Пэл и Фарон ужинали у Станисласа, на Найтсбридж-роуд. Сидя за дубовым столом, слишком большим для них троих, они, чтобы не говорить о войне, исчерпали все возможные темы. И когда перебрали все, даже моду и прогноз погоды в Ирландии, все равно вернулись к ней. — Что нового у высших чинов? — рискнул спросить Фарон. Станислас долго жевал кусочек индейки. Оба сотрапезника смотрели на него во все глаза. Пэл и Фарон уже поняли, что Станислас в последнее время занимает очень важный пост в Генеральном штабе, но больше не знали ничего. Не знали, что теперь у него кабинет в засекреченной штаб-квартире УСО на Бейкер-стрит, 64, откуда осуществляется руководство всеми операциями разных секций на всей территории, которая теперь протянулась от Европы до Дальнего Востока. — Война, просто война, — в конце концов отозвался Станислас. И снова уставился в тарелку, чтобы не встречаться глазами с молодыми товарищами. — Нам надо знать, — сказал Фарон. — Черт, мы имеем право знать хоть что-то! Почему мы никогда не в курсе? Почему должны только ездить на задания, ничего не зная о планах генералов? Мы вообще кто? Пушечное мясо? — Не говори так, Фарон, — возразил Станислас. — А что, неправда? Ты, значит, посиживаешь себе в удобном кожаном кресле со стаканчиком виски и обводишь на картах первые попавшиеся города, чтобы посылать туда мальчишек на убой. — Замолчи, Фарон! — заорал Станислас, вскочив со стула и в ярости наставив на того палец. — Ты ничего не знаешь! Вообще ничего! Ты не знаешь, какая мука для меня знать, что вы там, а я здесь! Что ты знаешь о моих страданиях! Вы для меня как дети! — Так и веди себя как отец! — велел Фарон. Повисла пауза. Станислас сел. Его трясло от гнева — на себя, на этих мальчишек, к которым он привязался, на эту проклятую войну. Он знал, что скоро они отправятся обратно, и не хотел с ними ссориться. Надо вспоминать друг друга добром. И он решился сказать, сказать им самую малость из того, что знал сам. Ни к чему не обязывающую. Просто чтобы они видели в нем того отца, каким он хотел для них быть. — В Квебеке прошло совещание, — произнес он. — И? — Остальное — только слухи. — Слухи? — переспросил Фарон. — Коридорные сплетни. — Я знаю, что такое слухи. Но что говорят? — Якобы Черчилль провел переговоры с Рузвельтом. Якобы они решили собрать в Англии людей и боевую технику, собираются открыть фронт во Франции. — Значит, скоро будет высадка, — сказал Фарон. — Когда? Где? — Слишком многого ты от меня хочешь, — улыбнулся Станислас. — Может, через несколько месяцев. Может, весной. Кто знает… Пэл и Фарон сидели в задумчивости. — Весной, — повторил Фарон. — Стало быть, решили наконец внезапно дать немцам под зад. Пэл, не слушая, сидел с отсутствующим видом. Несколько месяцев. Но сколько? И как отреагируют немцы на открытие фронта во Франции? Как быстро будут продвигаться войска союзников? Русские в битве под Курском победили и двинутся на Берлин. Ожидалось страшное сражение. Что будет, когда союзники дойдут до Парижа? Осада города? Пэл перебирал варианты, и его мало-помалу охватывал глухой страх: когда союзники изготовятся взять столицу, немцы устроят бойню, они так просто не сдадутся и столицу не оставят. Скорее разрушат ее, чем потеряют, сровняют с землей, предадут огню и мечу. Что будет с отцом? Что с ним станет, если немцы учинят в Париже то, что союзники сделали с Гамбургом? В тот вечер, вернувшись в Блумсбери, Пэл решил, что надо увезти отца подальше от Парижа. * * * Прошло дней десять, настала середина сентября. Больше никто из их товарищей в Лондон не вернулся. Станислас и не подозревал, что его откровения занимали все мысли Фарона и Пэла. Фарон еще больше укрепился в своих планах — падение “Лютеции” должно стать главной операцией, облегчающей продвижение союзнических войск во Франции. К тому же немецкая разведка не сможет ничего координировать. Крест “За боевые заслуги” ему обеспечен. А Пэл боялся за отца. Надо ехать к нему, отправить в безопасное место. Он должен сделать так, чтобы с отцом ничего не случилось. Оба агента хотели как можно скорее отправиться обратно и двинуться к Парижу, но по разным причинам. К их величайшей радости, Секция F не стала тянуть: их снова послали на задание — Европа закипала. Фарона направили в Париж готовить бомбардировки. Пэла — опять на Юг. Плевать. Он не поедет на Юг. Он поедет в Париж. Они провели несколько дней на Портман-сквер, получали приказы и инструкции. По вечерам встречались в Блумсбери. Фарон выглядел бесстрастным, несмотря на отъезд во Францию; Пэл старался держать себя в руках. В предпоследнюю ночь перед отправкой в транзитный дом Пэлу не спалось: он встал и, бродя по квартире, увидел Фарона. Тот сидел в глубокой задумчивости за кухонным столом, читал учебник Толстяка и жевал вконец засохшее печенье. — Я был подонком, да? — внезапно спросил Фарон. Пэл слегка растерялся: — Да ладно, у нас у всех бывают минуты слабости… Вид у Фарона был озабоченный, он напряженно размышлял. — Значит, они будут высаживаться, да? — произнес Пэл. — Не надо болтать про высадку. Пэл пропустил его слова мимо ушей. Фарон, казалось, был взволнован. — Боишься? — спросил Сын. — Черт его знает. — Когда я уезжал из Франции в УСО, я написал стихи… Фарон молчал. Пэл на секунду скрылся в своей комнате, принес клочок бумаги и протянул Фарону. Тот что-то буркнул: не нужны ему ни стихи, ни кто бы то ни было. Но все-таки положил листок в карман. Они долго молчали. — Я заеду в Париж, — в конце концов сказал Пэл. Он знал, что Фарон будет там. Великан внезапно заинтересовался, поднял голову: — В Париж? На задание? — Более или менее. Мне надо туда заехать, скажем так. — А зачем? — Секрет, приятель. Секрет. Пэл сознательно посвятил Фарона в свои намерения: если в Париже у него будут проблемы, тот наверняка ему понадобится. А Фарон подумал, что Пэл не будет лишним в атаке на “Лютецию”. Он отличный агент. И он раскрыл Пэлу свою явку: — Будешь в Париже, заходи ко мне. У меня там конспиративная квартира. Когда появишься? Пэл пожал плечами: — Думаю, сразу после того, как попаду во Францию. Фарон дал ему адрес. — Про это место не знает никто. Даже Станислас, понимаешь, о чем я? — Почему? — У каждого свои секреты, приятель. Ты же сам сказал. Они улыбнулись друг другу. Первый раз за все время, проведенное в Лондоне. Может, первый раз за все время их знакомства. Той же ночью, позже, когда Пэл уснул, Фарон встал и заперся в туалете. Прочел стихи Пэла. И выключил свет: он плакал. * * * Назавтра был их последний день в Лондоне. Они провели в Англии две недели. Пэл объявил о своем отъезде Франс Дойл, а вечер провел со Станисласом. — Попутного ветра, — сдержанно сказал Станислас на прощание. — Передай от меня привет нашим, когда их увидишь. Старый летчик обещал. — Особенно Лоре… — уточнил Пэл. — Особенно Лоре, — ласково повторил Станислас. Пэл так жалел, что не встретился с Лорой. В увольнении он в основном ждал ее в Блумсбери, верный, полный надежды, подскакивая от малейшего шума. И теперь грустил. Вернувшись в квартиру, он обнаружил полуголого суетящегося Фарона. Через пару минут тот зашел к Пэлу в гостиную.