В этом имелась толика здравого смысла. Кирис икнул. И… подумал, что идти все-таки придется. Остаток жизни среди колбас не проведешь. Да и дверь на кухню рядом, вон, виднеется светлым пятном. Два шага и толкнуть. А дальше что? Мар потребует отчета. Лгать? Сказать правду? — Что, шея чешется? — поинтересовался мальчишка. — Это предчувствие… на тебе уже метка появилась. — Завещание пора писать? Руку от шеи Кирис убрал. Вряд ли его собираются удушить. Скорее всего яд… или револьвер? Весьма удобное оружие, безликое по сути своей. — Поздновато. Здесь все равно от твоих бумаг останется пепел… на всякий случай. Папаша не любит сюрпризов, а так… мало ли что ты мог написать? Действительно, мало ли что. — Дожевал? — поинтересовался Кирис, вставая. И мальчишка кивнул. — Главное… меня во всем обвиняй. У тебя был приступ, а я воспользовался. И ты ничего не помнишь. Как из дому ушел, помнишь, а потом очнулся уже в доме смотрителя. И как очнулся, так мы и пришли. Поверят ли? Вряд ли, но вид сделают, поддерживая чужую игру. Что ж, все лучше, чем ничего. — А знаешь… — мальчишка прикрыл глаза. — Тут убивают кого-то… Договаривал он уже в спину. — Да не спеши ты так… уже все… Она лежала у основания лестницы. Она лежала, широко раскинув руки, и белое платье выглядело резким белым же пятном. Оно было ярче свечей и даже светильника, который лениво, тяжело вспыхнул, повинуясь движению Маровой руки. Стало быть, не так грозна буря, как нам пытаются представить? — Эйта милосердная, — прошептала Лайма, отступая к стене. Она пятилась и пятилась, глядя на собственные руки, измазанные в чем-то алом. Кровь. Конечно, этим вечером для полноты ощущений не хватало только крови. И странно, что на платье ее почти нет, так, пара капель. Лайма тоненько всхлипнула и закрыла глаза. — Что здесь происходит… А вот эйта Ирма вышла откуда-то из бокового коридора, разглядеть который у меня не получалось. Скрытый? И не для таких ли случаев предназначенный. — Доигралась… Я сбросила с плеча руку Мара и подошла к телу. — Не трогай мою дочь… — Заткнись, — я присела и осторожно коснулась шеи. Я еще надеялась, что, быть может, Сауле жива. Мы, конечно, никогда особо не ладили, а временами я вполне искренне ее ненавидела, но теперь она была мертва. А я нет. Шея теплая. И рука. Пульса нет. И сердце в груди молчит. А вот кровь имеется и много. Кровь расползается под телом этакой глянцевой тягучей лужей… и знать бы, что это означает. — Набралась и упала с лестницы, — спокойно сказал Мар. Лицо его было… непроницаемо? Равнодушно? И даже я не могла понять, умело ли он скрывает эмоции и собственную слабость, либо же ему действительно наплевать. — Ее зарезали, — я осторожно сдвинула рыжую прядь. Сауле лежала ничком, широко раскинув руки. Ее волосы разметались, прикрывая и плечи, и эту самую шею, на которой зиял черный след раны, и само лицо. — Самоубийство? — робко заметила эйта Ирма. — Как не вовремя… Раздражение. И стиснутые пальцы с побелевшими костяшками… а меня мама любила. Я помню. Мы вместе ходили к морю, расстилали на берегу клетчатый плед. Помню и нашу корзинку для пикника. И сам берег. Мамин голос. Ее просьба быть осторожней. Крабов, которых я ловила, а она делала вид, что боится, и кричала… многое помню. У Сауле, кажется, не было ничего подобного. Золото вот было. Имя. Сила… а пикников — нет. И теперь ее матушка злится, но вряд ли на того, кто убил Сауле. Мне жаль… я осторожно погладила пряди. — Странное самоубийство. Вы пробовали когда-нибудь себе горло перерезать? — Заткни эту девку. — Мар, ты же понимаешь, что ее убили… — Я был с тобой. Был. Со мной. Решив вдруг посвятить в некоторые тайны семьи. Безумный сын, не совсем нормальная супруга, матушка властная и убийца. — Я чист, — сказал Юргис, поднимая руки. — Если бы это был я… А вот он выглядел мрачным. Настолько мрачным, что мне, честно говоря, становилось слегка не по себе. — Крови здесь было изрядно… Он обошел тело и Мара, легко взбежал по лестнице и остановился. — Здесь. Ее убили здесь… вот… — Юргис присел и указал на что-то. — Она стояла… спиной? Спускалась? А убийца подошел сзади… он был быстр… одно движение и кровь летит веером. Смотрите, вон там и там… — Хватит, я больше не желаю это слушать, — эйта Ирма схватилась за голову. — Я требую, чтобы этот нелепый спектакль прекратили… мне жаль Сауле, но она сама виновата. — В чем? — вкрадчиво поинтересовался Юргис. Он спускался, но медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, разглядывая каждый клочок пола. — Она пила… много пила. Вела себя безобразно. Эти связи… я готова была закрыть глаза на многое, все же моя дочь… моя ошибка. Перерезали горло и столкнули с лестницы. И она полетела, теперь я тоже вижу темные пятна, словно следы. Она, наверное, даже не успела понять, что произошло. Но… кто? Мар? Он и вправду был со мной все время, будто… будто знал, что ему понадобится алиби. В другое я бы не поверила. А в это… откуда сомнения, если… Эйта Ирма? В их безумном мире мать вполне способна избавиться от детей. Но она… была с Юргисом? Пришли они определенно вместе. И думать не хочу, чем они занимались. Он смотрит на любовницу так… пристально?