В прибрежных водах Гемптона зажигали сигнальные огни, поэтому мы легко нашли путь домой. Когда мы бросали якоря, ночной ветер раскачивал отражения луны и звезд в воде. На берегу нас ждали огни, костры, эль, еда и смех, но самым важным для меня было обещание Рагнара встретиться со мной завтра. * * * Рагнар, конечно, отчаянно рисковал, возвращаясь на Хейлинсиг. Хотя, наверное, рассудил, и рассудил правильно, что весь следующий день нам придется приходить в себя после битвы. Нужно было позаботиться о раненых, наточить оружие, поэтому ни один наш корабль не вышел на следующий день в море. Мы с Бридой доехали верхом до Хаманфунты, рыбацкой деревушки, жители которой ловили угрей и другую рыбу и выпаривали соль. За серебряную монетку наши лошади нашли приют в конюшне, и рыбак охотно согласился доставить нас на Хейлинсиг, где теперь никто не жил, потому что всех вырезали датчане. Этот человек не захотел нас ждать: он слишком боялся наступающей ночи и привидений, которые будут стонать и причитать над островами, но обещал забрать нас поутру. Мы с Бридой и Нихтгенгой брели по острову: мимо того места, где лежали погибшие вчера датчане, которых уже клевали чайки, мимо сожженных хижин, где люди жили трудной жизнью между морем и болотом, пока не пришли викинги. Когда зашло солнце, мы принесли на берег обожженные головешки, я высек огонь, и пламя заплясало в полумраке. Брида тронула меня за руку, указывая на "Летучего змея", входящего в залив, – темный силуэт на фоне тускнеющего неба. Последние лучи солнца окрасили море в багровый цвет и тронули позолоту на драконьих головах "Летучего змея". Я смотрел на корабль, размышляя, какой ужас вселяет подобное зрелище в англичан. Везде, где имелись ручей, залив или устье реки, народ со страхом ожидал появления кораблей викингов. Все боялись этих чудовищ, а людей на борту боялись еще больше и молили Бога спасти от ярости северян. Мне же такой вид очень нравился. Чудесный "Летучий змей". Его весла поднимались и падали, я слышал, как они поскрипывают в обтянутых кожей уключинах, видел на носу людей в доспехах, и вот корабль ткнулся в песок, и длинные весла замерли. Рагнар спустил с носа лесенку. На всех датских кораблях есть такой трап, чтобы сходить на берег, и Рагнар медленно спустился по ступенькам, один. Он был в полных доспехах, в шлеме, с мечом, и, едва ступив на берег, рванулся к нашему костерку, как воин, явившийся мстить. Остановившись на расстоянии длины копья от нас, он поглядел на меня черными глазницами шлема. – Это ты убил моего отца? – спросил он хрипло. – Клянусь жизнью, – сказал я, – клянусь Тором, – я вытянул из-под одежды молот и крепко сжал его, – клянусь своей душой, – продолжал я, – это не я. Он сбросил шлем, шагнул вперед и обнял меня. – Я знал, что это не ты, – проговорил он. – Это сделал Кьяртан, – ответил я, – мы все видели. Мы рассказали ему, как ночевали в лесу, приглядывая за угольной кучей, как оказались отрезанными от дома, как дом подожгли и убили всех. – Если в я мог убить хоть одного из них, – сказал я, – я бы убил, но тогда сам бы погиб, а Равн всегда говорил – необходимо, чтобы выжил хоть кто-то, чтобы рассказать обо всем. – А что говорит Кьяртан? – спросила Брида. Рагнар уже сидел с нами у костра, и двое его воинов принесли хлеб, сушеную рыбу, сыр и эль. – Он говорит, что к дому пришли англичане, которых вел Утред, и что он, Кьяртан, отомстил им за сожжение, – негромко ответил Рагнар. – И ты поверил ему? – спросил я. – Нет, – признался Рагнар. – Слишком много народу утверждало, что это сделал он сам. Но ведь он теперь ярл Кьяртан, и у него втрое больше воинов, чем у меня. – А Тайра? – спросил я. – Что говорит она? – Тайра? – Он недоуменно посмотрел на меня. – Тайра уцелела, – сказал я. – Ее увез Свен. Рагнар молча глядел на меня. До сих пор он не подозревал, что его сестра жива, и я видел, как гнев озаряет его лицо. Потом он поднял глаза к звездам и взвыл по-волчьи. – Это правда, – тихонько сказала Брида, – твоя сестра жива. Рагнар выхватил меч, положил на песок и прикоснулся к клинку правой рукой. – Даже если это будет последним, что я сделаю в жизни, – поклялся он, – я все равно убью Кьяртана, убью его сына, всех его друзей. Всех! – Я тебе помогу, – сказал я. Он посмотрел на меня сквозь огонь. – Я любил твоего отца, он считал меня своим сыном. – Я буду рад твоей помощи, Утред, – серьезно проговорил Рагнар. Стер с меча песок и убрал клинок в выстланные овчиной ножны. – Пойдешь с нами сейчас? Соблазн был велик. Я даже удивился, насколько сильным оказался этот соблазн. Я хотел уйти с Рагнаром, хотел зажить той жизнью, какую вел при его отце, но нами правит судьба. Я должен был Альфреду еще несколько недель, все прошедшие месяцы я бился плечом к плечу с Леофриком, а общий клин связывает людей так же сильно, как любовь. – Я не могу пойти с тобой сейчас, – сказал я, мечтая сказать иное. – Я пойду, – сказала Брида, и я почему-то не удивился. Она терпеть не могла сидеть на берегу в Гемптоне, пока мы ходили на корабле и сражались. Она ощущала себя лишней, бесполезной, нежеланной и, думаю, сильно скучала по жизни среди датчан. Она ненавидела Уэссекс, ненавидела священников, их неприятие всякого веселья. – Ты видела смерть моего отца, – сказал Рагнар все так же серьезно. – Да. – Я охотно тебя приму, – проговорил он и снова взглянул на меня. Я покачал головой. – Сейчас я служу Альфреду. Но к зиме я буду свободен от клятвы. – Тогда приходи к нам зимой, и мы отправимся на Дунхолм. – Дунхолм? – Теперь это крепость Кьяртана. Риксиг позволяет ему там жить. Я подумал о дунхолмской крепости на утесе, окруженной рекой, защищенной скалой, высокими стенами и сильным гарнизоном. – А если Кьяртан пойдет в Уэссекс? – спросил я. Рагнар покачал головой. – Не пойдет. Он не пойдет туда, куда пойду я, поэтому мне самому придется к нему идти. – Значит, он тебя боится? Рагнар улыбнулся, и если бы Кьяртан видел эту улыбку, он содрогнулся бы. – Он боится меня, – подтвердил Рагнар. – Я слышал, что он отправил в Ирландию людей, чтобы меня убить, но их корабль выбросило на берег, и их перебили скрэлинги. Поэтому он живет в страхе. Он утверждает, что не убивал моего отца, но все равно боится меня. – Осталось еще одно, – сказал я и кивнул Бриде, которая достала кожаный мешок с золотом, серебром и каменьями. – Это принадлежало твоему отцу, Кьяртан не смог найти клад, а мы нашли и кое-что истратили, но все оставшееся – твое. Я подтолкнул к нему мешок и тут же стал бедным. Рагнар не раздумывая толкнул его обратно ко мне, снова сделав меня богачом. – Мой отец тебя любил, – сказал он, – а я и без того богат. Мы ели, пили, спали, а на заре, когда призрачный свет задрожал над камышами, "Летучий змей" ушел. Напоследок Рагнар задал вопрос: – Тайра жива? – Она выжила, – сказал я, – значит, должна быть жива. Мы обнялись, датчане ушли, и я остался один. Я рыдал по Бриде. Я чувствовал себя обиженным. Я был слишком молод и не знал, каково это – быть покинутым. Всю ночь я пытался ее отговорить, но воля ее была крепкой, как сталь Элдвульфа, и она ушла с Рагнаром в утренний туман, оставив меня в слезах. В тот миг я ненавидел трех прях, которые жестоко скрутили тонкую нить... А потом приплыл рыбак и отвез меня домой. Осенние ветры дули на побережье. Флот Альфреда отвели на зимнюю стоянку и вытянули лошадьми и волами на берег. Мы с Леофриком отправились в Винтанкестер, но оказалось, что Альфред сейчас в своем доме в Сиппанхамме. Привратник впустил нас в замок: то ли он меня узнал, то ли испугался Леофрика. Мы переночевали там, но замок, несмотря на отсутствие Альфреда, по-прежнему был полон монахов, поэтому следующий день мы провели в ближайшем кабаке. – Что будешь делать теперь, Эрслинг? – спросил Леофрик. – Снова принесешь клятву Альфреду? – Не знаю. – Не знаю, – передразнил он. – Ты что, потерял решимость вместе со своей девчонкой? – Я могу вернуться к датчанам, – сказал я. – Ага, тогда у меня появится возможность тебя убить, – обрадовался он. – Или остаться с Альфредом. – Почему бы и нет? – Потому что он мне не нравится.