Хоть сам этот дом и не принадлежал мне, я знала, что никто не посмеет даже прикоснуться к этой коробке. Сколько раз Сэди ни заглядывала ко мне в шкаф, до коробки она не дотрагивалась. Я вынула свадебный альбом родителей и бабушкины письма, бережно отложила их в сторону. И продолжала разбирать вещи, пока не дошла до маленькой обувной коробки. Внутри хранились снимки Сэди, ранее расставленные и развешанные по всему дому Ломанов. С каждым годом к ним прибавлялись новые. Но и прежние Бьянка не убирала — просто вставляла очередные снимки в те же рамки поверх старых, так они и накапливались. Как наслоения краски, они медленно росли в толщину, пока я не вынимала наиболее давние и не убирала их к себе на хранение. Поверхности снимков немного попортились оттого, что к ним прилипли новые фотографии, уголки обтрепались, от соприкосновения с рамками на них появились пятна. Там, где раньше красовались детские портреты, появились снимки с выпускного бала. Выпускные фото сменились сделанными на каникулах: Сэди у Эйфелевой башни, Сэди в красном горнолыжном комбинезоне на фоне гор, Сэди рядом с Паркером где-то в тропиках, у берега океана. И вот теперь я перебирала эти забытые снимки, подыскивая среди них подходящий для статьи. Господи, как взбесилась бы Сэди. На каждом фото она выглядела или слишком юной, или чересчур счастливой. Имела вид, никак не сочетающийся с целью статьи. Нужен был снимок, вызывающий симпатию у всех и каждого — как у посвященных, так и у остальных. Сэди должна была казаться и открытой, и в то же время недосягаемой. Наконец я остановила выбор на фотографии с ее выпускной церемонии в колледже. Держа в руке диплом, она слегка запрокинула голову, словно готовясь рассмеяться. Воплощение Сэди. Воплощение трагедии. Этот снимок запечатлел какое-то начало. Оно было уже совсем рядом, но его прервали. Начало смеха, ее жизни. То, что, как мне теперь казалось, отняли у нее. Потом я сложила остальные снимки обратно в коробку и спрятала в шкаф, где они остались вместе с памятью о других людях, которых я потеряла. * * * «Сэди Дженетт Ломан будет удостоена памятника в Литтлпорте». Я барабанила пальцами по краю клавиатуры, ожидая, когда найдутся слова. И смотрела на фото Сэди в выпускной мантии, на фоне голубого неба над куполом здания. «Несмотря на то что девять месяцев в году Сэди Ломан проводила в Коннектикуте, именно Литтлпорт был ее самым излюбленным местом во всем мире». Это она сама сказала мне при первой встрече. А теперь ей предстояло стать частью истории Литтлпорта. Мы обладали давним для такого маленького города прошлым, живущим в нашей коллективной памяти. Его населяли призраки — как из давних легенд, так и из сказок на сон грядущий. Рыбаки, пропавшие без вести в море, первый смотритель маяка — их крики разносились эхом в ночи, вплетенные в завывания ветра. Скамьи в память о ком-нибудь и в честь кого-нибудь; коробки, перевозимые из дома в дом. Здесь мы носили свои утраты с собой. Приют рисковых людей, благосклонный к смелым. Я пыталась найти для Сэди место в этой истории. То, к чему она была причастна. Да, смелой она была — это безусловно. Но не это хотелось услышать людям. Скорее, что она любила океан, своих родных, эти места. Вот что бы я сказала, если бы решила открыть правду. Сэди взбесило бы все происходящее — от колокола до надписи и дани уважения. Она уселась бы на утесах, глядя вниз, на пляж, где собрались бы мы все, держала бы в руке бокал и смеялась. Литтлпорту были чужды сочувствие и извинения — точно так же, как и ей. Она была таким же порождением здешних мест, как любой из нас. Возможно, она потребовала бы, чтобы о ней забыли. В качестве противовеса за осознанную ошибку. В глубине души она наверняка понимала, что зашла слишком далеко. Но Сэди Ломан ни за что не стала бы просить прощения. Ни за то, кем являлась, ни за то, что сделала. * * * «Прошу прощения. Хотелось бы мне, чтобы такое не понадобилось». Два простых предложения. Найденная записка. Скомканная, среди мусора. Каковы шансы, что все это была ошибка? И что полицейские и ее родные увидели одно, а поверили в совсем другое? Какова вероятность, что выбор Сэди пал на те же самые слова, к которым я прибегла ранее тем летом — те, которые записала сама на листе бумаги, сложила его пополам и оставила для нее на письменном столе? Лето 2017 Вечеринка «плюс одна» 21:30 Случилось все сразу. Со светом, звуком, атмосферой. Отключилось электричество. Пропали музыка, свет в доме, голубая подсветка под водой в бассейне. Повсюду стало темно. Внутрь набилось слишком много народу. Мои уши все еще гудели от музыки. Кто-то наступил мне на ногу. Я услышала звук разбитого стекла и понадеялась только, что это не окно. Остались только звуки и запахи. Приглушенный шепот, нервные смешки, пот, шлейф запаха средства для ухода за волосами от кого-то, проходящего мимо, а потом — пряный аромат одеколона. На мое плечо легла ладонь, дыхание овеяло шею. Я замерла, сбитая с толку. А потом услышала вопль. Все прекратилось — шепотки, смех, толкучка. Комнату озарил луч фонарика в телефоне, затем другой, а потом и я вынула свой телефон из заднего кармана и тоже посветила. — С ней все в порядке! — крикнул кто-то снаружи. Вся масса людей качнулась в сторону задних дверей. Я пробилась сквозь толпу, глаза постепенно привыкали к темноте. Снаружи тучи заволокли звезды и луну. Одинокий луч света от маяка рассекал небо над головами и тонул в нем. К ней, конечно, уже подоспел Паркер, обоих обступили полукругом зрители. Поначалу я видела лишь темный силуэт, скорчившийся на руках у Паркера. Он растирал ей спину, она выкашливала воду. «Ну-ну, все с тобой хорошо», — говорил он ей, а потом она повернулась лицом к свету. Элли Арнолд. Сэди знала ее всю жизнь и считала приставучей. Говорила, что Элли на все готова, лишь бы привлечь к себе внимание, поэтому в первых моих мыслях о случившемся не было ни великодушия, ни сочувствия. Но, когда я присела на корточки рядом с ней, она была так потрясена, выглядела такой несчастной, что я поняла: она не нарочно. — Что случилось? — спросила я. Она промокла насквозь и дрожала, одежда облепила тело. — Она ничего не видела, — ответил за нее Паркер. — Оступилась. — Меня толкнули, — поправила Элли, обхватив себя обеими руками. — Когда в бассейне погас свет. — Она закашлялась и снова всхлипнула. Длинные волосы липли к ее лицу и шее. — Все хорошо. С тобой все в порядке, — повторила я вслед за Паркером и усмехнулась, радуясь, что вокруг темно. Глубина бассейна не превышала четырех футов — реальная опасность Элли вообще не грозила, несмотря на ее нынешнее состояние. Все, что от нее требовалось, — нащупать ногами дно и встать. Гораздо больше меня тревожили ее вопли, далеко разнесшиеся в ночи. Одна из подруг Элли наконец-то пробралась сквозь толпу. — Боже мой! — ахнула она и зажала рот ладонью. Потом схватила Элли за руку. — Уведи ее в дом, — распорядился Паркер, помогая Элли встать. Ее слегка пошатывало, она оперлась на руку подруги, толпа расступилась перед ними. — В ванной под раковиной полно полотенец, — сказала я. — Наверняка найдется и банный халат. Паркер оглянулся на дом. В окне мелькнул янтарный язычок пламени — чья-то зажигалка, язычок коснулся фитиля свечи. — Пойду посмотрю, — сказала я. Отсюда трудно было судить, отключилось электричество во всем городе или только на нашей улице. Если только на нашей, придется звонить, и вечеринке конец. Вариант получше — если отключение произошло во всем городе. И самая большая удача, если в доме сработали предохранители, вырубив сразу колонки и свет из-за перегрузки. В доме кто-то уже разыскал остальные свечи и выстроил их в ряд на подоконниках и в пирамиду — на подставке в центре кухонного стола. Парень с зажигалкой закончил обход нижнего этажа, и повсюду образовались тускло освещенные уголки. Лица по-прежнему прятались в тени, но я видела, куда иду, направляясь к электрощитку. Дверь в большую спальню в дальнем углу прихожей была приоткрыта — по крайней мере, суматоха выманила оттуда гостей. Щиток находился внутри стенного шкафа в прихожей, я посветила себе телефоном. И сразу испустила вздох облегчения: проблема оказалась из тех, которые я могла устранить сама. Все цепи были разомкнуты, тумблеры в положении «отключено». Я перекидывала их один за другим, глядя, как снова загорается свет, а люди оглядываются, на миг теряясь и не вполне понимая, где очутились. С последним щелчком неожиданно взревели колонки, и у меня екнуло сердце. — Скажи кому-нибудь, чтобы убавили громкость, — попросила я парня, стоящего неподалеку. Того самого, который обвинил Грега Рэндолфа в интрижке с Кэрис Фонтейн. — И выключили хотя бы некоторые лампы. — Слушаюсь, мэм, — криво ухмыльнулся он. Я направилась в большую ванную, где над Элли хлопотали две ее подружки. Сама Элли была явно напугана и сгорала от стыда, и я впервые усомнилась во впечатлении, которое у меня сложилось о ней по рассказам Сэди. — Привет, — заговорила я, — у вас здесь все хорошо? Кто-то из них нашел полотенца, половина которых уже лежала кучей на полу, рядом с мокрой одеждой Элли. Она куталась в пушистый банный халат цвета слоновой кости и сушила волосы таким же полотенцем. Под ее глазами остались темные следы от потекшего макияжа. Пол был скользким, весь в лужицах, зеркало запотело. Видимо, Элли наскоро приняла душ, чтобы согреться.