– Ты будешь мне тут ваньку валять? – усиливаю напор. – Может, тебя, гниду, твоим же дружкам и заложить? На прошлой неделе ты встречался со старшим лейтенантом Омельченко на Сталинградской, недалеко от гастронома. Там ты вдул в уши оперу то, что тебе по секрету сказал Трофим. Комок изумленно отшатывается от меня. Чтобы не потерять равновесие, он хватается рукой за ветку дерева. – Откуда… – кадык гопника судорожно дергается, в зрачках плескается животный страх, – откуда ты знаешь? – Это неважно, – я спокоен и собран, – главное, что я могу это доказать. У Омельченко имеется твое согласие «на добровольное сотрудничество» в письменном виде. Ты это помнишь? Комок молчит. На его лице отражается смесь животного ужаса и ненависти. Только глаза сявки лихорадочно бегают по сторонам. – В делах оперативного учета твои доносы тоже фиксируются, и ты там как источник информации фигурируешь, по которому проводят мероприятия ОРД, – морально добиваю урода. – Например, твоим дружкам будет интересно узнать, кто слил Пулю и Клима. Они сейчас нехилый срок за разбой мотают. Ты представляешь, что с тобой сделают, если это все раскроется? – Представляю, – выдавливает Комок. – Чего ты хочешь? – Вот это уже другой разговор, – усмехаюсь, – продуктивный. Теперь будешь работать на меня. Прежде всего, я хочу вовремя узнать, если Бык, Трофим и их кореша пожелают мне отомстить. Далее, аккуратно вливай Омельченко в уши, что, скорее всего, Трофим набрехал. Трепанул хрень всякую, чтобы ты отвязался. Но повторяю, делать это все будешь красиво и под моим полным контролем. Может, придется товарищу старшему лейтенанту пару сюрпризов организовать, чтобы его служебное рвение пригасить немного. – Но… – Комок замолкает, собираясь с духом. – Понимаю, – сочувственно смотрю на морального урода, – боишься, что опер тебе не простит? Не переживай, все сделаем ювелирно. – Хорошо, – сявка едва шевелит пересохшими губами. – Ну, вот и отлично, – дружелюбно смотрю на своего «подопечного», – телефон домашний есть? Комок обреченно кивает. – Говори. Запоминаю продиктованные цифры и обговариваю способы связи. – Да, и чтобы у тебя не было дурных мыслей, – наставительно поднимаю палец, – я, как ты, наверно, уже догадался, не один. Если со мной что-то случится, то на следующий день все будут знать о твоей работе на мусоров. Понял? – Да, – выдыхает шакаленок. – Всё, можешь идти. Больше вопросов у меня к тебе нет. Комок вздыхает с облегчением и срывается «с низкого старта», торопясь убежать подальше от этого места. Возвращаюсь на танцплощадку. Миркин покачивается в объятьях рыженькой малышки с живым личиком, Мальцев балдеет, прижимая к себе пышку с толстой русой косой и внушительным бюстом. Вова Потапенко уже сидит рядом со стройной брюнеткой и что-то увлеченно рассказывает ей, махая руками. На нашем месте лениво развалился, раскинув руки в стороны, Волобуев. Толкаю его в бок. Он нехотя поворачивается ко мне. – Лех, чего сидишь? Вон, ребята себе уже пары нашли, а ты отдыхаешь. Никто не нравится? – А ко мне завтра невеста приезжает. Нужно силы и энергию сохранить, – улыбается тезка, – потанцевать, составить вам компанию я с удовольствием. А большего мне сегодня не надо. – Понятно, блюдешь верность будущей жене, – я язвительно усмехаюсь. – Ага, – Леша не обращает внимания на сарказм, продолжая рассматривать танцующих приятелей. Неожиданно ощущаю на себе чей-то взгляд. Поворачиваюсь. С противоположной скамьи на меня пялится девушка-колобок. Белый от пудры овал лица, в сочетании с хомячьими щеками, склеенными черной густой тушью ресницами и кроваво-красными намазанными губами выглядит страшновато. Юбка выше колен обнажает похожие на куриные окорочка толстые короткие ноги в колготках, небольшая обтягивающая курточка еле сдерживает рвущиеся наружу телеса. С трудом узнаю в этом кошмарном чудище Дашу Одинцову. Рядом с ней стоит Аня в привычном сером пальто. У нее, в отличие от подруги, все нормально. Никакой косметики. Николаенко, увидев мой взгляд, сразу же гордо отворачивается. Даша улыбается мне. Мля, лучше бы она этого не делала. Если повторит, перепрыгну через скамейку и растворюсь в темноте с дикими криками. Думаю, как в одном известном фильме, минуты за три добегу до канадской границы. Беру себя в руки и машу Одинцовой рукой. Все-таки девушка не виновата, что у нее полностью отсутствует вкус. Дашка радостно трясет ладошкой в ответ. Аня, задрав носик, смотрит в сторону. Звучат первые аккорды новой песни. Решительно встаю и шагаю к одноклассницам. – Ань, можно тебя пригласить? – протягиваю руку Николаенко. Улыбка на Дашином лице гаснет. Теперь отворачивается она, надув губки. Напудренная, напомаженная и обиженная Одинцова выглядит так забавно, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Аня вкладывает свою ладошку в мою пятерню и встает. Теплый прочувствованный голос Лосева обволакивает нас незримой пеленой, закрывая от других танцующих. Песни у людей разные, А моя одна на века. Звездочка моя ясная, Как ты от меня далека. Поздно мы с тобой поняли, то вдвоем вдвойне веселей Даже проплывать по небу, А не то что жить на земле. В зеленых глазищах Ани светятся отблески вечерних фонарей. Аккуратно держу ее ладошку, чувствуя подушечками пальцев мягкий бархат девичьей кожи. Моя рука нежно обнимает осиную талию одноклассницы. Я ощущаю упругое молодое тело, идущий от него еле уловимый запах весенней свежести и парного молока. Песня продолжает навевать легкую грусть, создавая романтическое настроение. Облако тебя трогает, Хочет от меня закрыть. Чистая моя, строгая, Как же я хочу рядом быть. Поздно мы с тобой поняли, Что вдвоем вдвойне веселей Даже проплывать по небу, А не то, что жить на земле. – Ань, тебе никто не говорил, что ты прекрасна, как утренняя роса на лепестках распустившейся розы? – шепчу я своей партнерше. Девушка опускает взгляд вниз. Ее маленькие ушки горят огнем. Первую секунду вижу на лице Николаенко растерянность. Одноклассница пытается нахмуриться, но получается не очень. Мне забавно за этим наблюдать. Не могу удержаться и прыскаю, выпуская на волю давно рвущуюся смешинку. Аня с негодованием смотрит на меня, открывает рот, желая сказать что-то злобное, но уголки губ против воли хозяйки начинают расползаться в улыбке, демонстрируя жемчужинки ровных белоснежных зубок. Девушка прыскает в ответ. В глазах Николаенко пляшут веселые чертики. – Какой галантный кавалер, – с еле уловимой иронией замечает зеленоглазка, – учишься разбивать женские сердца? – Что ты, – протестую я, – это просто крик моей исстрадавшейся души, очарованной твоей неземной красотой. Все-таки женщины очень чуткие существа. Нотки сарказма в моем ответе Николаенко улавливает моментально. – Издеваешься? – изумрудная зелень Аниных глаз темнеет от негодования. – Ни в коем случае, – я абсолютно искренен, – просто наслаждаюсь танцем с симпатичной девушкой. А на подколки отвечаю в таком же духе. Девчонка, прищурившись, смотрит на меня. Спокойно выдерживаю испытующий взгляд одноклассницы. – Все-таки я была права, – серьезное лицо девушки усиливает эффект произнесенных слов, – ты стал абсолютно другим, не похожим на прежнего Шелестова. – Просто повзрослел за лето, – мои глаза светятся неподдельной честностью, – смирись с этим. Мы все растем, становимся старше и умнеем. – Ты не просто вырос, – задумчиво замечает зеленоглазка, – у меня складывается впечатление, что я танцую не с ровесником, а со взрослым мужчиной. – Ладно, открою тебе страшную тайну, – дурачась, наклоняюсь к маленькому ушку, – я шпион из Альфа Центавры. Мы прилетели на летающей тарелке и похитили настоящего Шелестова. Сейчас над ним проводят опыты, пока я внедряюсь в общество землян.