– Чего ты хочешь? – спрашиваю я. – Извини. У меня дело к тебе. Извини. – Она тяжело дышит. Пожалуй, нервничает. – Ты можешь встретиться со мной? – Зачем мне это делать? Эмма смотрит на меня, заходя на кухню. – Я понимаю твое удивление, – говорит Люсинда. – Но нам надо поговорить. Я таращусь на улицу через окно. Густые белые облака мчатся по голубому небу. Словно я смотрю фильм на увеличенной скорости. – Это касается Тильды, – продолжает Люсинда. – Она написала мне письмо. ИМЯ: ЛЮСИНДА TELLUS № 0 392 811 002 ПОСЛАНИЕ: 0025 ЛЮСИНДА Каролин позвонила и разбудила меня спозаранку. Она хотела мне кое-что показать и попросила прийти к ней. На этот раз я не почувствовала запаха хлорки у нее дома. Не слышала никаких звуков на втором этаже. Но присутствие Тильды там чувствовалось больше, чем прежде. Утром полиция вернула ее компьютер, и Каролин нашла в нем написанное мне письмо. Она оставила меня в гостиной наедине с ноутбуком, чтобы я смогла прочитать письмо в тишине и покое, а я обманула оказанное мне доверие. Но сначала я открыла обнаруженный ею документ. Он был создан за день до смерти Тильды. И, читая его, я постоянно напоминала себе, что ему не отводилась роль прощального. Совсем наоборот. Тильда же не могла знать, что я прочитаю его уже после ее смерти. Я перекинула письмо себе по электронной почте. В моих посланиях в TellUs слишком многое касается Тильды, и кажется несправедливым не позволить ей высказаться самой. Мне хотелось бы, чтобы, читая это письмо, ты мог услышать ее голос. В моих ушах он звучит столь ясно, словно она сидит рядом со мной. Слова трудно разобрать, и ее речь льется быстрее, чем обычно, но это все равно она. «Люсинда, я не знаю, как мне начать. Я так многое хотела бы рассказать тебе и так многим поделиться с тобой, что в голове страшный хаос. Мне ужасно не хватает тебя, но трусость не дает связаться с тобой каким-то иным способом. Боюсь, ты сильно разочаровалась бы, увидев меня сейчас, но я хочу попытаться и долго думала об этом (надеюсь, такие мысли неоднократно посещали и тебя тоже?). Мама видела твоего отца в городе, и он сказал ей, что ты закончила лечение и что СТАРАЯ ЛЮСИНДА ВОТ-ВОТ ВЕРНЕТСЯ. Она рассказала это за ужином, и я решила написать тебе письмо. Правда, не знаю, отправлю ли я его. Трудно думать сейчас, но я не хочу спать ночи (или дни) напролет, когда их осталось так мало и постоянно становится меньше и меньше. Мне хочется пережить как можно больше всего, и так многое еще надо попробовать. Мы ведь всегда во всем себе отказывали, были послушными девочками, постоянно поступали так, как от нас ожидали. Мы тренировались, и зубрили уроки, и старались все делать как можно лучше, и приходили домой вовремя. Понимаешь ли ты, что вся та наша жизнь служила лишь одной цели: наилучшим образом подготовиться к будущему? А сейчас его больше нет, разве это не РАЗОЧАРОВАНИЕ? Ха-ха. Такое вот противное слово, и НАДО УМЕТЬ ПОСМЕЯТЬСЯ НАД СВОЕЙ БЕДОЙ. Я с удовольствием посмеялась бы вместе с тобой. И если мы встретимся снова, я расскажу тебе, что никогда не была пай-девочкой, как считали все, включая тебя и Симона, а ведь вы вдвоем знали меня лучше всех в целом мире. Я обманывала себя и других, и есть причина, почему я сейчас такая. Я знаю, что люди говорят за моей спиной, и ты, пожалуй, тоже это услышишь, если еще не в курсе, но я хочу рассказать все сама. Не с целью оправдаться, просто мне хочется, чтобы ты меня поняла. ТЫ ЕДИНСТВЕННАЯ СПОСОБНА НА ЭТО. Мы на днях устроили вечеринку в бассейне, и это была моя идея. Мне хотелось плюнуть в душу Томми, поскольку он разрушил мне жизнь и теперь мне уже никогда не сбежать от него, я не осмеливаюсь даже написать об этом, но смогу объяснить позднее, когда встретимся. Я думала, это будет такая маленькая месть: пусть там пьянствуют, трахаются и смеются, но, Люсинда, Люсинда, Люсинда, сейчас я сожалею о своем поступке, поскольку это было НАШЕ место, а не его, и только там я всегда знала, кем была, и я разрушила все, устроила себе еще одно РАЗОЧАРОВАНИЕ. Симон тоже пришел. Он думает, что по-прежнему любит меня, и мне приходится издеваться над ним, только бы он отстал. Ему больше незачем тратить время на меня. Между нами все закончилось бы рано или поздно, но сейчас он помнит только хорошее, потому что боится остаться один и верит, что я решение его проблем. Он заслуживает кого-то, кто соответствовал бы его желаниям, но это точно не я. Мне не нравится быть чьей-то, я хочу оставаться сама собой. Но мне все равно больно, потому что я по-прежнему люблю его и он один из лучших среди всех известных мне людей. Однако сейчас я должна отшить его так, чтобы он потерял всякую надежду на возобновление наших отношений. Лучше для нас обоих, если он это поймет. Теперь у меня нет ни тебя, ни его. И я даже себя саму больше не узнаю. Не знаю, кто я в этом мире. Мне немного легче на душе, когда я пишу тебе, словно я уже сейчас разговариваю с тобой. Проблема в том, что ты не можешь ответить, а мне пригодилась бы твоя помощь. Я боюсь постоянно, поэтому не могу стоять спокойно ни секунды. Я разговаривала со Стиной, матерью Симона. Она священница, ты знала? Мне нужно было узнать, что, по ее мнению, произойдет, когда мы все умрем. Папа связался с Истинной церковью, и он абсолютно убежден, что я попаду в ад, если не окрещусь у них. Представляешь? Мой добрый, трусливый и не самый умный папочка напоминает чокнутого святого отца из ужастиков. Но мы хорошо поговорили со Стиной. Я ее обожаю. Ей удалось успокоить меня сразу по нескольким пунктам. Потом она еще сказала, что ей хотелось бы, чтобы я верила в Бога, а когда я спросила, хочет ли она, чтобы я оказалась на небесах, она просто рассмеялась и заявила, что я попаду туда в любом случае, но что мне будет легче здесь и сейчас, если у меня будет кто-то, к кому я могла бы обратиться. По-моему, это было бы прекрасно. Я с удовольствием обратилась бы к кому-то, в кого могла бы верить. Но, честно говоря, небеса представляются мне почти такой же угрозой, как и ад, поскольку при одной мысли о ВЕЧНОСТИ меня сразу охватывает паника и мне хочется блевать. Я надеюсь, что все просто закончится и наступит темнота, и ты не будешь знать ничего больше, и никогда впредь не возникнет потребности думать. Мне кажется, сейчас я понимаю, почему ты не хотела больше видеться со мной, когда заболела. До меня это не доходило тогда, мне было грустно, я чувствовала себя обиженной и пыталась ненавидеть тебя, но сейчас я знаю, что значит, когда тебе вынесен смертный приговор, и мне не хочется, чтобы кто-то постоянно таращился на меня и пытался спасать. Но на самом деле мне, по-моему, необходимо, чтобы меня спасли. По-моему, я так долго старалась сбежать от самой себя, что смогу найти дорогу назад, только когда станет слишком поздно. Я просто не знаю, что случится, если я попытаюсь завязать. Ведь все продолжалось гораздо дольше, чем кто-то даже может себе представить. Если не останавливаться и не думать, здесь нет ничего особо опасного. Я стараюсь не подпускать никого слишком близко, притворяюсь, что дружу с Элин и Амандой и другими, но там все не по-настоящему и не всерьез. В отличие от тебя. Есть только один человек, с которым я действительно могу быть сама собой. Он заставляет меня смеяться, иногда не специально. Другие сказали бы, что он недостаточно хорош для меня, но он всегда слушает, не навязывая свои суждения, и я знаю, что он никогда ничего не разболтает другим. Я пишу это письмо у него дома, и ЕСЛИ ОН ПЫТАЕТСЯ ЧИТАТЬ ЧЕРЕЗ МОЕ ПЛЕЧО, ТО МОЖЕТ ПРЕКРАТИТЬ. Он немного (или СИЛЬНО?) одержим космосом, и это началось еще задолго до того, как мы узнали о комете. У него есть телескоп, и, если верить ему, мы скоро сможем увидеть ее приближение. Он рассказал, что несколько лет назад астрономы обнаружили планетную систему, вращающуюся вокруг карликовой звезды под названием Траппис-1, и там есть несколько планет, которые кажутся обитаемыми. Она находится на расстоянии сорока световых лет, что выглядит немыслимо далеко, но все равно близко, если вспомнить о БЕСКОНЕЧНОСТИ Вселенной (мне снова почти хочется блевать, это звучит так же ужасно, как и вечность), и люди из НАСА, смотря в свои телескопы, попытались понять, как все там выглядит. А я подумала, что если оттуда кто-то ТАРАЩИТСЯ НА НАС, то он видит Землю такой, какой она была 40 лет назад. Поскольку их достигает картинка такой давности. Они, наверно, могут видеть наших родителей, но в детском возрасте, когда мы еще не родились. Таким образом, мы как бы оказываемся в БУДУЩЕМ. Это сумасшедшая мысль, но все равно красивая, по-моему. В результате мы вроде даже получаем еще один шанс. Мне надо заканчивать. Пожалуй, стоит все-таки немного поспать. Я перечитаю это письмо еще раз перед отправкой, но потом, потому что сейчас в голове полный бардак. Кому-то может показаться, что я понаписала всякой чуши. Но ты всегда понимала меня, когда я была немного не в себе, поскольку МЫ ОДНОГО ПОЛЯ ЯГОДЫ. Ха-ха. Обнимаю. Люблю. Все такое. Тильда». Я не плакала, когда читала послание Тильды у Каролин. Мозг не позволил. Я знала, что это мой единственный шанс выяснить больше, и у меня не было времени размышлять, правильно я поступаю или нет. Поэтому я подождала, пока Каролин занялась чем-то на кухне, и влезла на страницу Тильды в социальной сети. Она не закрыла ее, и я могла просмотреть все сообщения. Возможно, полиция проделала то же самое и искала такие же вещи, как и я, вроде явных угроз убить ее или плана встретиться с кем-то в Hoppe. Но ничего подобного там не оказалось. Зато нашлось другое. Как до смерти Тильды, так и после нее. Кто-то забрал телефон моей подруги и выдавал себя за нее, так что никто не начал искать Тильду всерьез. Я посмотрела мое собственное послание. Оно так и не удостоилось ответа. Тело Тильды нашли на следующий день. Больше не имело смысла притворяться. Я сфотографировала все, что хотела обдумать и, пожалуй, проверить, а потом попрощалась с Каролин и поблагодарила ее за то, что она позволила мне прочитать письмо. Я обнимала ее, пока она плакала, но по-прежнему ничего не чувствовала. Смогла даже утешить ее, когда речь зашла о случившемся в Линдгордене накануне. Сама же я дала волю слезам, только вернувшись домой. Даже не помню, когда я плакала так в последний раз. Уже не верила, что еще могу это делать. Потом силы полностью оставили меня, словно я пробежала марафон. А ты умеешь плакать или у вас есть другие способы отводить душу? Я поговорила с Симоном. Он скоро придет сюда. Ему стоит знать, что Тильда пишет о нем, сколь много он значил для нее. Мы, пожалуй, сможем помочь друг другу. Он нужен мне, а я ему. И он не убивал Тильду. Теперь я точно это знаю. В дверь звонят. Напишу еще потом. СИМОН Дверь мне открывает маленькая девочка десяти-одиннадцати лет. Она выглядит точно как Люсинда на старых фотографиях Тильды. – Привет. Я пришел встретиться с Люсиндой, – говорю я, стараясь воздержаться от наигранного псевдовзрослого тона, который сам ненавидел в ее возрасте. – Кто ты? – спрашивает она и скептически смотрит на меня. – Ты из Истинной церкви? – Нет, я ее друг. Она явно не верит мне. И до меня доходит, что не так много людей навещало Люсинду за последний год. – Меня зовут Симон, – добавляю я и вижу, как искорки любопытства вспыхивают в ее глазах. – Ты же был вместе с Тильдой? Меня охватывает нетерпение. – Люсинда позвонила мне и попросила прийти, – говорю я. – Ты же можешь, наверное, сходить за ней? – Подожди здесь. Дверь захлопывается, а потом мне слышно, как девочка зовет Люсинду. Я окидываю взглядом сад, где яблони увешаны спелыми плодами. Закат подкрасил даже воздух в золотистый цвет. Настурция с желтыми, оранжевыми и огненно-красными цветами свешивается за край клумбы, словно она знает, что цветет в последний раз, и пытается сделать это как можно лучше. Я смотрю в сторону дома Тильды. Но его не видно сквозь листву. «Скоро все исчезнет». Тильда поняла это, пока я еще пытался тешить себя надеждой. Она не закрывала глаза на то, что должно было случиться. Интересно, о чем она размышляла, пока мы лежали на полу в ее комнате в первый день, когда узнали о комете? Она молчала тогда, и в какой-то момент я даже подумал, что она спала, а она смотрела выпуск новостей. Может, она уже решила положить конец нашим отношениям, пока я обнимал ее? Когда я в очередной раз признавался ей в любви? За моей спиной опускается дверная ручка. – Входи, – говорит Люсинда. Даже в доме она ходит в теплой кофте и шапке. Люсинда выглядит усталой. Похоже, она плакала. Я следую за ней в прихожую и разуваюсь. Внутри приятно пахнет. Чисто. Прохладно. Наверно, недавно проветривали. Стена напротив полки для шляп украшена фотографиями членов семьи из разных поколений. Фотографии висят так тесно, что почти касаются рамками друг друга. Посередине находится снимок молодоженов, стоящих на берегу. У мужчины белокурые волосы с рыжеватым оттенком. У него очки в едва заметной тонкой оправе. Составляющая ему компанию женщина выше его ростом. Она, скорее всего, на последнем месяце беременности и в простом белом платье. На заднем плане виднеются празднично одетые гости и чиновник, совершавший обряд бракосочетания. Родители Люсинды выглядят счастливыми на своем свадебном снимке. В тот день они наверняка были полны надежд на будущее и даже представить не могли ожидавшего их впереди. Что данный берег, где бы он ни находился, скоро исчезнет навсегда. Я стараюсь быстро избавиться от этой мысли. Люсинда спрашивает, нет ли у меня желания чего-нибудь выпить, но я только отрицательно качаю головой. Мне хочется как можно скорее узнать, что написано в письме. Мы входим на кухню, где половые доски скрипят и еле заметно прогибаются под ногами. Стены до половины закрывают покрашенные в белый цвет деревянные панели. Окна многостворчатые, на старый манер. Люсинда шествует впереди меня по коридору, и мы проходим столовую, идем вдоль встроенных в стену сервантов. Дом явно старый. В прошлом по нему, возможно, бегала прислуга в аккуратной униформе. Молодые девицы, которым приходилось молча терпеть, когда кто-то шлепал их по заднице. Это самая фешенебельная часть города, здесь селились люди, разбогатевшие за счет леса и земли. Мне внезапно приходит в голову, что семейство, жившее в таком доме, в те времена никогда не стало бы общаться ни с кем из жильцов моего квартала. – Я подумала, мы можем подняться ко мне, – говорит Люсинда.