Тогда я сконцентрировалась на фотографии Тильды, попыталась осознать, что именно она лежала в гробу. Мне стало интересно, как она выглядела. Скрестили ли ей руки на груди? И в каком состоянии находилось тело? Оно ведь пролежала на улице несколько дней под дождем и солнцем. Не пострадало ли от четвероногих обитателей Норры? Наверное, источало неприятный запах? Я ненавижу свой мозг за излишнее любопытство. Священник говорил о Тильде так, словно хорошо знал ее. Любимая дочь, популярная девушка, которую, пожалуй, ждало прекрасное будущее, умница в школе, целеустремленная в спорте. Наверное, Каролин рассказала ему о ней. Ее всхлипывания эхом отдавались в часовне. А я смотрела на склоненный затылок матери Тильды, где мелкие пушинки блестели, подобно крупицам золота в падающем от окна свете, и мне тоже хотелось расплакаться. Но я не могла. Мой мозг был заблокирован моими собственными переживаниями. Священник рассказывал о том, как родители еще маленькой привели Тильду в секцию плавания. «Она не имела врожденного таланта, но уже тогда у нее хватало упрямства, и ей хотелось получить все значки отличия», – сказал он. Я услышала сдавленный, похожий на воркование смех Молли. Святой отец, однако, продолжил говорить, словно не заметил этого. В конце своего монолога он заявил, что Тильда считала необходимым в любом деле всегда выкладываться по полной, и призвал всех следовать ее примеру в оставшееся нам время. Конечно же он говорил об идеальной Тильде. И мне тогда сразу вспомнилось, что она сказала однажды после соревнований. В тот раз Тильда закончила со временем, которое для большинства из нас считалось хорошим. Но не для нее. И она чуть не довела саму себя (и, честно говоря, меня тоже) до истерики, размышляя, где допустила ошибку. Несколько часов спустя, когда, как я думала, Тильда уже успокоилась, она посмотрела на меня и сказала: «Люди говорят, что всегда надо стараться изо всех сил, только тогда якобы можно быть довольным собой. Но как определить, что выкладываешься полностью?» И я не знала, как ей ответить. Мне просто стало ее жалко. А потом я думала об этом несколько лет. Пока звучали псалмы, я, воспользовавшись случаем, огляделась по сторонам. Вглядывалась во все лица. Хотя на что я, собственно, надеялась? Думала, кто-нибудь будет выглядеть виноватым? Измученным угрызениями совести? Если бы все было так просто. Текст одного из псалмов адресовался непосредственно усопшему. Он содержал строчки вроде «он ждет тебя вечером», «из вечности он назначил встречу здесь» и «есть скрытая мглой гавань, ты не видишь ее сейчас, но направляешься туда». И, слушая его, я подумала о том, что кто-то ведь ждал Тильду в темноте. Интересно, с кем она договорилась увидеться? Когда всех затем пригласили выпить кофе в Линдгордене, папа спросил, не хочу ли я поехать вместо этого домой. – Все поймут, – сказал он. И это звучало так, словно ему самому хотелось сбежать. Но я подумала, что у меня свое задание и поэтому мне пришлось посетить приходской дом. Я сделала этот ради Тильды. И там все получилось не так ужасно. Даже наоборот. Я встретилась с Амандой и Элин. И мы говорили о живой Тильде. О той, какой она была до лета. И, к собственному удивлению, мы получили огромное удовольствие, вспоминая ее. Да и себя тоже в ту пору. Как мы посмеивались тайком над нашими одноклассниками и их неловкими, неумелыми движениями в бассейне на уроке физкультуры. Мы сильно отличались от них. Годы тренировок сделали нас существами, приспособленными для жизни в воде. Я немного поболтала с несколькими их друзьями. Большинство было знакомо мне по социальным сетям. И мои догадки относительно их во многом подтвердились. Элин явно влюблена в парня по имени Али, но он не видит никого, кроме Моа. А их товарищ, Хампус, оказался именно таким противным, каким я и представляла его себе. Он постоянно пытался шутить и явно только что покрасил волосы в синий свет и покрыл ногти черным лаком, как бы демонстрируя всем своим видом: «Смотрите, какой я бунтарь, на что осмеливаюсь, когда весь мир вот-вот перестанет существовать». Томми, как ни странно, старался держаться на заднем плане. Я обратила внимание, что Каролин почему-то почти не смотрела на него, и собиралась поговорить с ним позднее. Помимо прочего, спросить об этом странном поведении. Но ничего не получилось. Мне так и не представился случай. В конце концов, устав от всех впечатлений, обрушившихся на меня, я пошла к папе и села рядом с ним, но так и нашла там вожделенного покоя. Постоянно кто-нибудь подходил к нам и спрашивал у него совета по поводу какой-то болячки. Я делала вид, что не замечала, как они с любопытством косились на меня. Миранда вышла на улицу вместе с Молли, поэтому я не могла заняться ею. Хорошо еще, что священник потом начал читать послания от родственников и друзей семьи, которые не присутствовали на похоронах. Это заняло довольно много времени. Ведь вряд ли кто-то из живущих не в городе смог приехать. Сейчас поезда ходят только где-то раз в день, и, если надо делать пересадку в пути, ехать можно несколько суток. И мало кому удается сохранить столько отпускаемого в ограниченных количествах бензина, чтобы добираться до нас на машине. Когда прочитали последнее соболезнование, Клас поднялся и ударил ложкой по своей чашке, чтобы привлечь внимание. К счастью, Миранды там не было. Мне нужно прерваться. Обычно переносить свои слова и мысли на бумагу меня успокаивает, но сейчас, похоже, неприятные воспоминания о случившемся вот-вот нахлынут на меня с новой силой. СИМОН Мамы ссорятся в спальне. Слова не проникают сквозь стену в мою комнату, я слышу только взволнованный голос Стины и паузы, когда Джудетт либо говорит что-то тихо, либо просто молчит. Я лежу абсолютно неподвижно, в то время как страх все сильнее сжимает меня в своих объятиях. Я не знаю точно, из-за чего они ругаются, но дело наверняка касается меня. Весь день квартира напоминает кипящий страстями котел. Мария позвонила Джудетт рано утром и сказала, что мне надо оставаться дома, поскольку сегодня хоронят Тильду. Кому-то из считающих меня убийцей якобы может прийти в голову разобраться со мной. Голос Стины становится все более резким по другую сторону стены. Я поднимаюсь с кровати, не зажигая лампу. Подхожу к окну. Небо над городом черное как смоль. Даже луны не видно. Мелкий дождь тихо барабанит по окну. Его капли такие крошечные, что они остаются на стекле, блестят в свете уличных фонарей. Точно в такую погоду пропала Тильда. В темноте за государственной автострадой находится стекольная фабрика, где нашли ее тело. Только неделю спустя я узнал, что она умерла. Такое чувство, словно это произошло ужасно давно и одновременно совсем недавно. Время ведет себя странно. Конечно, виной тому шок, но создается ощущение, словно комета влияет на время тоже. Будет ли оно потом, когда не станет нас, тех, кто измерял его? Стекло все больше запотевает перед моим ртом. Я вытираю окно рукавом свитера, смотрю вниз на блестящий перед домом асфальт. Белый автомобиль стоит напротив нашего подъезда с другой стороны улицы. На водительском сиденье сидит женщина и крутит в руке телефон. Сегодня утром Клас выложил фотографию, где я и Тильда вместе. Я никогда не видел ее, но помню, когда нас фотографировали. Это произошло в канун Рождества. Мы были счастливы. Клас, похоже, позаимствовал сопроводительный текст из Библии: «Господь долготерпелив и велик могуществом, и не оставляет без наказания». Брат Класа Андерс репостнул ее. Число комментариев быстро росло. Они приходили рекой. В конце концов я выключил телефон и попросил Эмму спрятать его. Не хотел больше заниматься самоистязанием, но не мог перестать сам. Однако свои мысли я не в состоянии выключить и попросить кого-то спрятать их. Как все так получилось? Я еще помню, как обнялся с Класом в дверном проеме в то первое утро, когда мы услышали о комете. Как он называл меня своим «зятем» в сочельник. «Лицемеры». Он мне нравился больше, чем Каролин. Сейчас мне чуть ли не хочется, чтобы Клас и его братец оказались причастными к смерти Тильды, но, судя по их страницам, в ту ночь они допоздна находились в Истинной церкви. Дверь белого автомобиля открывается. Раскрывается красный зонтик с белыми горошинами. Под ним видны ноги в темных колготках. Я снова протираю стекло. Моя рука замирает, когда из-под зонта показывается лицо. Эрика. Жена Андерса. Холод от окна распространяется вверх по руке и дальше по телу. Эрика шарит взглядом по окнам нашего этажа. Телефон по-прежнему светится в ее руке. Я пячусь назад, даже если не верю, что она сможет увидеть меня в темной комнате. Из-за клаустрофобии кажется, что стены подступают все ближе. В машине больше никого нет, насколько я могу видеть. Но, возможно, она ждет Андерса и Класа, они, наверно, собрали людей и решили вломиться в нашу квартиру. Как они собираются поступить со мной? Что задумали сделать с мамами? В Истинной церкви ненавидят гомосексуалистов. Могут пострадать Эмма и ребенок. Мысли теснятся в голове, череп, кажется, лопается от напряжения. Они не должны подняться сюда. Если им нужен я, мне надо встретиться с ними одному. Я выхожу в прихожую. Сквозь закрытую дверь спальни мне слышен плач Стины. Я открываю один из гардеробов в прихожей и нахожу канцелярский нож в ящике для инструментов на нижней полке. Засовываю его себе в карман джинсов. Только на случай самозащиты. Я снимаю поводок с крючка и слышу, как когти Бомбома скребут по полу в гостиной. Кончик хвоста торчит из-за дивана, как перископ. Он рьяно скулит, выбегая в прихожую, бодает головой поводок, пока я пытаюсь надеть на него ошейник. В спальне стало тихо. – Успокойся, – шепчу я Бомбому. Вместо этого он обегает вокруг меня пару раз. Я прикидываю, стоит ли идти одному. Но именно на него я собираюсь сослаться, если мамы обнаружат мое исчезновение. Ему захотелось в туалет. Опять же Бомбом, пожалуй, хоть как-то сможет защитить меня, если я подвергнусь нападению. У него должны же быть такие инстинкты? Или, может, я просто надеюсь, что он из любви к людям залижет моих противников до смерти? Я заставляю его сесть и в конце концов надеваю ошейник. Потом осторожно открываю дверь и столь же тихо закрываю ее за собой. Слушаю напряженно, пока мы спускаемся по лестнице, но только пыхтение Бомбома нарушает тишину. Никто, похоже, не заметил нашего ухода из дома. Сквозь окно подъезда я вижу, что Эрика по-прежнему смотрит на наш этаж. Она вздрагивает и чуть не роняет зонтик, когда я толчком открываю дверь. Я перехожу улицу под дождем с Бомбомом, радостно прыгающим рядом. Эрика нервно смотрит на меня. Засовывает телефон в карман пальто. – Привет, – говорит она и смахивает рукой волосы со лба. Она выглядит такой усталой, словно не спала все лето. Две глубокие морщины появились у нее на лбу, а еще я замечаю мешки под глазами. Бомбом натягивает поводок, пытаясь обнюхать ее туфли. Он машет хвостом. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. – Я хотела поговорить с тобой, но ты не отвечал на телефон, поэтому мне… – Я отключил его. Ты можешь передать привет Класу и Андерсу и поблагодарить их за пост. Эрика выглядит несчастной. Бомбом лижет ей руку, и она гладит его по голове. – Я думаю, он помнит меня, – говорит она. – Было так здорово, что ты взял его с собой к Класу и Каролин на Рождество. Я молча жду, как обычно делает Джудетт. Слушаю, как капли дождя мягко, почти неслышно барабанят по зонту. Эрика торопливо бросает взгляд на меня, потом отводит его снова. – Моя семья не знает, что я здесь, – говорит она. – Я отвозила домой друзей и решила поехать назад этой дорогой. – Почему? – Я не верю… в твою вину. Просто хотела сказать тебе это. Я смотрю на нее. Если Эрика не врет, это, пожалуй, невероятный поступок для нее. Тильда обычно говорила, что Эрика не имела ни одной самостоятельной мысли за всю свою жизнь. Бомбом идет по чьему-то следу вдоль тротуара и натягивает поводок. От него уже пахнет мокрой шерстью. – Будь моя воля, тебя, естественно, пригласили бы на похороны, – продолжает Эрика. – Ты должен понять, что они не имели в виду ничего плохого. Все просто на нервах. Ты, пожалуй, уже слышал о случившемся в Линдгордене? – Нет. Эрика оглядывается, словно ища поддержки у кого-то, кого здесь нет. Это, наверное, уже стало для нее рефлексом. Я никогда не встречался с ней наедине. Она постоянно бегала за Молли, умоляла ее ничего не испачкать, быть осторожной, мыть руки. Или, открыв рот, слушала Андерса, почти ничего не говорила сама, просто реагировала на его разглагольствования. Я не знаю, кем Эрика была бы без них. И она сама, похоже, этого не знает. – Клас чувствует себя не лучшим образом, – говорит она. – Ну, очевидно, после случившегося… Бомбом уже успел обнюхать все в радиусе поводка. Он выжидательно смотрит на меня. – Почему ты не веришь в мою виновность? – спрашиваю я. – Нам же ничего не известно. Возможно, это сделал кто-то, кто даже ее не знал… – Она колеблется. – И вас связывали особые отношения. Я же видела, что ты любил ее.