больно. Но когда я пытаюсь заикнуться об этом Мике, он ничего не понимает. По его словам, все пройдет замечательно, но ему легко говорить. Не он же будет рожать… Такое чувство, как будто я вдыхаю один и тот же воздух снова и снова. Словно его уже использовали не раз. – Я знаю, что это звучит, как будто я ною. Но мне хочется побыстрее стать мамой. И было бы гораздо легче, если он приехал домой, в конце концов. Чтобы все произошло при нем. – Я понимаю, – говорю я и спотыкаюсь снова. Надо постараться не упасть. Эмма останавливается и поворачивается ко мне. Я тоже замираю на месте. Мне нужно убраться отсюда. Попытаться сбежать от себя самого. Но мне некуда податься. Бомбом подбегает и встает рядом с нами. Прислоняется к моей ноге. Хочет, чтобы его почесали. Его шерсть очень теплая. – Симон, я знаю, что ты всегда будешь участвовать в жизни малыша. Из тебя выйдет отличный дядя. И именно поэтому я хочу спросить… Эмма смотрит на меня, и я не понимаю, почему она не замечает, что я вот-вот умру. Черные точки пляшут перед глазами. – Нет ли у тебя желания стать крестным отцом? – спрашивает она. Я вздрагиваю. Теряю равновесие и, пытаясь устоять, шагаю в сторону от Бомбома. Жадно хватаю ртом воздух, чтобы черные точки рассеялись. – С тобой все нормально? – спрашивает Эмма. Мое терпение лопается. И мне уже наплевать на просьбы мам. – Нормально ли все со мной? – говорю я. – Ты же знаешь, что комета упадет через десять дней, правильно? Эмма смотрит на меня вопросительно: – Само собой. – Ты не станешь мамой. Ты ведь должна это понимать? Я не буду крестным отцом. А Мике не станет папой. Эмма только таращится на меня, словно я сумасшедший. – Тебе незачем беспокоиться о родах, – продолжаю я. – Этого не случится, что бы твое тело тебе сейчас ни говорило. И если ты прекратишь притворяться, то Мике, наверно, вернется домой. Я бы тоже на его месте не выдержал. Мне становится легче дышать. Словно камень с плеч упал, но тем самым я сделал сестре только хуже. И на меня сразу наваливаются угрызения совести. – Извини, – бормочу я. – Извини, я не хотел. Бомбом лижет мою руку. Эмма подходит ко мне. Обнимает. – Я не могу перестать строить планы из-за какой-то чертовой кометы, – говорит она. – Ты же понимаешь?