«Так им и надо! – подумала Софи. – Нельзя же быть такими дубиноголовыми». Она рассчитывала увидеть среди лузеров превратившуюся в какую-нибудь доящуюся шоколадом корову Дот, но не увидела ее. Не было ее и в других группах. И Анадиль тоже не было. И Эстер. «Куда же это подевались мои ведьмы?» – удивилась Софи, оглядывая зал. Ведьмочек здесь не было, зато у дальней стенки скромно пристроились преподаватели. Профессора Мэнли и профессора Шике буквально распирало от гордости – еще бы, ведь это их ученица стала Королевой Зла, вот так-то! Довольным выглядел и Кастор, соединившийся по такому торжественному случаю со своим братом Поллуксом в их общем собачьем теле. Поллукс, увидев Софи, махнул ей лапой и принялся усердно вытирать глаза носовым платком, притворяясь, что тоже ужасно, ужасно рад за нее. Здесь же стояла и леди Лессо – вот она, похоже, действительно искренне радовалась, что Софи вернулась на сторону Зла. А рядом с ней стоял ее сын, декан Арик… Стоп-стоп-стоп! Софи даже с шага сбилась, потому что Арик был теперь ну совершенно не похож на декана. Синяк под глазом, расцарапанный распухший нос, а самое главное – вырезанное на лбу и еще не зажившее слово «отморозок». Арик посмотрел на Софи так, словно просил не пялиться на него слишком уж пристально. Софи отвела взгляд и только сейчас заметила, что они с Рафалом подошли к сцене. Поднялись на подмостки. Каменная поверхность сцены была по-прежнему покрыта трещинами (дань традиции), но теперь сквозь эти трещины откуда-то снизу просачивался зеленоватый туман. Если это был специальный магический прием, то режиссера, придумавшего этот эффект, следовало бы казнить за отсутствие фантазии. Дешевка. Для такого события, как сегодняшнее, можно было устроить что-нибудь поинтереснее. «А может, это и не магия вовсе, а так, само собой пробивается…» – подумала Софи и скосила глаза, пытаясь заглянуть в трещину и узнать, что творится под сценой… Но в этот миг она увидела то, что находится над сценой! А там, высоко в воздухе, освещенная зеленым светом сделанной в форме черепа люстры, парила черная корона. Та самая корона, которую Софи видела на себе, когда разглядывала новые фрески в теперь уже бывшем замке Добра. На той фреске Софи стояла в этой короне рука об руку с Рафалом и улыбалась. Софи улыбнулась и сейчас – в точности как на фреске – и вышла вместе со своим возлюбленным на середину сцены. Два года назад над этим самым местом висела другая корона, ожидавшая победителя школьного конкурса талантов. В тот вечер эту корону завоевала Софи, когда отреклась от Добра и приняла сторону Зла… То же самое ей предстоит повторить и сегодня. Только на этот раз Софи была не одна, как два года назад. «Прощай, желание Агаты, – горько усмехнулась Софи. – И ты, Агата, прощай. Навсегда». На глазах переполнивших театр зрителей Рафал взмахом руки заставил корону Зла опуститься на голову Софи, затем слегка поправил ее и поцеловал свою избранницу в лоб. Нагревшаяся от пламени свечей в канделябре, корона показалась Софи горячей по сравнению с ледяными губами Рафала. Она на секунду прикрыла глаза, чтобы лучше запечатлеть в памяти этот великий миг, а когда открыла их, Директор школы уже стоял на авансцене и говорил, обращаясь к залу: – Солнце гаснет над нашими лесами, и приближается тьма. А во тьме приходит Королева. Как и все, кто по-настоящему влюблен, мы с Софи прошли через тяжелые испытания, чтобы найти друг друга. Но сомнения и боль сделали нас только сильнее, и теперь наша любовь нерушима и вечна. Однако одной нашей любви, скрепленной узами Зла, недостаточно для полной и окончательной победы над Добром. Для того чтобы началась заря великого Золотого века жестокости, зла и греха, потребуется помощь каждого из вас! В театре повисла мертвая тишина, все затаили дыхание. – Через семь дней Бескрайние леса погрузятся во тьму, – продолжал Рафал. – Мы должны проникнуть в мир Читателей до того, как солнце появится на небе в последний раз, иначе всех нас ждет конец. Несмотря на то что многие знаменитые герои сказок уже убиты, читатели все еще цепляются за свою веру в Добро. Но вскоре все изменится. Теперь, после возвращения моей Королевы, силам Добра не остается иного выбора, как только идти на штурм нашего замка. Для того чтобы победить, у сил Добра есть единственный путь – убить меня, поэтому я уверяю вас, что еще до окончания начавшейся недели Мерлин и его герои совершат нападение на нашу школу Зла. Наша задача – как можно скорее убить этих старых сказочных героев и тем самым лишить читателей последней веры в Добро. Это наш единственный путь в их мир. Мы должны проникнуть в Гавальдон и там раз и навсегда закрепить победу Зла над Добром. До появления Мерлина с его героями каждый из нас и все мы – юные и старые, всегдашники и никогдашники, злодеи, приспешники и могрифы – должны не покладая рук укреплять оборону нашей школы. Оборонительными работами будут руководить наши деканы и преподаватели, и вы все должны беспрекословно их слушаться, – он взял Софи за руку. – В прошлом Зло проигрывало каждую битву с Добром, потому что не видело великой цели, за которую можно и нужно сражаться. Но теперь у нас есть Королева, которая вдохновит нас и поведет к победе. Королева, которая будет сражаться за вас так же, как вы будете сражаться за нее, – голос Рафала окреп, стал тверже. – А того, кто посмеет усомниться в своей Королеве, ждет участь всех тех, кто предал Зло, которому присягал… Тут театр задрожал как от землетрясения. Софи покачнулась, но устояла на ногах. Проходившая через середину сцены трещина разошлась, и из нее поднялись клубы холодного тумана. Потом туман рассеялся, и Софи увидела то, что находится под сценой. А находилась там Ледяная Тюрьма старого замка Зла, и в ее ячеистых стенах виднелись сотни людей, сидящих внутри ледяных кубов. Самым первым Софи увидела лицо профессора Эммы Анемон с широко раскрытым в крике ртом. Внутри следующего ледяного куба находилась декан Кларисса Доуви с пучком седых волос на затылке. Присмотревшись, Софи заметила, однако, дырку в ледяной стенке – судя по всему, ее прогрызла одна из крыс Анадиль, добывая волшебную палочку в ту ночь, когда в школу проникли Агата и Тедрос. – Ледяная Тюрьма – вот место для тех, кто на протяжении всей сказочной истории предавал Зло, включая учителей бывшей школы Добра. Им предоставлялся шанс перейти в Новую школу, но они отказались от него. Теперь их место здесь, – торжественно объявил Рафал, указывая пальцем себе под ноги. – Должен заметить, вам повезло – как раз сегодня у нас появились еще три кандидатки на то, чтобы навеки занять свое место в морозном подземелье. Сверху раздались отчаянные крики, и над сценой, связанные друг с другом веревкой, повисли Эстер, Анадиль и Дот. На перекинутом через шкив канате их удерживал радостно хихикающий с колосников краснокожий карлик Бизл. – Эти три так называемые никогдашницы помогли нашим врагам проникнуть через школьные ворота, а одна из них с помощью своего колдовского дара даже изувечила нашего дорогого декана, – сказал Директор и посмотрел на Эстер, которая вместе со своим рогатым демоном извивалась в душившей ее веревке. – Но даже самые последние предатели должны быть осуждены по закону, поэтому… Теперь зрители переключили свое внимание с трех ведьм на Софи, подошедшую к Директору и вставшую рядом с ним в своей зловещей короне. – … поэтому я передаю их судьбу в руки моей Королевы, которая не только хорошо знает обвиняемых, но даже жила когда-то с ними в одной комнате, – сказал Рафал, оборачиваясь к Софи. – Итак, что ты скажешь, любовь моя? Каким будет твой приговор? Пожалеть и отпустить их или навечно заковать в лед? Ведьмы уставились на Софи, безмолвно умоляя ее проявить милосердие. Все три, даже Эстер, которой всегда легче было выбить себе глаз, чем показать слабость. «Мы с вами долго были вместе, много разного пережили», – думала Софи, вспоминая развеселые деньки в их комнате номер 66. Ведь она считала этих ведьм почти своими подругами. Вот именно, что почти. Потому что эти, с позволения сказать, «подруги» всегда были уверены, что Софи ждет одиночество… Они приняли сторону Агаты и ее принца, а значит, выступили против Софи… «Подруги», которые следили за ней, но которых никогда не оказывалось рядом, когда они позарез были ей нужны… И теперь они ждут, что она бросится грудью на амбразуру, чтобы защитить их?! Если взглянуть на все с позиций доброй сказки, ведьмы кругом оказывались правы, но Софи-то знала, какая ерунда получалась из всех ее попыток быть доброй. Хватит с нее такого Добра. – Отправить их навечно в Ледяную Тюрьму, – сказала она. – Нет! – крикнула Дот. – Боюсь, что мне остается лишь попрощаться с вами, – усмехнулся Рафал и поднял палец, чтобы перерезать нависший над Ледяной Тюрьмой канат… – Всегда терпеть не мог прощаний, расставаний, платочков беленьких маханий, – прозвучал голос откуда-то сверху. Рафал вскинул голову. С колосников ему улыбался Мерлин, держащий краснокожего карлика за горло. – Мама! – хрипел Бизл. Рафал взмахнул пальцем, но Мерлин опередил его и первым нанес магический удар. Вниз по канату скатился огненный шар, сбросил Рафала и Софи со сцены, а карлик Бизл и вовсе улетел куда-то в задние ряды зрительного зала. Лежа на полу, Софи открыла глаза и увидела встающего на ноги Рафала, грузно топающих по направлению к сцене зомби, дымящийся канат… А Мерлина уже и след простыл, он исчез вместе с тремя юными ведьмочками. Директор заревел от гнева и повел своих оживших злодеев прочь из театра организовывать погоню. Софи вяло поднялась на ноги, собираясь отправиться вслед за всеми, но внезапно нащупала какой-то предмет, лежащий в подоле ее платья. Раньше этого предмета там, разумеется, не было и быть не могло. Звездочка. На черном, как ночь, атласе платья лежала и ярко светилась маленькая пятиконечная звездочка. Напоминание старого волшебника о Добре, от которого отреклась Софи. Время приближалось к полудню. Агата – с грязными волосами, в застиранной коричневой рубахе, которую она позаимствовала у Ланселота, – стояла, прислонившись к стволу дуба, и смотрела на серебряную, украшенную алмазами диадему, блестевшую в деревянной шкатулке, которую держала в руках Гвиневра. – Это Ланей вам ее сделал? Прелестная вещица, по-моему, хотя, если честно, я совершенно не разбираюсь ни в драгоценностях, ни в нарядах, – с трудом ворочая языком, сказала Агата. Прошлую ночь она почти до утра прогуляла с Тедросом, а потом едва успела прилечь, как ее разбудила Гвиневра и потащила из дома, сказав, что хочет что-то ей показать. Если бы Агата заранее знала, что речь пойдет о каких-то драгоценных финтифлюшках, она никуда бы не пошла, лучше бы еще вздремнула часок-другой. – Красивая, только… слегка формальная, что ли. То есть, я хочу сказать, что такую диадему можно только на бал надеть или на свадьбу, ведь не будешь же в ней по лугам разгуливать… Агата не договорила, потому что вдруг подумала – а откуда, собственно, мог Ланселот добыть серебро и пригоршню алмазов? Он что, в перерыве между уборкой в хлеву и дойкой коров успевает покопаться в алмазных шахтах и серебряных рудниках? Агата начала просыпаться и внимательнее рассмотрела диадему, ее усыпанные алмазами серебряные завитки. Диадема выглядела не новой, даже старинной, пожалуй. И тут у Агаты пересохло в горле. Она вспомнила, что уже видела вот эту самую диадему, и вспомнила где именно… На поверхности залитого лунным светом пруда, вот где! На нарисованной рыбками желания мозаике. И там, на той картине, эта диадема сверкала у нее в волосах. Агата медленно подняла глаза и взглянула на Гвиневру, которая выглядела по-королевски величественной, несмотря на свое обветренное лицо и грубое домотканое платье. – Это… Это ваша… – Думаю, теперь она твоя, – сказала Гвиневра. – Формальная, непрактичная, но твоя. – Моя? О, нет-нет-нет, вовсе не моя, – хрипло возразила Агата, прижимаясь спиной к дереву. – Когда мы с Ланей увидели вчера ночью, как вы гуляете с Тедросом по лугам, я так рассердилась на себя! – вздохнула Гвиневра. – Я должна была верить, что Мерлин не ошибся, назвав твое имя, когда заглядывал к нам на Рождество. Я обидела тебя тогда за ужином, прости. Знаешь, иногда бывает проще уцепиться за простейший, лежащий на поверхности ответ, чем искать правду. Этот грех всегда за мной водился, – и Гвиневра торжественно добавила, протягивая Агате шкатулку с диадемой: – Но теперь я исправлю эту ошибку. Агата еще раз взглянула на диадему и закрыла шкатулку. – Послушайте, я не могу ее принять! – сказала она. – Я же еще не королева! Я пока что вообще никто… я сегодня даже еще не умывалась… – У Добра больше нет времени ждать свою королеву, Агата, – твердо ответила Гвиневра. – Прошлой ночью твой приятель Хорт отправился искать Софи и обнаружил, что она исчезла и магическим образом вернулась к Директору школы. На секунду Агате показалось, что она ослышалась или это просто шутка такая неудачная, но по лицу Гвиневры поняла, что все так и есть на самом деле. – Как?! Софи возвратилась к… нему?! Но это невозможно… отсюда нельзя сбежать… – Леди Озера берет под свою защиту лишь тех, кто на стороне Добра. А твоей подруге достаточно было просто пожелать вернуться к Директору, и тот без труда смог проникнуть сквозь магический барьер и забрать ее, – ответила Гвиневра. – Бедный Хорт, он так переживает, что она пропала. Говорит, пойдет на что угодно, лишь бы убить Директора и отобрать у него Софи. Он всю ночь просидел с нами и много что рассказал о вас с Софи. Из того, что я услышала, Агата, мне стало совершенно ясно, чего твоя подруга всем сердцем стремится стать Злой королевой. А ты с той же решительностью и верой должна занять место королевы Доброй. Иначе ни у тебя, ни у моего сына не останется никаких шансов. Агата промолчала, слова «никаких шансов» так и повисли между ними. Тишина длилась и длилась, а затем Агата медленно протянула руку и снова открыла лежащую на ладони Гвиневры шкатулку: – И вы… э… хранили ее все это время? – Корона Артура остается в Камелоте, и ее получит Тедрос, – спокойно ответила бывшая королева. – А в этой диадеме я была в ту ночь, когда сбежала из дворца. Специально надела ее на случай, если кто-нибудь меня заметит. Решила, что если я буду в диадеме, охранники подумают, что я спешу по какому-то важному государственному делу, и не станут ни задерживать меня, ни будить Артура. Потом я часто хотела уничтожить диадему, чтобы нам с Ланей было легче забыть прошлое, но… Понимаешь, Агата, ведь я все еще королева, и я по-прежнему мать, и этого не отменить, даже спрятавшись от всего мира. А поскольку диадема остается у меня, то у меня остается и долг перед моей страной, моим сыном и перед самой собой – я должна сохранить корону королевы и в свое время передать ее преемнице, – голос Гвиневры дрогнул, но она сумела взять себя в руки. – Я понимаю, что прежних отношений с сыном мне уже не восстановить. Да я и не заслуживаю такой милости. Но я обязана, несмотря ни на что, продолжать его защищать. Единственное, что я могу для него сделать, – постараться, чтобы при выборе будущей королевы он не повторил ошибки своего отца. Чтобы рядом с ним оказалась девушка, не только уверенная в своем праве носить корону, но и готовая драться за нее, когда придет время. Гвиневра опустила руку в шкатулку и вытащила диадему. У Агаты перехватило дыхание, когда Гвиневра подняла диадему вверх и подставила ее под лучи солнца. – И время пришло. Агата понимала, что должна по-прежнему отказываться, сопротивляться… но вместо этого молча стояла на месте, чувствуя в себе какую-то перемену. Она смотрела на корону королевы Камелота, и постепенно уходили куда-то и былой страх, и напряжение, как если бы слова Гвиневры затронули какие-то самые глубинные струны ее души. С каждой секундой Агата все решительнее расправляла плечи, все смелее смотрела в будущее. Гвиневра была права. Королева должна не просто иметь право носить корону – она должна быть готова сражаться за нее. Ей предстоит битва за любовь. И не только.