– Судя по снимкам, шейка матки у вас очень узкая, и, насколько видно, очень короткая. Давайте покажу вам, что я имею в виду, хорошо? Доктор Уэст поправляет очки, и я согласно киваю. Короткая и узкая шейка матки. Я изучила достаточно информации в Интернете и знаю, что это означает. Десять долгих минут спустя я в курсе всех деталей того, о чем я же знаю. Я знала, к какому заключению он придет. Знала это еще две с половиной недели назад, когда уходила с предыдущего приема. Пока я одеваюсь, его слова снова и снова прокручиваются у меня в голове: «Не невозможно, но очень маловероятно». «Существуют другие варианты: многие выбирают усыновление». «Вы еще очень молоды. Когда вы станете старше, вы и ваш партнер сможете найти оптимальный вариант». «Мне очень жаль, мисс Янг». Сама того не замечая, набираю номер Хардина, пока иду к машине. Меня трижды приветствует его голосовая почта, прежде чем я заставляю себя перестать звонить. Сейчас мне не нужен ни он, ни кто-либо другой. Я могу справиться с этим сама. Мне уже все было известно. Я уже подсознательно справилась с этим и отложила проблему в дальний уголок памяти. Неважно, что Хардин не взял трубку. Со мной все в порядке. Кого волнует, что я не могу забеременеть? Мне всего девятнадцать, и все остальные планы, которые я строила, провалились к чертовой матери. Вполне логично, что и эта последняя часть моих глобальных замыслов пошла прахом. Из-за пробок обратная дорога к дому Кимберли занимает очень много времени. Решено: я ненавижу водить. Ненавижу людей, которые агрессивно ведут себя за рулем. Ненавижу, что здесь постоянно идет дождь. Ненавижу, что молодые девчонки врубают музыку на полную, опустив окна, даже в дождь. Просто закройте чертовы окна! Ненавижу, что пытаюсь сохранить позитивный настрой и не превратиться в ту жалкую Тессу, которой я была в последнюю неделю. Ненавижу, что так трудно не думать ни о чем, кроме тела, которое предало меня в самый ответственный и деликатный момент. Доктор Уэст говорит, что я такой родилась. А как же иначе. Какой бы идеальной я ни старалась стать, как и с моей матерью, этого никогда не произойдет. Единственное хорошее в этом то, что, по крайней мере, мой ребенок не унаследует черт, которые передались мне от нее. Наверное, нельзя винить мать за дефектную шейку матки, но мне хочется. Хочется найти виноватого, но я не могу. Так устроен мир: если ты желаешь чего-нибудь очень сильно, это вырывается из рук и становится недоступным. Прямо как Хардин. Ни Хардина, ни детей. Эти два пункта никогда бы не пересеклись, но было приятно притворяться, что я могла позволить себе и то и другое. Когда я вхожу в особняк Кристиана, у меня вырывается вздох облегчения: дома я одна. Не дома, просто здесь. Не проверив телефон, раздеваюсь и иду в душ. Наблюдаю, как, закручиваясь водоворотом, утекает в сток вода, и теряю счет времени. Когда я наконец выхожу из душа, вода холодная. Я натягиваю футболку Хардина – ту, которую он оставил в моем чемодане, когда отправил меня из Лондона. Я просто лежу в пустой кровати, и к тому времени, как мне начинает хотеться, чтобы Кимберли была дома, от нее приходит сообщение: ее и Кристиана не будет всю ночь, а Смит до утра у няни. В моем распоряжении весь дом, но мне нечем заняться и не с кем поговорить. Ни сейчас, ни в будущем. Не появится малыша, чтобы заботиться о нем и любить. Я продолжаю жалеть себя и знаю, что это нелепо, но, похоже, не могу остановиться. «Выпей вина и закажи фильм, мы угощаем!» – присылает Кимберли ответ на мое сообщение, в котором я пожелала ей хорошо провести время. Телефон начинает звонить, как только я успеваю ее поблагодарить. На экране высвечивается номер Хардина, и меня охватывают сомнения, стоит ли отвечать. К тому времени как я добираюсь до холодильника с вином, его звонок перенаправляется на голосовую почту, а у меня забронирован билет в первый ряд на сеанс «Вечеринка жалости». Приканчивая бутылку вина, я лежу на диване в гостиной и досматриваю ужасный боевик, который выбрала в прокате. Это история о морском пехотинце, который стал нянькой, а затем превратился в великого охотника на пришельцев – единственный фильм в списке, в котором нет ни одного намека на любовь, детей и счастье. Когда я стала такой занудой? Я делаю очередной глоток вина – прямо из бутылки. С тех пор как я перестала пить из бокала, взорвалось уже пять космических кораблей. Снова звонит телефон, и на этот раз, когда я перевожу взгляд на экран мобильного, мои пьяные пальцы случайно нажимают на прием вызова. Глава 51 Хардин – Тесс? – говорю я в трубку, стараясь скрыть тревогу. Она всю ночь не отвечала на звонки, и я с ума сходил, пытаясь понять, что снова сделал не так – что в принципе мог сделать не так на этот раз. – Да. – Ее голос невнятный, вялый и отрешенный. Одного слова достаточно, чтобы понять: она пьяна. – Опять вино? – хмыкаю я. – Тебя пора отругать? Я поддразниваю ее, но на линии лишь молчание. – Тесс? – Да? – В чем дело? – Ни в чем. Я просто смотрю кино. – С Кимберли? – При мысли, что с ней там кто-то еще, у меня внутри все сжимается. – Одна. Одна-одинешенька в большу-у-ущем доме. – Ее голос остается безжизненным, даже когда она растягивает слова. – А где Кимберли и Вэнс? – Не стоит так беспокоиться, но от ее тона я начинаю нервничать. – Ушли гулять на всю ночь. Смита тоже нет. А я тут одна смотрю кино. Вот так всегда, да? – Она смеется, но как-то отрешенно. Словно совсем ничего не чувствует. – Тесса, что происходит? Сколько ты выпила? Она вздыхает в трубку, и я готов поклясться, что слышу, как она делает очередной глоток вина. – Тесса. Отвечай. – Со мной все в порядке. Уж выпить-то мне можно, папочка? – Она пытается шутить, но от тона, каким сказано последнее слово, мне становится не по себе. – Если формально, то нельзя. Во всяком случае, с точки зрения закона. Не мне читать ей нотации. Так часто прикладываться к спиртному она стала по моей вине, но жгучая паранойя уже успела запустить когти мне в печень. Она пьет в одиночестве, ей, судя по всему, плохо, и это заставляет меня вскочить на ноги. – Ага. – Сколько ты выпила? – Я пишу сообщение Вэнсу, надеясь, что он ответит. – Не так уж и много. У меня все нормально. И знаеш-ш-шь, что странно? – невнятно бормочет Тесса. Я хватаю ключи. Черт бы побрал этот Сиэтл – он слишком далеко. – Что? – Я сую ноги в кеды. С ботинками слишком много возни, а времени сейчас в обрез. – Знаешь, так странно: человек я вроде хороший, но со мной постоянно случается что-то плохое. «Черт». Я снова пишу Вэнсу – на этот раз, чтобы он без промедления тащил свою задницу домой. – Да, знаю. Несправедливо, но это так. Плохо, что у нее в голове такие мысли. Она хороший человек, лучший из всех, кого я знаю, но в итоге получилось так, что вокруг нее одни придурки, включая меня. Кого я пытаюсь надуть? Сам же хуже всех с ней обошелся. – Может, стоит и-испортиться. «Что? Нет. Нет-нет-нет». Ей нельзя так говорить, нельзя так думать. – Нет, ни в коем случае. – Я нетерпеливо машу Карен, которая стоит в дверях кухни. Ей наверняка любопытно, куда это я собрался на ночь глядя. – Я стараюсь не думать об этом, но у меня ничего не получается. Не знаю, как прекратить все это. – Что сегодня случилось? – Не верится, что я говорю с моей Тессой – девушкой, которая всегда видит в людях лучшее, в том числе и в себе. Она всегда была такой жизнерадостной, такой счастливой, но теперь все изменилось. В ее голосе не осталось надежды, она подавлена. Совсем как я. У меня леденеет кровь в жилах. Я знал, что этим все закончится и что она не останется прежней после того, как я запустил в нее когти. Я откуда-то знал, что после меня она изменится. Я надеялся, что этого не произойдет, но сегодня ночью все указывает именно на это. – Ничего особенного, – лжет она.