– Так, мам, одевайся, мы едем в пятую больницу, она тут недалеко, – командует он. – Не выдумывай, – пытается возмутиться Тамара Федоровна, – ты чего, Лешкиным фантазиям веришь? – Верю, – Серега тверд как скала, – даже если это и не перитонит, тебе все равно провериться нужно. Леха прав, а я дурак, что пошел у тебя на поводу. Короче, ма, одевайся, поехали. Тамара Федоровна, недовольно фыркнув, уходит в другую комнату переодеваться, а Мальцев бежит открывать ворота. Через несколько минут мы уже выезжаем из его частного дома. Закрыв вход, Серега прыгает в свою «копейку». «Жигуленок» резво несется по улицам, сопровождаемый удивленными взглядами прохожих. Слава богу, машин на дороге мало и неприятностей удается избежать. Через десять минут «копейка» тормозит возле пятой больницы. Тамаре Федоровне становится хуже, и мы с Мальцевым подхватываем ее под руки. Врачи реагируют быстро. После нескольких уточняющих вопросов девушка из регистратуры называет номер кабинета, куда мы приводим побелевшую от нового приступа боли женщину. Врач выгоняет нас наружу. Некоторое время из кабинета слышатся неразборчивые голоса. Затем в дверь заходит парочка санитаров. Через минуту они уже увозят Тамару Федоровну на каталке. Доктор выходит в коридор и приглашает Серегу войти. Я остаюсь ждать его в коридоре. Через пять минут взволнованный Мальцев выходит из кабинета. – Ну что, Серега, как дела? – обеспокоенно смотрю на товарища. – Ты был прав, Леха. Нужно было давно мать в больницу везти, – голос парня подрагивает от эмоций, – очень похоже на перитонит. Врач сказал: имеется характерное вздутие живота. Но точно станет ясно после рентгена и анализов крови. Если диагноз подтвердится, будут делать операцию прямо сейчас. Молчим. – Если с ней что-нибудь случится, я, я… – Мальцев замолкает, глотая воздух. Его лицо перекашивает страдальческая гримаса, – я никогда себе не прощу. – Все будет нормально, Серег, – кладу руку на каменное плечо товарища, – мы привезли ее вовремя. – Ладно, – с усилием выдавливает из себя парень, – маме все равно сейчас будут делать анализы. Я тебя отвезу в клуб, а потом вернусь. Краску и кисти заодно заберешь. – Сереж, ты уверен? По-моему, ты сейчас не в том состоянии, чтобы управлять машиной. Я вообще сейчас могу с тобой остаться. Мало ли что. – Я в порядке, – выдыхает Серега, – отвезу тебя и приеду сюда. И не спорь, хорошо? Я сам отлично справлюсь. Внимательно смотрю на него. Похоже, Сереже сейчас нужно побыть здесь одному. – Ладно, поехали, – вздыхаю, – но помни, если будет нужна любая помощь, можешь на меня рассчитывать. – Я знаю, Леха, – громадная лапа стискивает мое предплечье, – спасибо. – Батю хоть предупредишь? Отец Сереги – Владимир Иванович – работает вахтовым методом на Севере. Трудится золотодобытчиком на каком-то прииске. Его по нескольку месяцев не бывает дома. Зато когда приезжает, отрывается на полную катушку. Первые несколько дней веселое застолье с родственниками и друзьями, потом увозит жену на недельку на юг или «окультуриться» в Москву. Доходы ему позволяют жить «на широкую ногу», тем более, как признавался Владимир Иванович, в Сибири ему тратить деньги просто не на что. – После операции, – басит Мальцев, – раньше все равно не успею. Да и пока дозвонюсь в контору, пока его найдут, уже много времени пройдет. – Понятно. Поехали тогда? Мы выходим на улицу. После спертого больничного воздуха, наполненного резкими запахами лекарств, дышится особенно свободно. Серега вставляет ключ в дверцу верного «жигуленка», и через минуту мы уже мчимся к клубу. Гляжу на часы. Пять минут пятого. Вполне успеваю. «Копейка» притормаживает около входа в клуб. Выпрыгиваю из машины, придерживая рукой сумку со сменной одеждой. Мальцев быстро выгружает из багажника краску, хлопает меня по спине в ответ на пожелание удачи и газует, срывая машину с места. – Чего это он так резко? – вышедший из подъезда Потапенко недоуменно смотрит на быстро удаляющийся автомобиль. – Мать у Сереги заболела. Он ее отвез в больницу, – лаконично отвечаю Вове, – завез меня и поехал обратно. – Тамара Федоровна? – Вова встревоженно смотрит на меня. – Что у нее такое? – Перитонит. Сегодня будут делать операцию. – Надо будет туда поехать завтра. Может, лекарства какие нужны? – беспокоится Потапенко. – Я же Тамару Федоровну с рождения знаю. Не чужой человек все-таки. – Пока не лезь. Увидишь Сережу, сам с ним поговоришь обо всем, а сейчас лучше помоги занести это в клуб, – подхватываю банку с краской и ведро с кистями. Вова забирает остальные три емкости. В клубе уже все в сборе. Вероника, Аня, Миркин, Пашка, Ваня переодеты в сменную одежду. Девушки убрали волосы под платки, парни водрузили на головы треуголки, сделанные из старых газет. С трудом сдерживаю улыбку, уж больно забавно они выглядят в этом прикиде. – Семенович открыл зал и уехал. У него сейчас тренировка с самбистами, на область готовятся. Вечером заедет посмотреть, как у нас дела, и клуб закрыть, – деловито сообщает Миркин. – Понятно, – обвожу взглядом присутствующих, – вы хоть уже познакомились? Амосов, Волков и Николаенко кивают. – А как же, – улыбается Вова, – мировые ребята. – Тогда давайте начнем «ремонтные работы». Подольская деловито распределяет кисти, ведра и краску. Остаток – две банки отправляются в угол тренировочного зала. Я и Ваня берем на себя кабинет. Вероника и Потапенко отправляются в помещение с турниками и шведской стенкой. Миркин устраивается в раздевалке. Аня и Паша деловито перетаскивают ведра с кистями в большой зал с борцовским ковром. Работа спорится. Стены с облупившейся краской начинают сверкать яркой белизной, радуя глаз и поднимая настроение. Периодически народ заходит в раздевалку – перевести дух и глотнуть колодезной водички из пластиковой пятилитровой канистры, которую вместе с парочкой стаканов предусмотрительно притащил хозяйственный Потапенко. Через полчаса краска из ведерка заканчивается. Забегаю в большой зал, где Аня красит стену, и замираю, боясь шелохнуться. Открывшаяся передо мной картина потрясает своим великолепием. Падающий из окна сноп света ярким лучом пронзает темное пространство подвала, рассеивая полумрак и окружая стройную фигуру девушки белоснежным сиянием. Потревоженные энергичными движениями руки с кистью, плавающие в воздухе пылинки устаивают хоровод, кружась вокруг подсвеченных золотистыми лучами солнца ярко-алых губ, упрямо падающей на изумрудные глаза длинной челки, аккуратного чуть вздернутого носика. В эти мгновения моя соседка по парте похожа на ангела, каким-то чудом возникшего среди простых смертных. Даже белые точечки краски на старой клетчатой рубашке придают девушке какое-то неземное очарование. Николаенко что-то чувствует. Ее рука с кистью останавливается. Одноклассница поворачивается ко мне. Я не успеваю стереть с лица выражение восторга. Секунду мы смотрим в глаза друг другу, затем Аня смущенно отводит глаза. Краска заливает ее лицо. Сначала покрываются нежным румянцем щеки, затем начинают гореть маленькие ушки, освобожденные от упрятанной под платок копны черных волос. – Леша, ты что-то хотел? – чуть грубовато спрашивает она, смотря в сторону. – А? Да вот у меня краска закончилась, – с трудом отрываюсь от созерцания девушки, подхожу к банкам в углу и подхватываю одну из них. – И кстати, где Амосов, он же вроде с тобой должен работать? – спрашиваю я. – Отошел Паша на минутку. По очень личному делу, – уголки губ Ани раздвигаются в легкой улыбке. – Понятно, ладно, пойду я, надо стены докрасить, – смущенно бормочу и удаляюсь, держа банку под мышкой. Усиленно орудую кистью. Рядом сосредоточенно сопит Ваня. Перед глазами стоит стройная фигурка девушки в ореоле яркого солнечного света. «Стоп, Шелестов, не увлекайся, она же еще совсем ребенок, школьница», – судорожно бьется в сознании паническая мысль. Работаю еще быстрее и ожесточеннее, стараясь избавиться от навязчивого видения, и не сразу обращаю внимание, как тишина помещения нарушается энергичным стуком тяжелых ботинок. – Леха, – в кабинет врывается счастливый Мальцев. Меня отрывают от пола и трясут в объятьях. Белые капли веером летят на расстеленную на полу газету, но здоровяк не обращает на них внимание. Из комнат выбегают привлеченные шумом перемазанные краской ребята. – Опускай обратно, черт здоровый, я же тебя сейчас заляпаю, – бормочу смущенно, глядя в счастливые глаза Сереги. – Лешка, я тебе теперь по гроб жизни обязан, – басит верзила, поставив меня обратно, – ты был прав на все сто. У мамы выявили перитонит. Еще бы на час позже привезли, и все. Никто не мог бы помочь. А сейчас операцию уже сделали. Врач говорит, что все будет нормально. Спасибо, брат, я даже не знаю, как тебя благодарить. – Ну и слава богу, – мое лицо расплывается в улыбке, – главное, что с Тамарой Федоровной все хорошо. 30 сентября 1978 года. Суббота Металлический стук колес убаюкивает. Перед окном поезда проносятся одинокие деревья, столбы линии электропередачи, опутанные проводами, поляны, усеянные пожелтевшей пожухлой желтоватой травой. Сидящая напротив меня женщина нянчится с двухлетним ребенком. Рядом с ней бодрый старичок, деловито водрузив очки на переносицу и сощурившись, читает передовицу «Правды». Я еду к деду. Мой дар опять проявил себя. Вчера, когда мы до блеска вымывали пол и красили стены зала, я, обессиленно растянувшись на деревянной скамейке, задремал. Видения, показывающие всю масштабность будущей катастрофы, огненным всполохом ворвались в сознание, выжигая мозг. Умершие от недоедания пенсионеры, кровавая вакханалия на улицах Москвы 1993 года, бездомные собаки, лижущие человеческую кровь на улицах Грозного, нищие дети с пробирающим до дрожи пронзительным голодным взглядом. События, факты и цифры опять прокручиваются в моем сознании яркими картинками, сжимая сердце ледяным холодом. Сквозь полусон слышу обеспокоенный голос Мальцева: «Леха с тобой все в порядке», ощущаю, как меня трясет крепкая рука, возвращая в реальность. – Да, Серег, все нормально, – выдыхаю я, открывая глаза. Вижу взволнованные лица ребят, склонившихся надо мною. – Ты уверен? Ты же весь мокрый, абсолютно весь, – Потапенко щупает мою одежду. Провожу рукой по взмокшему лбу. Подношу ладонь к глазам. Прозрачная лужица пота разбивается на струйки. Юркие капли бегут по предплечью и летят на пол. Футболка и штаны влажные, как будто я попал под дождь. – Все нормально, ребят, просто прикорнул, и кошмар приснился, – мой голос еще хрипловат от пережитого. – Ничего себе кошмар, – кипятится Вова, но Мальцев сжимает его плечо своей лапой, обрывая монолог. – Ладно, мы пока закончим прибираться, а ты переодевайся, – говорит Игорь. Парни, Вероника и Аня выходят из раздевалки, бросая на меня обеспокоенные взгляды. Но мне уже не до них. Последние пазлы плана складываются в стройную общую картину. Все становится на свои места. Я понимаю: у меня совсем нет времени. Ждать до каникул нельзя. Встречаться с дедом нужно немедленно. Все остальное происходит как в тумане. Переодеваюсь, прощаюсь с ребятами и иду домой. Сообщаю родителям, что хочу съездить на выходные к деду. Отвечаю на недоуменные вопросы. Да, желаю проведать стариков. Ужасно соскучился, и вообще считайте это моей блажью. После получаса споров родители сдаются.