– Так он и так ими все время пользуется. Это имущество на нем и висит. Ермилов отвечает за его сохранность. Попросил меня дать ключи, чтобы кое-что проверить и посчитать. Говорил, что его вызвали из отпуска для проверки документов и хранящихся боеприпасов. Почему я должен был ему отказать? – А то, что он в отпуске находится и не при исполнении, вас не смущало? – ядовито заметил майор. – Могли бы хоть с начальством связаться и уточнить все детали. Прапорщик благоразумно промолчал. – Ладно, начкару по большому счету предъявить нечего, – констатировал Ярцев. – Но из-за вашей халатности Ермилов похитил оружие и сбежал с ним. Вы понимаете последствия? Теперь начнется звездопад по всей части. Полковник Чернов станет майором и поедет защищать рубежи нашей Родины в дальний сибирский гарнизон. Это еще в лучшем случае. Стоящий у окна седовласый полковник чуть подрагивающими пальцами с силой затушил сигарету в стеклянной пепельнице и повернулся к особисту. – Готов принять любое наказание, – глухо ответил он, – это мои подчиненные, и за каждого из них отвечаю я. – С вами, Владимир Алексеевич, мы позже разберемся, – зловеще пообещал особист, – а пока всех вас попрошу покинуть помещение. Прапорщик, начкар и полковник потянулись к выходу. Когда за ними закрылась дверь, Ярцев посмотрел на своего коллегу. – Ну что скажешь, Трофимов? Это ведь и твоя недоработка. Такой гадюшник под носом прохлопал. – Виноват, – вздохнул капитан. – Что тут еще сказать? – Ладно, – Ярцев стремительным движением придвинул к себе стул и мягко опустился на сиденье. – Давай прикинем, что мы сейчас имеем. Докладывай, что накопал. Капитан подобрался. – Нашел автора анонимки. Это Надежда Щербакова. В прошлом – работник нашей столовой. Уволилась три месяца назад. Написанные ею заявления о приеме на работу и увольнении по собственному желанию по почерку полностью совпадают с анонимкой. Взгляните сами. Капитан подтянул к себе висевшую на боку сумку-планшет, покопался в ней рукой, вытащил несколько листов и протянул их майору. Ярцев разложил их на столе и начал поочередно просматривать бумаги. – Обратите внимание на буквы «п», «к» и «р», – посоветовал Трофимов, – видите, как они выписаны? Большое «К» с петелькой внизу, «р» с отогнутым нижним кончиком и «п», напоминающее гриб с укороченной ножкой. А теперь сравните с заявлениями Щербаковой о приеме и увольнении с работы. По-моему, все очевидно. Я, конечно, обращусь к нашим специалистам для почерковедческой экспертизы, но у меня сомнений нет. – Хорошо, – Ярцев оторвался от бумаг. – А о возможных мотивах Щербаковой информация имеется? Зачем она написала эту чертову анонимку? – С Черновым у нее вроде конфликтов не возникало, – осторожно заметил Трофимов. – А с Шелестовым была одна ситуация. Мне девочки из машбюро рассказали, что полковник ее поймал с набитыми едой сумками, которые она пыталась вынести из части после работы. Скандал Александр Константинович раздувать не стал, пожалел девушку. Но заставил все отнести обратно. Через месяц Щербакова уволилась из столовой. Неоднократно было замечено, что с работы она много раз уезжала на машине подполковника Петренко. По мнению многих офицеров, у них явно был роман. – Интересно, – протянул Ярцев, – к Петренко и Ермилову, после просмотра бумаг и допросов офицеров, бухгалтеров и машинисток, у меня тоже появились вопросы. Очень интересные подробности и факты всплывают о махинациях с имуществом. Конкретику изложу позднее, еще много надо проверить. Сейчас хочу сказать о другом. Я покопался в делах сотрудников и в бухгалтерских документах. Они давно служат вместе. Десять лет как минимум. Начинали еще в ТуркВо в пятой гвардейской мотострелковой дивизии. Потом Петренко перевелся сюда и перетянул Ермилова. Кстати, звонил я коллеге в Ташкент. Он рассказал, что подполковник перевелся после одной некрасивой истории. Его подозревали в финансовых махинациях, но доказать ничего не смогли. Хотя начальство дало Петренко понять, что дальше проходить службу у него здесь не получится. Практически его заставили написать рапорт о переводе. Через пару месяцев в эту часть перевелся и Ермилов. Каким образом это было сделано, я еще выясню. Я обзвонил все службы, в поисках Петренко. Найти подполковника не удалось. Как выяснилось, Петренко передали информацию, что я хочу его увидеть, и он срочно покинул часть. Затем в части появляется пребывающий сегодня в отпуске Ермилов. После короткого разговора с Колпаковым из инженерной службы он берет ключи от склада, хватает там пару «стечкиных», «эфку» и «ргдэшку» и тоже удирает из части на своей машине. Вот такие пироги. – Как узнали, что он взял оружие? – осипший голос выдавал состояние капитана. – О беседе с Ермиловым мне доложил старший лейтенант Колпаков. Ему не понравилось поведение прапорщика. Мне показалось подозрительным, что Ермилов на фоне нашей проверки, находясь в отпуске, приехал и спустя минут двадцать свалил на машине из части, тем более что его мы уже взяли «на заметку». Начали разбираться, что он делал в части. Тут и всплыл его поход на склад. Я прошел вместе с его сменщиком – прапорщиком Шмелевым и полковником Черновым на склад. В ходе осмотра заметили сдвинутые ящики с оружием. Ермилов вооружался в явной спешке и просто бросил их там. – И что теперь? – Трофимов закрыл глаза и устало помассировал веки ладонями. – Будем искать уродов, – отчеканил Ярцев. – Василию Афанасьевичу я уже отзвонился. Сюда уже едут наши сотрудники. Военную прокуратуру в известность поставил. Их человек тоже скоро будет. С райотделом Чернов связался. Сейчас опергруппа с нашим патрулем летит на квартиру прапорщика. К дому Петренко поехал капитан Макаров со своими бойцами из взвода разведки. Если он будет там, они его сюда привезут. Все патрули, находящиеся в городе, усилены и проинструктированы. Милиция обещала выставить посты ГАИ на выезде. – Мда, дела, – Трофимов стиснул челюсти, на скулах заиграли желваки, – надо вазелином запасаться. – Причем в промышленных количествах, – вздохнул майор, – мало не покажется никому. 21 сентября 1978 года В актовом зале все было подготовлено для сегодняшнего мероприятия. Толпа подростков усажена на стулья, предварительно выставленные у сцены. На сцене за большим столом, повернутым к аудитории, располагается «президиум». В середине, чуть откинувшись назад, сидит Леонид Романович. Он с улыбкой рассматривает оживленно переговаривающихся школьников. По левую руку от него располагаются наши комсорги Залесский и Богданов. Саша что-то шепчет на ухо сосредоточенному Николаю. Справа сидит наш классный руководитель – Ольга Александровна. Она нервно вертит шариковую ручку и временами покусывает губу. Переживает, чтобы мы не напортачили. Рядом пустой стул. На нем должен сидеть я. Но сейчас я стою чуть в стороне от президиума, у микрофона, готовый начать мероприятие. Пришлось, конечно, побегать, пропустить тренировку в среду с разрешения Семеновича, но дело того стоило. Очень помог отец. После моей тренировки мы смогли серьезно поговорить. Папа был очень усталый и чем-то расстроенный. Не куривший уже несколько лет, он постоянно стоял у окна кухни и одну за другой нервно смолил сигареты, вытаскивая их из мягкой пачки «Ту-134». Иногда батя забывал их пригасить, и пламенеющие окурки тлеющими огоньками вылетали из форточки, пропадая в вечерней тьме. В таком состоянии я отца давно не видел. На мой недоуменный вопрос, что случилось, он только пожал плечами, пробормотал: «Не обращай внимания, это мои проблемы» и продолжил жадно затягиваться. Чтобы узнать о произошедшем, пришлось, пока отец дымил на кухне, вытащить маму в свою комнату и поговорить с ней. Под моим натиском она упиралась недолго. Какая-то тварь написала на папу и Чернова анонимку, обвиняя их в «антисоветизме». В тот день отца до глубокого вечера терзали особисты, проверяющие «факты, изложенные в письме». Заинтригованный произошедшим, я постарался воспользоваться своим необычным даром, чтобы узнать, кто написал анонимку. Но как ни напрягался и ни пытался сосредоточиться, ничего не получилось. Никаких озарений, так помогающих мне в последнее время, не произошло. Измотанный допросами особистов отец, тем не менее, нашел время для разговора со мной. Он пообщался с секретарем райкома партии. Николай Яковлевич дал телефон своего коллеги из райкома комсомола – Константина Дмитриевича Морозова, и пообещал с ним предварительно связаться, чтобы «приняли и посодействовали». На следующий день мы с Семеновичем звонили по этому номеру. Но главный комсомолец до конца недели был в командировке. Его секретарша попросила перезвонить попозже. Помог отец и со сбором материалов для моего школьного мероприятия. Он связался с журналистом, работающим на городской радиостанции «Коммунар» и параллельно являющимся внештатным корреспондентом «Правды» и «Красной Звезды». Андрей Иванович оказался невысоким энергичным мужичком лет тридцати пяти, с лукавым прищуром глаз и доброй улыбкой. Узнав, что мне требуются фотоматериалы о Великой Отечественной войне, выступление Молотова по радио 22 июня 1941 года и письменные свидетельства о зверствах фашистов, уточнив, зачем это нужно, он сразу же согласился помочь. Все, что я просил, журналист собрал за пару дней. Мы встретились с ним недалеко от места работы журналиста – в «Шоколаднице». Знакомый отца передал мне тонкую пачку листов, фотографии и кассету со знаменитой речью Молотова. Правда, кассету и фотографии после мероприятия нужно было вернуть назад. – Спасибо, Андрей Иванович, вы мне очень помогли. Я вам теперь должен, – признательно говорю журналисту, когда мы уселись за столик. – Леша, прекрати, – улыбчивое лицо Андрея Ивановича окаменело, – и не вздумай больше такого говорить. Обижусь. Ты мне ничего не должен. У меня на войне дед и дядя погибли. Бабка до сих пор не может слез удержать, глядя на его фотографию. Хорошему делу я всегда готов помочь, тем более такому. Нужно помнить о Великой Отечественной войне и тех, кто погиб, защищая родину от фашистов. – Согласен, – вздыхаю я, – вот и пытаюсь донести это до своих одноклассников. Спасибо вам большое еще раз. – Не за что. Извини, мне пора идти, – журналист резко поднимается со стула, – если будет что-то нужно, обращайся. Для Александра Константиновича и его сына я все равно все, что смогу, сделаю. Школьные друзья тоже поучаствовали в подготовке встречи с ветераном. С Ваней мы потратили несколько часов, мотаясь по магазинам в поисках подходящего диапроектора. Только в комиссионном нашли подержанную модель «Протона» 1971 года выпуска, производства Казанского оптико-механического завода. В своей прошлой жизни я не интересовался подобным оборудованием, поэтому был приятно удивлен возможностями и техническими характеристиками этого устройства. Мощная лампа, позволяющая выдавать хорошее изображение, даже не в полностью затемненном помещении, функция синхронизации показа диапозитивов с сигналами подключенного к устройству магнитофона, реле времени, которое можно было выставлять вручную. Имелся даже пульт ДУ, правда, соединенный с диапроектором проводом. Он позволял отматывать кадры вперед и назад, по желанию пользователя. «Оказывается, и в СССР могли создавать отличную технику», – ошарашенно подумал я, знакомясь с возможностями аппаратуры. Пришлось заплатить за него семьдесят пять рублей. Ваня немного оторопел, смотря, как перед продавцом растет небольшая кучка синих пятерок. На обратном пути, когда мы, взявшись за ручки большой сумки, пыхтя, тащили диапроектор ко мне домой, я пояснил товарищу, что расплачиваюсь с сэкономленных на школьных завтраках карманных и подаренных на нескольких днях рождения денег. Судя по недоверчивому блеску глаз, мои доводы Ивана не убедили. Но он промолчал, не желая высказывать свои сомнения. И болтать, распространяя нежелательные для меня слухи, в отличие от Паши Амосова, Ваня точно не будет. Притащенным в дом диапроектором, естественно, заинтересовалась мама. Пришлось отбрехиваться, что его одолжил мне знакомый. Игнорируя желание родительницы узнать об этом подробнее, я сбежал из дому, отделавшись общими фразами. С переработкой снимков на диапозитивы мне помог Пашка Амосов. Один из ухажеров его сестры был увлеченным фотолюбителем. Звонок Марины своему жениху, кокетливая просьба помочь, высказанная вкрадчивым голосом с мурлыкающими нотками – и влюбленное создание быстро прилетело на квартиру к обожаемой девушке. Родители Пашки в это время вкалывали на заводе, поэтому мы спокойно расположились в небольшой уютной кухне, дегустируя грузинский чай. Задумчиво похмыкав и почесав затылок, Мишка согласился переснять снимки и сделать из них качественные диапозитивы. Выполняя просьбу любимой, парень был готов заняться этим бесплатно, но я настоял, чтобы возместить расходы и потерянное время. Это счастье обошлось мне еще в десятку, но Миша свое дело знал, и слайды получились качественными. Благодарный Марине за помощь, я подарил девушке коробку с заварными пирожными, купленными в расположенном рядом гастрономе, потратив на них три рубля. Для воплощения своего сценария встречи с ветераном мне пришлось побегать по магазинам и купить новенькую «Весну-201-стерео» Запорожского ЭМЗ «Искра». Магнитофон подключался к внешним колонкам, прилагаемым в комплекте. Правда, мощность у них была достаточно невысокой – всего шесть ватт, но мне должно хватить. Неожиданно работать с диапроектором напросилась Аня, увидевшая нашу репетицию. Она умела им пользоваться. Девушка с родителями часто гостила у московских родственников, обладающих таким же «Протоном», а вечерние посиделки с просмотром диапозитивов там происходили постоянно. Ваня согласился возиться с магнитофоном, а Пашка притащил белую простыню для экрана и решил остаться простым зрителем. Я отрываюсь от своих мыслей и оглядываю зал. В первом ряду находится руководство школы – директор с завучем. Они решили лично присутствовать на нашем мероприятии. Нелли Робертовна и Нина Алексеевна внешне невозмутимы. Лица директора и завуча напоминают неподвижные маски. Но внутреннее напряжение, идущее от них, я ощущаю каждой клеточкой тела. Оно проглядывается в движении руки Нины Алексеевны, поправляющей прическу, тревожном ожидании, на долю секунды мелькающем в глазах Нелли Робертовны. Они напрасно беспокоятся. Я их не подведу. Меня переполняет ощущение уверенности и важности происходящего. Это только первый важный шаг на пути реализации моих планов. Но чтобы они воплотились в жизнь, я обязан провести все безупречно. Сегодня в этом зале творится история. Здесь и сейчас вспыхнет маленькая искорка, которая в будущем зажжет яркое пламя в сердцах сегодняшних школьников, снимет наносный налет безразличия и черствости, превратившийся к 90-м годам в толстый слой пыли. – Ребята, – мой голос, усиленный микрофоном, звучит громом среди ясного неба, перекрывая шум и гам, – минуту внимания. Школьники замолкают. На меня смотрят сотни любопытных глаз. На секунду замолкаю. Затем мысленно выдохнув: «С Богом», продолжаю: – Сегодня у нас в гостях Леонид Романович Шаховский. Это удивительный человек. Он прошел всю Великую Отечественную войну. Встретил врага на пограничной заставе недалеко от Бреста в 1941 году и закончил у стен рейхстага в 1945-м. Вы услышите свидетельства очевидца, испытавшего все кровавые ужасы самой масштабной и страшной войны двадцатого столетия, вместе с миллионами известных и неизвестных героев остановившего уверенную поступь германских сапог по странам Европы. Он семь месяцев сражался в Сталинграде, ставшем общей могилой для сотен тысяч немецких захватчиков. Здесь советские воины бились до последнего патрона и солдата даже за самую крохотную, выщербленную осколками гранат и снарядов улицу и обугленные развалины домов. Каждый метр захваченной мостовой фашистам приходилось проходить по трупам своих солдат и защитников города, умиравших, но сражавшихся, пока в их израненных телах теплилась хоть одна искорка жизни. Недаром попавшие в плен обмороженные, искалеченные и истощенные солдаты Третьего рейха с ужасом и дрожью вспоминали Сталинград, называя его настоящим адом. Временами мой голос набирает силу, взлетая над актовым залом и приковывая внимание всех присутствующих, а в некоторых местах рассказа звучит тихо и скорбно, заставляя слушателей прислушиваться и вдумываться в каждое слово. – Леонид Романович воевал и на Курской дуге, пережив огненный шквал артиллерии и бомб противника. Он стал одним из тех, кто окончательно сломал хребет фашистской орде в этом грандиозном сражении, длившемся почти два месяца. Но, прежде чем вы послушаете рассказ участника этих великих событий, ставших героическими страницами нашей истории, я хотел бы, чтобы все мы, пусть на небольшое время, ощутили себя частичкой этой великой эпохи и поняли, от какой страшной участи спасла нас Советская армия, раздавившая фашистскую гадину. Я перевожу дух и осматриваю зал, вглядываясь в повернутые ко мне лица. Кто-то из школьников пробует иронически улыбаться, но получает локтями от своих соседей. Большинство старшеклассников серьезно и внимательно слушают меня. На секунду в актовом зале повисает напряженная тишина. Кажется, слышно даже жужжание мух, рисующих зигзаги в воздухе. – Великая Отечественная война началась в четыре часа утра 22 июня 1941 года. На территорию нашей Родины вторглись пять с половиной миллионов немецких солдат и сателлитов фашистской Германии, около пяти с половиной тысяч танков и штурмовых орудий, более пяти тысяч истребителей и бомбардировщиков, свыше 47 тысяч орудий и минометов – с такой силой было трудно сражаться. Но ни одна из 485 атакованных немцами в первый день войны застав не была оставлена без приказа. Некоторые из них сражались длительное время в полном окружении. Делаю секундную паузу. Подростки внимательно слушают меня. – На наши города обрушились десятки тысяч бомб, разрушая дома, убивая и калеча простых жителей: мужчин, стариков, детей и женщин. В полдень 22 июля 1941 года советское правительство в лице наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова обратилось к народу. Замолкаю. Ваня жмет клавишу микрофона. Динамики колонок взрываются гулким голосом Молотова, заполняющим пространство актового зала. – Граждане и гражданки Советского Союза! – каждое слово Молотова звучит уверенно и веско, разрывая тишину. – Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление: Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории… Смотрю на ребят и девушек, сидящих в помещении. Все внимательно слушают речь Вячеслава Михайловича. Улыбающихся и равнодушных нет.