– Ты знаешь Кьяртана? – Я знаю троих с таким именем, господин. – Кьяртана из Нортумбрии, – уточнил я, – отца Свена. – Вы говорите о ярле Кьяртане? – А он уже называет себя ярлом? – Да, господин, и он по-прежнему в Нортумбрии. – А Рагнар? Сын Рагнара Бесстрашного? – Ярл Рагнар с Гутрумом, лорд, в Восточной Англии. У него четыре корабля. Хроя заковали в цепи и отправили под охраной в Винтанкестер – Альфред любил поговорить с датскими пленниками. Я не знаю, что случилось с Хроем потом. Возможно, его повесили или обезглавили, потому что христианское милосердие Альфреда не распространялось на язычников-пиратов. А я думал о Рагнаре Младшем, теперь ярле Рагнаре, гадая, встречусь ли с его кораблями у берегов Уэссекса. Еще я думал – не солгал ли Хрой, что Гутрум не придет этим летом. Мне казалось, он мог и солгать, потому что на Британских островах было неспокойно. Датчане из Мерсии напали на бриттов Северного Уэльса – я так и не узнал из-за чего; датские отряды совершали вылазки по всей англосаксонской границе, и я подозревал, что эти набеги имели целью выявить слабые места англосаксов перед тем, как Гутрум приведет свою Великую Армию. Но армия не пришла, а когда лето было в разгаре, Альфред почувствовал себя настолько уверенно, что оставил войско в Северном Уэссексе и отправился проведать свой флот. Его прибытие совпало с известием о том, что семь датских кораблей видели у Хейлинсига, острова на востоке от Гемптона. Слух подтвердился, когда мы увидели дым, поднимающийся от обнесенного частоколом селения. Лишь половина наших кораблей находилась в Гемптоне, остальные ушли в море, а один из стоящих в порту, "Евангелист", находился в верфях, ему чистили днище. Хакки не было в Гемптоне – вероятно, уехал к брату. Он, конечно, будет переживать, что пропустил визит короля, но Альфред нас не предупредил, наверное, хотел увидеть, как все обстоит, когда мы не готовы к смотру. Едва услышав о датчанах у Хейлинсига, король приказал нам выйти в море и сам взошел на борт "Архангела" вместе с двумя телохранителями и тремя священниками, одним из которых оказался Беокка. Последний подошел ко мне и встал у рулевого весла. – А ты стал еще больше, Утред, – сказал он почти с упреком. Сейчас я был на добрую голову выше его и куда шире в плечах. – Если бы ты сидел на веслах, отец, – сказал я, – ты бы тоже стал больше. Он захихикал. – Не могу представить себя на веслах, – сказал он, затем указал на рулевое весло. – С этим трудно управляться? Я предложил ему самому немного развернуть корабль, и его косые глаза широко раскрылись от изумления, когда он попытался потянуть весло и ощутил сопротивление воды. – Тут нужна сила, – сказал он, отдавая весло. – Ты счастлив, правда? Его вопрос прозвучал почти как обвинение. – Да, счастлив. – Так не должно было быть, – заявил он. – Неужто? – Альфред думал, что служба здесь будет для тебя унизительной. Я уставился на короля, который стоял на носу с Леофриком, и вспомнил медоточивые слова о том, что я стану учить корабельную команду. Он прекрасно сознавал мою бесполезность, но все-таки подарил мне шлем и кольчугу, и я понял – почему. Чтобы заставить меня прослужить год, за который Леофрик выбьет из меня юношескую самоуверенность. – Что, не вышло? – усмехнулся я. – Он сказал, что тебя нужно укротить, как лошадь. – Только я не лошадь, отец, а лорд Нортумбрии. О чем он думал? Что через год я сделаюсь кротким христианином, готовым нести свою ношу? – А разве это плохо? – Плохо. Ему нужны настоящие мужчины, чтобы сражаться с датчанами, а не святоши. Беокка вздохнул, затем перекрестился, увидев, как несчастный отец Виллибальд перегнулся через борт и кормит рыб. – Тебе пора жениться, Утред, – сказал Беокка серьезно. Я изумленно взглянул на него. – Жениться! Почему ты так говоришь? – Ты уже достаточно взрослый. – И ты тоже, – съязвил я. – Только ты не женат, почему же я должен? – Я живу надеждой, – ответил Беокка. Бедолага, он был косоглазым, с парализованной рукой и лицом больного хорька, все это не делало его привлекательным в глазах женщин. Потом он с жаром принялся меня убеждать: – Есть одна молодая особа в Дефнаскире, ты должен с ней познакомиться, леди из очень хорошего рода! Очаровательное создание и... Он замолк: видимо, список достоинств девушки на том и кончался или ему просто ничего больше не пришло в голову. – Ее отец был шерифом, упокой Господи его душу. Чудесная девушка. Ее зовут Милдрит. Беокка выжидательно улыбнулся. – Дочка судьи, – сказал я без выражения. – Королевский судья? Шериф? – Ее отец был шерифом только южного Дефнаскира, – Беокка передвинул покойного вниз по социальной лестнице, – но он оставил Милдрит наследство. Отличную землю рядом с Эксанкестером. – Дочка шерифа, – повторил я, – а не олдермена? – Кажется, ей шестнадцать лет, – продолжал Беокка, глядя, как полоса гальки на востоке становится все тоньше. – Шестнадцать, – со злостью проговорил я, – и еще не замужем? Значит, она уродина. – Это вряд ли имеет значение, – возразил Беокка сердито. – Не тебе же с ней спать! – возмутился я. – Наверное, она еще и богомольна в придачу? – Она добрая христианка, чему я весьма рад. – Ты ее видел? – спросил я. – Нет, – признался он, – но Альфред о ней рассказывал. – Так это идея Альфреда? – Он хочет, чтобы все его люди были обустроены, имели корни в этой земле. – Я не его человек, отец. Я Утред из Беббанбурга, а лорды беббанбургские не женятся на богомольных уродливых потаскухах низкого звания. – Ты должен с ней познакомиться, – настаивал он, хмуро глядя на меня. – Женитьба – чудесная вещь, Утред, предназначенная Господом для нашего счастья. – Откуда ты знаешь? – Потому что так и есть, – неуверенно сказал он. – Я и без того счастлив, – заявил я. – Я сплю с Бридой и убиваю датчан. Найди Милдрит другого мужчину. Почему на ней должен жениться я? Господи, святой отец, тебе ведь уже под тридцать! Если ты не женишься в ближайшее время, так и помрешь девственником. Ты же девственник? Он вспыхнул, но не ответил, потому что подошел Леофрик – мрачнее тучи. Он никогда не бывал веселым, но сейчас казался угрюмее, чем обычно, и я решил, что он поспорил о чем-то с Альфредом и продул спор. Следом за ним подошел и сам Альфред, его строгое лицо ничего не выражало. За королем тащились два священника, с пергаментом, чернилами и перьями – я понял, что они записывали разговор. – А как думаешь ты, Утред, – обратился ко мне Альфред, – что важнее всего для корабля? Один из священников обмакнул перо в чернила, собираясь записать ответ, и покачнулся, когда в судно ударила волна. Представляю, как выглядели их записи в тот день. – Паруса? – допытывался Альфред. – Копья? Лучники? Щиты? Весла? – Ведра, – ответил я. – Ведра? – Он посмотрел на меня с негодованием, подозревая, что я потешаюсь над ним. – Ведра, чтобы вычерпывать воду, господин, – сказал я, кивнув на днище "Хеахенгеля": четыре человека черпали воду и выливали за борт, хотя немало воды попадало и на гребцов. – Что нам необходимо, господин, так это научиться конопатить суда. – Запишите это, – приказал Альфред священникам, затем встал на цыпочки, глядя на приближающийся остров, рядом с которым видели вражеские корабли. – Они давно ушли, – проворчал Леофрик. – Молюсь, чтобы это было не так. – Датчане не будут нас ждать, – сказал Леофрик. Он пребывал в отвратительном настроении, настолько гадком, что ворчал даже на короля. – Они не дураки, – продолжал он, – они высаживаются, грабят и уходят. Они уходят с приливами. Прилив только что начался и работал против нас. Надо сказать, я так и не разобрался с приливами и отливами в этой местности. Здесь было в два раза больше высоких приливов, чем где-либо еще. Либо приливы в Гемптоне подчинялись собственным правилам, либо все законы природы спутали каналы.