Ведь перед ней были двое ее лучших друзей, они были целы и невредимы, они весело смеялись над какой-то дурацкой историей, которую рассказывал Тедрос. Да все хорошо, все прекрасно! И она тоже засмеялась. Услышав ее смех, принц поднял голову и тут же перестал хохотать, а Софи сказала, медленно переводя взгляд с Мерлина на Агату и обратно: – Ничего не понимаю. То ли мы слишком поспешили, то ли вы слишком медленно шли. – Насколько я нас всех знаю, и того, и другого понемногу, – сказала Агата. Софи затаила дыхание и приготовилась выслушать какую-нибудь шпильку в свой адрес. Но вместо этого Агата улыбнулась. Лицо Софи посветлело, она сразу же уловила произошедшую в их отношениях с Агатой перемену. Конечно, в лучшую сторону перемену, в лучшую. Что же касается Тедроса, то он остался напряженным и окидывал Агату ледяным взглядом. – Не слишком быстро, не слишком медленно, как сказала бы Златовласка, но просто в самый раз, – произнес Мерлин, вынимая из своей шляпы новые тарелки с едой. – Мы решили подождать вас, чтобы покормить горячим обедом. Тедрос, вот пирог с курицей и свежий кресс-салат для тебя и Софи. Ешьте, а мы с Агатой пойдем дальше. Завтра на закате встретимся в укрытии. Пойдем, Агата… Но Агата продолжала стоять на месте, пристально всматриваясь в горизонт: – Что это? Софи повернула голову, прищурила глаза и увидела пробиравшегося по тропе Хорта. – Хорт, – сказала она, равнодушно пожав плечами. – За него можно не волноваться, дойдет. В конце концов, недаром же его папенька был пиратом… – Да нет, – сказала Агата. – Вот там. Она смотрела на далекий-далекий, похожий на мираж городок, едва различимый на фоне серого неба. Он казался написанным прозрачными красками в той же манере, что и картины профессора Садера. Контуры были размытыми, однако Агата сумела рассмотреть домики с островерхими крышами, желтое здание школы, покосившуюся часовую башню с защитным козырьком… У Агаты отвалилась челюсть: – Гавальдон. Это же… Гавальдон! – Во всяком случае, его зарождение, – подтвердил Мерлин. И тут Агате вдруг все стало понятно: – Каждая переделанная на новый лад старая сказка приближает Зло к миру читателей. Так сказал Директор школы. – Причем приближает в буквальном смысле, – добавил волшебник. – Похоже, ваши друзья-читатели уже читают его обновленные сказки. При этих словах одинаково смутились обе – и Агата, и Софи. – Видите ли, пока читатели верили старым волшебным сказкам, где Добро всегда одерживает победу над Злом, Директору не было доступа в их мир. Тогда он мог лишь раз в четыре года забирать двух подростков в свою школу. В этом проявлялась слабость его положения, в чем он сам признался Агате, – сказал Мерлин, внимательно рассматривая призрачный городок на горизонте. – Но как только читатели стали читать сказки с новыми окончаниями, они начали терять веру в Добро, и от этого их мир стал все больше приближаться к цепким рукам Директора. С гибелью каждого старого сказочного героя будет ослабевать барьер, защищающий мир читателей от мира Бескрайних лесов… Мираж будет становиться все более реальным… И наконец его ворота откроются, впуская армию Тьмы в мир читателей. В вашем городке имеется то, что необходимо Директору, чтобы закончить вашу волшебную сказку. Что-то такое, что навсегда погубит Добро. И он несомненно найдет это и завладеет тем, что необходимо для окончательной победы Зла… если мы не уничтожим это кольцо. Мерлин, Агата и Тедрос дружно обернулись к Софи. – Я не понимаю, Софи, – сказал Тедрос, глядя на золотую полоску на ее пальце. – Чего ты, собственно, ждешь? Почему тянешь время? – Тедди, дорогой, ты только взгляни! – заворковала Софи, поспешно уводя разговор в сторону и оставляя заданные принцем вопросы повисшими в воздухе. – Мерлин приготовил для нас чудесный обед! Я думаю, ты ужасно проголодался! – Затем она взглянула на Агату и добавила, суетливо переставляя тарелки: – А вам с Мерлином давно уже пора быть в пути, не так ли, Агги? Сама знаешь, нам нельзя собираться всем вместе – злодеи могут увидеть. Агата заметила, что Мерлин собирается что-то объяснить Софи – наверное, про здешних фей, – и легонько толкнула его в бок. Старый маг понимающе усмехнулся и промолчал. Чуть позже Агата и Мерлин миновали оставленную жителями приозерную деревню Уртур, то и дело перепрыгивая через блестевшие у них под ногами лужи. Мерлин прыгал с наслаждением, высоко задрав полы мантии, из-под которой виднелись его ярко-зеленые клетчатые носки. Иногда он сам или Агата не допрыгивали до края лужи, и тогда у них из-под ног летели брызги ледяной воды, а старый маг и темноволосая девушка принимались радостно визжать, словно дети, играющие в «лягушка, лягушка, скакни на бережок». Впрочем, улыбался Мерлин не только – и не столько – потому, что ему нравилось прыгать через лужи. Он улыбался, глядя на Агату. И опять-таки не только потому, что она дала своим друзьям возможность свободно общаться наедине. И не над собой он смеялся: дескать, вот тоже старый дурак – вместе с девчонкой через лужи прыгает! Нет, улыбался Мерлин потому, что вот уже четыре часа прошло с тех пор, как они оставили Софи с Тедросом на вершине холма, а Агата ни разу – ни разу! – за все это время не оглянулась назад. 23. Две королевы Софи наблюдала за фигуркой Агаты. Та становилась все меньше, меньше и наконец превратилась в едва различимое пятнышко. – Софи, мне нужно в кустики! – Но здесь, на вершине, нет никаких кустиков, – ответила Софи, поворачиваясь к Тедросу. – Ну тогда… отвернись, что ли… – Даже если отвернусь, все буду слышать. – Но что же мне делать? – Спустись немного по склону, там этих кустиков пруд пруди. – Но как я могу оставить тебя здесь одну, пусть и ненадолго, и даже под защитой фей-невидимок? – возразил Тедрос, переминаясь с ноги на ногу. – А если покажутся ожившие мертвецы? – Спасибо, но я сама как-нибудь сумею себя защитить. К тому же, дорогой, много ли от тебя проку, если ты будешь вот так пританцовывать перед злодеями на одной ножке? – Софи потянулась за веточкой кресс-салата, но не для того, чтобы съесть его, а чтобы посмотреть, как листочки волшебным образом сами собой понемногу исчезают в воздухе. – Давай иди, и поторопись, пока сюда не явился Хорт и не вызвал тебя на дуэль. – Ладно, – сказал Тедрос. – Смотри только весь пирог не ешь, оставь хоть немного. Софи жеманно улыбнулась, провожая глазами метнувшегося вниз по склону принца. Затем перевела взгляд на неясные контуры все еще отделенного от Бескрайних лесов защитным барьером Гавальдона и перестала улыбаться. Кольцо Рафала на пальце вдруг показалось ей непомерно тяжелым. «Я должна поскорее уничтожить его, – подумала Софи. – Все беды из-за меня. Из-за меня гибнут герои старых сказок. Из-за меня добрые сказки становятся злыми. Из-за меня в опасности оказались мои все читатели. Возьми Экскалибур, Софи, и расколошмать это кольцо прямо здесь и сейчас, пока Рафал не добрался до Гавальдона. Расколошмать его, девочка, и все сразу будет хорошо – твоя сказка закроется, солнышко ярко засветит, Добро и Зло вернутся на свои вечные исходные позиции…» Софи нервно откусила кусок пирога. Потом еще один… Нет, не может она этого сделать, не может. Ей нужно сначала получить поцелуй Тедроса. И как только Тедрос поцелует ее, так сразу и поймет, что они самой судьбой предназначены друг для друга, и ясно это было с того момента, когда их взгляды впервые встретились во время праздника в школьном театре. А уничтожить кольцо без поцелуя Тедроса Софи никак не могла – ведь это означало бы оставить под вопросом ее «долго и счастливо», верно? Так что не важно, сколько жизней сказочных героев поставлено на кон – собственное счастье для нее важнее. Так что совершать героические подвиги Софи желанием не горела и становиться мученицей не рвалась. Теоретически стать мученицей – значит совершить добрый поступок, но в реальности такие жертвы Софи считала бессмысленными и безумными. Нет, никто не имеет права требовать, чтобы она добровольно принесла в жертву свою истинную любовь, даже если от этого будет зависеть будущее всего Добра. Этого может потребовать разве что сумасшедший, но на то он и сумасшедший. «А вот Агата смогла бы пойти на такую жертву», – подумала Софи. Да, Агата готова ради спасения Добра сделать что угодно, даже оставить свою лучшую подругу наедине со своим обожаемым Тедросом и дать им шанс на их «долго и счастливо», рискуя при этом своим собственным… Между прочим, когда Софи оказалась примерно в той же ситуации, она была готова убить Агату. Причем не на словах, а на самом деле. «Злая я, – вздохнула Софи, проглатывая очередной кусок пирога. – Ужасно злая». А почему, собственно, она так уверена, что сможет найти свое счастье с добрым принцем? Софи задумчиво погладила имя Тедроса на своей ладони под холодным тяжелым кольцом. Глупости! Как можно не быть уверенной, если имя ее настоящего возлюбленного написало ее собственное сердце! А сердце, как известно, лгать не может. – Я вообще-то в шутку предупреждал тебя насчет пирога, а ты, оказывается, на самом деле… – раздался у нее за спиной повеселевший голос принца. Софи взглянула на тарелку. Пирога на ней, считай, вовсе не осталось – так, одни крошки. – Это я на нервной почве, – пробормотала Софи и подняла голову. Тедрос стоял перед ней – высокий, красивый, с загорелым лицом. В руке у него ослепительно отливал серебром вытащенный из ножен Экскалибур. – Один удар – и конец всем нашим стрессам. И твоей «нервной почве» тоже, – сказал принц. – Это все, что нам нужно, Софи. Ну же, один удар, и все! Софи начала суетливо собирать оставшиеся после пикника тарелки, сгребать в одну из них недоеденные остатки. – Слушай, нам пора, – сказала она. – Те двое ушли уже далеко вперед… – Не понимаю я девчонок, – сказал Тедрос, плюхаясь в засохшие, поникшие тюльпаны. – Вот, например, ты, Софи. Ты бросаешь Рафала, но не хочешь уничтожить его кольцо. Ты назначаешь своим телохранителем Хорта, но идти хочешь со мной, а не с ним. Ты ведешь себя так, словно питаешься одной росой, а сама за полминуты целиком смолотила огромный пирог. Нет, не думай, насчет пирога я не в претензии, больше скажу – очень многие девушки стесняются есть при молодых людях. Боятся, наверное, показаться им слишком… земными, что ли. Не знаю. Но поверь, каждый парень предпочтет девушку, у которой с аппетитом все нормально. – Наверное, потому тебе и Агата так понравилась. Я видела, как она с жареными сосисками разбирается. Не хуже, чем ее лысый кот с птицами, – Софи со стыдом вспомнила, как долго и с какой неприязнью думала она потом об этом случае, и негромко добавила: – Ах, Агата! Глупенькая, прелестная Агата… Услышав имя Агаты, Тедрос вздрогнул так, будто его ударили по щеке.