– Звони ему! Прямо сейчас! Я тянусь к телефону в заднем кармане, но останавливаюсь. – У него нет телефона. Хардин так взмахивает руками, словно это худшее, что он в жизни слышал. – Ах да. Конечно, нет. Он же паршивый бомж и нищеброд. – Перестань! – всхлипываю я. – Ты не можешь говорить так о нем при мне просто потому, что считаешь, что это он приходил. – Ладно. – Он опускает руки. – Давай найдем его. Я подхожу к городскому телефону. – Нет. Нам нужно просто позвонить в полицию и сообщить об этом, а не гоняться за моим отцом. – И что ты скажешь полиции? Что твой наркоман-папаша вломился в нашу квартиру, но ничего не украл? Я останавливаюсь как вкопанная и поворачиваюсь к Хардину лицом. Я практически ощущаю, как пылают мои глаза. – Наркоман? Он быстро моргает и делает шаг ко мне. – Я имел в виду пьяница… – говорит он, не глядя в глаза. Он врет. – Скажи, почему ты назвал его наркоманом?! – требую я. Он мотает головой и проводит рукой по волосам. Быстро смотрит на меня, потом в пол. – Это просто предположение, ясно? – А почему ты это предположил? Меня бросает в жар от одной этой мысли. Ох уж этот Хардин со своими блестящими предположениями! – Не знаю, может быть, потому, что парень, который его забрал, выглядел как обычный торчок. – Он мягко смотрит на меня. – Ты видела его руки? Я вспоминаю, как этот человек почесывал локоть, но у него были длинные рукава. – Мой отец не наркоман… – говорю я медленно. Не уверена, что действительно так считаю, но я не готова рассматривать эту возможность. – Ты же его не знаешь. Я больше не буду об этом говорить. Он снова подходит ко мне, но я отстраняюсь. Нижняя губа у меня дрожит, и я не могу на него смотреть. – Ты тоже его не знаешь. И если ты не собирался ничего говорить, то зачем сказал? Он пожимает плечами: – Не знаю. Головная боль усиливается. Я так измучена, чувствую, что могу вырубиться в любой момент. – К чему ты это вообще сказал? – Так просто сложилось, и к тому же он вломился в нашу квартиру. – Ты этого точно не знаешь. Он не мог. Ведь не мог же? – Ладно, Тесса, ты топчешься на месте, делая вид, что твой папаша, который, позволю себе напомнить, алкоголик, тут совершенно ни при чем. Хардин психует, как всегда. Он обвиняет отца в пьянстве? Хардин Скотт обвиняет кого-то в пьянстве, в то время как он сам нажирается так, что на следующий день ничего не помнит. – Ты тоже алкоголик! – восклицаю я и тут же закрываю себе рот рукой. – Что ты сказала? Он делает страшное лицо и, глядя мне в глаза, начинает кружить вокруг, как хищник. Я плохо себя чувствую, но понимаю, что Хардин пытается запугать меня, чтобы я замолчала. Он сам себя не знает. – Если ты думаешь, что это не так, то ты ошибаешься. Ты пьешь всегда, когда расстроен или сердит; ты не знаешь меры. Ты ломаешь вещи и устраиваешь драки… – Я не какой-то грязный алкаш! Я вообще бросил пить, пока ты не появилась. – Ты не можешь винить во всем меня, Хардин. Мозг услужливо напоминает, что я тоже пью слишком много, когда зла или расстроена, но я не обращаю на это внимания. – Я тебя не обвиняю, когда ты тоже пьешь, Тесса, – говорит он довольно громко. – Еще несколько дней – и никому из нас не придется об этом беспокоиться! Быстро выхожу из гостиной, Хардин идет за мной. – Не могла бы ты остановиться и послушать меня? – напряженно спрашивает он, но, по крайней мере, не кричит. – Ты знаешь, я не хочу, чтобы ты уезжала. – Да, ты проделал большую работу, чтобы меня переубедить. – Что ты имеешь в виду? Я расскажу тебе, как сильно я тебя люблю, больше всего на свете! Я вижу, как на его лице мелькают сомнения. Он сам знает, что любит меня недостаточно сильно. – Ты же сам себе не веришь! Я вижу. – Тогда скажи мне вот что: ты думаешь, что можешь найти кого-то, кто будет так же мириться с твоей придурью? С твоим постоянным визгом и нытьем, раздражающим порядком в квартире и твоим отношением? – Он машет руками в воздухе. Я смеюсь. Смеюсь ему прямо в лицо. И даже заткнув рот рукой, не могу остановиться. – Моим отношением? Моим отношением?! Ты постоянно игнорируешь меня, ты всегда на грани оскорбительного, назойливого, глупого и грубого. Ты вошел в мою жизнь, все перевернул и ждешь, что я буду тебе кланяться, потакая твоему дурацкому самолюбованию. Ты ведешь себя, словно крутой парень, который ни о чем не беспокоится и который все решает сам, а на деле даже спать без меня не можешь! Я смотрю сквозь пальцы на все твои недостатки, но я не буду терпеть, когда ты так со мной разговариваешь. Хожу взад-вперед по кафельному полу, а он внимательно наблюдает за каждым моим движением. Я чувствую себя немного виноватой за то, что так на него накричала, но при воспоминании о только что сказанном гнев вспыхивает с новой силой. – И кстати, я, может быть, иногда излишне любопытна, но это потому, что я так сильно беспокоюсь о тебе и обо всем остальном, и я стараюсь не злить тебя лишний раз, забывая о себе. Я прошу прощения, если тебя раздражаю, а ты обзываешь меня сукой, если я начинаю спорить. Хардин смотрит на меня испепеляющим взглядом. Его руки сжимаются в кулаки, щеки темно-красные. – Я не знаю, что мне еще сделать. Понятно? Ты же знаешь, что я раньше так не поступал! И согласившись встречаться со мной, ты знала, что у тебя будут проблемы. Так что сейчас у тебя нет прав психовать. – Нет прав психовать? Это моя жизнь, и если я захочу, то могу психовать сколько угодно, – замечаю я с усмешкой. Он не может говорить серьезно. На секунду мне кажется, что он сейчас извинится за то, как он ко мне относится, но Хардин гораздо предсказуемей. Его проблема в том, что когда ему хорошо, он так добр, мил и честен, что я его обожаю, но когда он зол, это самый бешеный человек, которого я когда-нибудь встречала. Возвращаюсь в спальню, и открыв чемодан, сбрасываю туда ворох одежды. – Ты куда? – спрашивает он. – Не знаю, – честно отвечаю я. – Но точно подальше от тебя. – А ты знаешь, в чем твоя проблема, Тереза? Она в том, что ты читаешь слишком много этих дурацких романов и забываешь, что все это полная ерунда. В жизни нет Дарси, есть только Викхэм и Алек д’Эбревиль. Так проснись и перестань ждать от меня, что я буду вести себя, как литературный герой. Такого никогда не будет! Его слова проникают в меня, просачиваясь в каждую пору. Вот оно! – Именно поэтому мы никогда не будем вместе. Я давала тебе много шансов, билась с тобой до посинения, простила тебе все те отвратительные вещи, которые ты сделал мне и другим, пока я была с тобой. На самом деле, я ухожу для себя. Я не жертва, я просто глупая девочка, которая слишком сильно любит, но ничего для тебя не значит. Когда в понедельник я уеду, твоя жизнь вернется в нормальное русло. Ты снова станешь Хардином, грубым и жестким, а я буду той, что страдает и едва может шевелиться. Но я сделаю это для себя. Я дала тебе обвести меня вокруг пальца, привязать к себе, зная, что все это рано или поздно закончится. Я думала, что когда мы были не вместе, ты понял, что лучше быть со мной, чем одному. Но это не так, Хардин, тебе не лучше со мной. Тебе лучше быть одному. Ты будешь всегда стремиться к одиночеству, даже если ты найдешь еще одну наивную дурочку, которая позволит так вертеть собой и будет готова отдать тебе все, в том числе себя. Но рано или поздно она тоже устанет и уйдет от тебя точно так же, как я. Хардин смотрит на меня налитыми кровью глазами, руки его трясутся, я вижу, что он вот-вот взорвется. – Давай, Тесса, скажи, что ты бросаешь меня, а еще лучше ничего не говори. Просто бери свое шмотье и убирайся. – Хватит пытаться держать себя в руках, – говорю я ему сердито, но внутренне сжимаясь. – Ты пытаешься сохранить наши отношения, но на самом деле ты не хочешь этого! Если ты хочешь показать мне, что ты действительно чувствуешь… Хотя ты ничего не знаешь о том, что я чувствую! Убирайся!