Как виденье, неуловима, Каждый день ты проходишь мимо. Как виденье, неуловима, Каждый день ты проходишь мимо. Моя рука обосновывается на девичьей талии. Маленькие пальчики доверчиво лежат в моей ладони. Мы медленно покачиваемся под шлягер молодого Юрия Антонова. – Как тебя зовут? – спрашивает шатенка, обдавая горячим дыханием. – Алексей, – я немного наклоняюсь к аккуратному розовому ушку. Ощущаю слабый запах туалетной воды с нотками сирени и жасмина. – Можно Леша, – добавляю через секунду. – А я Света, – жарко шепчет девушка и замолкает. – Я уже понял, – улыбаюсь шатенке. – А чего это твой парень такой взбудораженный? Тебе что, уже и потанцевать ни с кем нельзя? – Да какой он мой? – возмущается Света. – Однокурсник просто. Учимся с ним в одном техникуме. Витя парень неплохой, пару раз приглашал меня в кафе и кино, но я отказалась. Не мой типаж. – Грызешь гранит науки? – подкалываю девушку. – Да, а ты? – с вызовом смотрит на меня шатенка. – Куда же я денусь, – грустно вздыхаю. – В каком техникуме учишься? В глазах девушки мелькают лукавые искорки. – В кулинарном, – чуть помедлив, отвечает она. – О, так ты мудрая женщина, – мои губы расплываются в широкой улыбке, – знаешь, что путь к сердцу любого мужчины лежит через желудок. – Я просто готовить очень люблю, – простодушно признается моя партнерша. – А я обожаю вкусно покушать. Угостишь своими кулинарными шедеврами? – Ишь какой, угощать его еще. Губу закатай обратно, гурман, – фыркает девчонка. – Мне, значит, покупать продукты, стоять у плиты часами, чтобы ты брюхо себе набил? – Я же не такой бессовестный, – протестую я, – все продукты куплю самостоятельно. И не только. Готовить помогу. А твой скорбный труд будет оценен хорошим подарком. Песня заканчивается, и я отвожу девушку обратно к скамье. Чернявого и его друга уже нет. – Богатенький Буратино? – недоверчиво интересуется Света. – Ты вообще-то маловат для меня. – Что значит маловат? – театрально выпячиваю грудь. – Я выше тебя на полголовы. – Не в этом смысле, – отмахивается девушка, – сколько тебе лет? – Шестнадцать. – Вот видишь, а мне восемнадцать, – назидательно говорит Света. – Совсем старушка, – скорбно качаю головой, – ну ничего, ты прекрасно сохранилась. – Дурак, – шатенка шутливо бьет меня ладошкой по предплечью. Через минуту она все-таки сдается и говорит мне адрес своего общежития и номер комнаты, в которой проживает. Вежливо раскланиваюсь со Светой и обещаю забежать к ней на днях с продуктами. Возвращаюсь к ребятам. Они уже сидят на противоположной скамье. – Ну что, закадрил девку? – усмехается Мальцев. – А то, – с вызовом говорю я, – крепость казалась неприступной, но после короткого штурма пала, сраженная моим неотразимым обаянием. Парни ржут. Потапенко показывает мне большой палец. Подсаживаюсь к ним. Ребята болтают о своем, а я рассматриваю людей на танцплощадке. Мой взгляд цепляется за знакомые лица. Надвинутые на глаза кепочки, руки в карманах, походка вразвалочку. Ба, какие люди и без охраны. Но главное, среди знакомых лиц шпаны я вижу стукача старшего лейтенанта Омельченко. Замечательно. Вот с ним мне и нужно побеседовать. Звуки следующей песни заставляют меня замереть на скамейке. Заповедный напев, заповедная даль. Свет хрустальной зари, свет, над миром встающий. Мне понятна твоя вековая печаль, Беловежская пуща, Беловежская пуща. Пронзительный голос Валерия Дейнеко пробирает до глубины души. Он завораживает, будоражит сердце и наполняет светлой печалью. Для меня знающего, какую роль сыграла Беловежская пуща в распаде СССР, эта песня звучит трагическим реквиемом по великой стране. У высоких берез свое сердце согрев, Унесу я с собой, в утешенье живущим, Твой заветный напев, чудотворный напев, Беловежская пуща, Беловежская пуща. Вспоминаю убитую в Белом доме девушку, ее широко раскрытые застывшие глаза и русые локоны, слипшиеся от крови. Глаза против воли наполняются слезами. В горле застывает огромный ком, мешающий дышать. Сердце учащенно стучит, стараясь вырваться из груди, сдавливаемой каменным обручем. Крепко стискиваю зубы. Секундная слабость проходит. – Лех, ты чего? – ощущаю толчок локтем в бок. На меня обеспокоенно смотрит Мальцев, заметивший мое состояние. – Все нормально, – мой голос похож на воронье карканье. – Точно? – Серега недоверчиво хмыкает. – Да. – Ну смотри, если что, всегда поможем, – басит здоровяк, – ты в нашей команде. Ребята согласно кивают. – Спасибо, парни, – от такой искренней поддержки мне становится легче. Громадная тяжесть, бетонным блоком придавившая трепыхающееся сердце, исчезает. Танцы продолжаются. Песни идут одна за другой. Молодежь пляшет и танцует, поодиночке и обнявшись, под Лещенко, Кобзона и Анну Герман. Наблюдаю за сявками. Они дрыгаются, пристают к девчонкам, задирают парней. Типичные персонажи для передачи «В мире животных». Замечаю, что стукачок, отделившись от кучки шпаны, передвигается к выходу, обходя танцующих. – Ребят, я сейчас приду, – предупреждаю Потапенко и Миркина. Волобуев и Мальцев уже танцуют в круге и оживленно болтают со смеющимися девчонками. Выбираюсь из толпы на входе. Осматриваюсь. Стайки молодежи дымят сигаретами, пьют пиво и весело общаются. Стукача нигде не видно. Черт! Похоже, я упустил урода. Обхожу компании, внимательно рассматриваю лица и прилегающую территорию. В отдалении, среди деревьев парка, замечаю знакомую фигуру. Стараясь не шуметь, подхожу к гопнику. Он мочится, став у дерева. Дожидаюсь, пока урод закончит. Когда сявка начинает застегивать ширинку, отпускаю ему смачный пинок по заднице. Отморозок падает прямо на помеченное им же дерево. – Мля, сука, на лоскуты порву, – гопник вскакивает и разворачивается ко мне. Злобное выражение на его лице сменяется оторопью. – Привет, Комок, – я недобро ухмыляюсь, – кого ты обещал порвать, стукачок ментовский? Сявка вздрагивает, в его глазах появляется страх. – Какой стукачок? Ты о чем? – неуверенно бормочет он. – Да все о том же, – смотрю бешеным взглядом прямо в зрачки Комка, – ты зачем, сука такая, брякнул Омельченко, что я Быка и Трофима поломал? – Я ничего не говорил, – отморозок отводит глаза.